Баллада о Северном сиянии The Ballad of the Northe

Из сборника «Ballads of a Cheechako» (1909)

THE BALLAD OF THE NORTHERN LIGHTS
БАЛЛАДА О СЕВЕРНОМ СИЯНИИ

Один из пропащих людей — это я. Себя привожу я в пример.
Ты мог бы сказать, взглянув на меня, что в прошлом я — миллионер?
В морщинах лицо у меня и оно — посмертная маска скорей.
Но разве похож я на тех, кто бы мог приятелем быть королей?
Теперь я слоняюсь в вонючем тряпье, никчемный босяк, остолоп,
Таинственный рыцарь полой иглы, восставший из грязных трущоб.
Так сколько я стою, а ну-ка, скажи? Взгляни с головы и до пят:
Доллар иль гривенник? Может, пятак? — Так знай же, я страшно богат!

Нет, ты не подумай, что я, мол, «того», что я сумасшедший и лгун.
Давай я тебе о себе расскажу. Зайдем-ка, приятель, в салун.
Мы горло промочим, поведаю я о северном долгом пути.
И все это — правда, я Богом клянусь, правдивей меня не найти.
О белом безмолвии я расскажу и горных вершинах во льдах,
О клятве безумной, которую дал, поставив на небо в огнях.

Мне помнится год девяносто восьмой, Великий Исход и тропа,
Когда мир на Север направил свой взор — и в Ном устремилась толпа.
Сердца воспылали среди смельчаков, поднялся бедовый народ,
И каждый, кто мог, взяли в руки лоток, услышав команду «В поход!»
И я был средь лучших из них, я-то знал: теперь-то настал и мой час.
Не веришь? — Постой, уходить не спеши, пока не услышишь рассказ.

Читал ты, наверно, об этой тропе, о всех её ужасах, брат.
Ее называют тропою Чилкут, хотя ей название — Ад.
Мы сделали ставки, ведь каждый из нас в душе был азартный игрок,
Не думал никто о ближнем своем и назад оглянуться не мог.
Ведь жажда наживы гнала нас вперёд. Сдавался, кто духом был слаб.
И вместо молитвы проклятье неслось, и каждый был золота — раб.

Прозвали «Порочная троица» нас, мы дерзкие были друзья,
А именно — Олсон, шведский матрос, малыш Даго Кид, ну и я.
Мы шли против ветра, мы были не в масть, зачинщики бунтов и драк,
Свободные души, клянущие власть, крамольники в стане бродяг.
Мы были обязаны всех побеждать, когда в трудный путь собрались.
Поставили мы на участок земли, и наши надежды сбылись.
Наткнулись на золото мы как-то раз, когда уже не было сил;
Но мы не привыкли к богатству — тот час нас город к себе поманил.
В душе колонистами не были мы, а были, скорее, зверьём.
Могли пережить мы голодные дни, но мы помешались умом.
Ведь город был слишком распутным для нас. Когда ты ужасно богат,
То дни превращаются в полный разврат, и каждый тебе друг и брат.
Вино значит больше, чем просто рудник, когда ты не знаешь границ,
И золота слитки, во время игры, бросаешь к ногам танцовщиц.
Пока мы не тронулись вовсе умом, растратив последний запас,
И продали вскоре участок мы свой, на дне очутившись тот час.

Но как-то умершую тётку свою увидел друг Кид ни с того.
Явилась во сне она, как бы в раю, и встала у койки его,
Сказала: «Ступай, Даго, в Северный край, пока не отыщешь тропу.
И той же тропой иди за звездой, и ты испытаешь судьбу».
Но я посмеялся над ним, а потом ко мне подошёл Олсон-швед,
Сказал: «Мне приснился сын младшей сестры, что в возрасте умер трёх лет.
Сквозь сонм мертвецов он приполз как на зов и молвил: “Иди по тропе.
В Полярном краю ты отыщешь стезю, и удача вернётся к тебе”».
И вдруг в ту же ночь приснилась мне дочь, умершая, тётки моей,
И молвила: «Ждёт у арктических вод вас сокровище в море огней.
Ступай одинокой лосиной тропой, что к мрачной долине ведёт.
До склона холма у реки голубой средь северных диких широт».
Друзей разбудил я, и мы поклялись на Серебряном Цепе. — Судьбы
Нельзя обмануть. Мы отправились в путь на поиск лосиной тропы.

Мы видели: с треском рушится лёд и крошится точно труха.
Мы были людьми, что сам чёрт не согнёт, и были мы не без греха.
Могучая вдаль понесла нас река, навстречу холодным ветрам.
Мы рьяно гребли, и мы волоком шли по долам и горным хребтам.
И был ярок день с зарёй набекрень, сиял алым цветом восток.
Мы лодку сожгли ради старых гвоздей, и построили новый челнок.
Так шли мы упорно на Север  вперёд, с изгибами, с кучей преград.
Мы видели, как был похожим на стяг, в ликующем небе закат.
Средь тихих озёр, где хариус скор, бросаясь на муху из мглы,
У скал голубых, настолько крутых, что падали сверху козлы.
У заводи, вскользь, где купается лось, довольный, себе на уме.
Где ярко блестят глаза медвежат, глядя на палатку во тьме.
Сквозь чёрный каньон с кипучей рекой, что к дивным несла берегам,
И пики вокруг восставали стеной, взмывая к седым облакам.
Весна, следом лето, и осень прошли. На небе был отблеск стальной.
Но мы шли на Север, пока не дошли до нашей Мечты Золотой.

И вот, наконец-то мы в тундру пришли, обширную, мрачную. — Там
Тянулась лосиная к небу тропа — она-то нужна была нам.
Вдоль чёрных болот и редких кустов она уходила вперёд.
И ноги болели, и ныла душа, и был наш неясен исход.
Свинцовые блики гуляли во мгле, и начало рано темнеть.
С торжественным видом взирала луна, взойдя на небесную твердь.
И всюду такая была тишина, что ёжился ты от неё,
Надеясь услышать, весь слух навострив, хотя бы дыханье своё.

О, было так дико и странно кругом; и в лагере нам по ночам
Сияние Севера ярким огнём плясало то здесь, а то там.
Оно изгибалось в седой пелене, в полярных ночных небесах,
Оно гарцевало, как конь, при луне на тонких, сребристых ногах.
Оно танцевало чудной котильон под розовый цвет без конца.
То зрелище было для глаз не людских, то был дикий пляс для Творца.
И мы обезумили, стали грустны… О золоте в наших мечтах
Мы вдруг позабыли и думали лишь об этих парящих огнях.

Покров был у тундры местами багров, местами был жёлт колорит,
И ягель олений блестел тут и там, как пласт из кладбищенских плит.
Лосиная вдаль убегала тропа, ее ненавидели мы,
И страх отвратительный нас пробирал в объятьях ликующей тьмы.
И небо пылало пульсарным огнём, горело мерцаньем живым –
Янтарным и розовым, красным вином, опаловым и золотым.
Оно охватило небесную твердь, подобно гигантской косе,
Серебряным светом, и край острия в багряной тонул полосе.
И вымпелы вились в серебряной мгле под трепет ленивых знамён,
И сабли сверкали в ночной пелене, и копья летели в затон.

Но наконец всё закончилось враз, исчезла болотная муть.
И цепь протянулась таинственных гор, чтоб нам преградить дальний путь.
Ущелье терялось в гранитных стенах, тянулась меж ними тропа.
Земля будто в гневе оскалила пасть, и в камне застыла губа.
А после пришла незаметно зима, и тучи построились в ряд,
И землю и небо, густой пеленой, сокрыл под собой снегопад

Мы вверх поднимались, ступив на ледник, где горный лежал перевал.
Как вдруг Даго Кид поскользнулся и вниз в глухое ущелье упал.
Его мы подняли, он ногу сломал, на лбу была шишка с кулак.
«Всё кончено, парни, — он тихо сказал, — меня ждет забвенье и мрак.
И будет вам смерть, коль задержитесь здесь, не стоит меня проклинать.
Идете вперед и оставьте меня в горах одного умирать.
Тут он начал бредить, а мы как могли ухаживать стали за ним…
Костер полыхал, он лежал и мечтал, взирая безмолвно на дым.
Затем он схватил незаметно ружьё и дуло поднёс к голове
И молвил: «Избавлю я вас от проблем…» — и гром прогремел в синеве.

Его мы зашили в холщовый мешок, потом привязали молчком
К макушке сосны… Мерцали во мгле нам звезды холодным огнем.
И мы продолжали наш горестный путь, окутанный дымкой чудной.
Мистическим блеском сияли подчас нам сполохи в дали ночной.
Они продолжали свой дьявольский пляс, порой уходящий в отрыв,
И плавно катились по небу волной, даря нам прилив и отлив.
Струились они изумрудным огнем, под веерный блеск тут и там,
И розовый свет в небесах полыхал, доселе невидимый нам.
Они извивались как выводок змей, шипящих на небе ночном,
Затем превратились в дракона они с раздвоенным, длинным хвостом.
Казалось, как только смотрели мы в высь, то будто бы был небосклон,
Наполненным страхом и полной бедой, и тем наслаждался дракон.

Когда мы поднялись на горный хребет, который был мрачен и дик,
То тут Швед-матрос обезумел совсем, стал бредить и полностью сник.
Он стал вспоминать в Орегоне свой дом и яблони в буйном цвету,
Обычный орляк и топазовый свод, и лес, и туман на пруду.
Он всё говорил, что он грешен и жизнь катилась его только вниз.
А я на него всё смотрел и смотрел, как смотрит на кролика лис.
И раз из палатки он вышел в рассвет (его я из глаз упустил),
Оставив следы на глубоком снегу, он в полном безумии был.
Его отыскал я потом по следам, он был совершенно нагой,
И там же его я оставил лежать, поскольку он был неживой.

Так шли чередою зловещие дни… Я думал, мне б только не впасть
В отчаянье вновь, цепляясь за жизнь… За что мне такая напасть?
Скукожась в палатке, я харч разделил на мелкие части в момент,
И мир был вокруг так безмолвен и чист, как, скованный в льды, континент.
И было темно в эти страшные дни, как в склепе, но каждую ночь
Полярным сияньем наполнен был мир, неоновым блеском точь в точь.

Оно распласталось как розовый шелк, без звука в назначенный срок,
И тихо в небесную чашу лилось, как нежный молочный поток.
Оно колесницей по небу неслось в лучах фиолетовых вдаль,
И вверх поднималось, как вечный огонь, мечась, будто рваная шаль.

Из мрачных глубин продолжали сиять лучи его в темный покров,
Как будто прожекторы всех кораблей и будто огни всех флотов.
И я, зачарованный, долго глядел на них, как глядят на мираж,
И выл я, и ползал, как загнанный зверь, когда видел этот пейзаж.
Мой глаз был притуплен, я был потрясён, сквозь парку не видя предел,
Но я шел, шатаясь, на льющийся свет вперёд и назад не смотрел.

Есть возле Полярного круга гора, она невысока, ты знай.
И я в вихре света взошёл на неё, вглядясь в её зубчатый край.
Там в кратере полом, глубоком как ночь, невидимом прежде людьми,
Всей Арктики тайны открылись вдруг мне, как только за них лёг костьми.
Глазами своими я видел сей свет… Была эта впадина — ключ
Полярных сияний, и чей яркий блеск, таинственен был и могуч.

И я эту гору потом застолбил, а после потопал домой.
Ах, боже! Богатство свалилось с небес, хоть был я совсем никакой,
И полз, как улитка, в безмолвном краю, где небо безмолвно и снег,
Голодный, замерзший, забытый на век, бредущий во тьму человек.
Но всё же Господь наш меня пожалел и к берегу вывел меня,
И там китобои, услышав мой стон, мне дали еды и огня.
Они дали пугалу миску с едой, что выжило в диком краю,
С лицом будто смерть и дитячим умом, и принявшем участь свою.
Испуганный, драный мешочек костей, что был человеком вчера.
Меня обогрели, вернули в наш мир… Я здесь… Худа нет без добра.

Oдни гoворят, чтo Сияние — блеск aрктических льдoв и снегoв;
Другие — что сонм заряжённых частиц… Но я вам признаться готов,
И если солгу — пусть отсохнет язык, иль пусть меня черти сожрут —
Но это моя драгоценная вещь, что «радием» люди зовут.
Твердят, что дают миллионы за фунт, но есть у меня сотни тонн.
Вы можете зреть, как он ярко блестит, собой осветив небосклон.

И это мое, все мое — говорю! Коль есть сотня баксов, то вам
Я шанс подарю на безбедную жизнь, и часть своих акций продам.
Ненужно ничто? — Ничто?! — Хорошо. Но если подружимся мы,
Я с вами готов поделиться и так… Ну, дайте хоть доллар взаймы!
Доллар всего! И не будьте тверды… Могли б вы бедняге помочь…
Спасибо вам, сэр, я долг вам верну… Пусть будет спокойною ночь…

Перевод: Константин Николаев http://stihi.ru/2020/05/14/8283