Поминальная идишу. А. Городницкий. Перевод на анг

Kaddish for Yiddish.

When you are walking here and there,
You understand it:
Yiddish has ended,
Yiddish has ended,
Yiddish has ended.
In Czech Hradcany,
 Vienna and Vilno,
Minsk and old Poland
Its vivid sound
Was known and loud.
It is not heard now.

They lived in shtetls,
They didn't get graves,
They didn't get churchyards,
They flew away high.
The Holocaust pipe
Raised them to the sky.

They were wiped  off
The face of the Earth
With gases and bullets
To take their voice,
Stop mixing the words,
Get rid of the folks.

Michoels'and Zuskin's
Artistic endevar,
That gave them a world fame,
That made them feel strong,
That lived so long,
Is nearly gone.

The beautiful language
Of Markish, Aleichem,
That was their fresh wind,
That was so bright
And the best source of pride,
It is in decline.

If you just look
At the history book,
The page is wripped out
With a song of the life,
How hard Itzik tried
To get a good wife.

Wish them a future.
No Hetto and tortures.
Wish such a life them,
Tum balalaika,
Spiel, balalaika ,
Still, balalaika.

They were a source
Of the sonorous words,
Which bloomed and matured.
They are now just ash,
The grey speechless ash
And nothing more else.

The books are in dust.
They look in the past.
The snowfield emptied.
Yiddish has ended,
Yiddish has ended,
Let us remember it.


Поминальная идишу.

Только наружу из дому выйдешь,
Сразу увидишь:
Кончился идиш,
кончился идиш,
Кончился идиш.
В Чешских Градчанах, Вене и Вильно,
Минске и Польше,
Там, где звучал он
прежде обильно,
Нет его больше.

Тех, кто в местечках некогда жил им,
Нет на погостах, —
В небо унёс их
чёрный и жирный
Дым холокоста.
Кончили разом пулей и газом
С племенем мерзким,
Чтоб не мешала
эта зараза
Hebru с немецким.

То, чем гремели некогда Зускин
Или Михоэлс,
Перемогая
словом изустным
Время лихое,
То, чем дышали некогда Маркиш
Или Алейхем,
Бывшее громким,
бывшее ярким,
Сделалось ветхим.

В книге потомков вырвана с корнем
Эта страница
С песней о том,
как Ицик упорно
Хочет жениться.
В будущем где-то жизни без гетто
Им пожелай-ка!
Тум, балалайка,
шпиль, балалайка,
Штиль, балалайка.

Те, в ком когда-то звонкое слово
Зрело и крепло,
Прахом безмолвным
сделались снова,
Горсткою пепла.
Пыльные книги смотрят в обиде
В снежную заметь.
Кончился идиш,
кончился идиш, —
Вечная память!