Рецензия на «Зимородок» (Михалина Дикович)

Здравствуйте, Михалина!

Во-первых, позвольте поздравить Вас с победой в январском БЛК. Я до сих пор, правда, не могу точно сформулировать, каково значение этого конкурса, но одно несомненно: Ваше стихотворение было его украшением.

А теперь мне бы хотелось отрецензировать этот текст, то есть поделиться с Вами теми мыслями, которые возникли при прочтении. Причина такого рода рецензионного зуда крайне проста: учитывая серость, мимолётность и безликость окружающей нас повседневности, время от времени мне доставляет величайшее удовольствие бродить по безграничным просторам поэзии, всматриваться в стихи и размышлять об увиденном, что называется, на языке оригинала. По-моему, ничего предосудительного в этом нет. Очень надеюсь, что и Вы так считаете. Начну, стало быть, с самого начала.

Между нами четыре года и три страны,
миллионы секретов под грифом «Беречь от взрослых»,
заколдованный лес нерешённых пока вопросов,
беспокойные, одинаковые сны.

Стихотворение написано в форме письма, У письма, как это принято, всегда имеется адресат. Название «Зимородок», показалось мне, относится как раз к адресату. Зимние краски, «январское утро», которое упомянуто во второй строфе, и «главный день», мелькнувший в третьей, – всё это даёт основание полагать, что «зимородок» в данном случае означает не что иное, но «родившаяся зимой». Хотя также в стихотворении есть и образ «легкокрылой птички», делающий это сравнение ещё трогательнее. Что навскидку можно сказать о характере взаимоотношений автора письма и его адресата? Скорее всего, это сестра. Или очень давняя и очень близкая подруга. Однако я всё-таки склоняюсь к первому. Впрочем, это совершенно не важно. Ко всему прочему, с первого же катрена бросается в глаза родство душ двух этих людей, вытекающее в том числе из их схожего понимания всей трагичности земного существования. И эта внутренняя связь превосходит по силе все возможные и невозможные препоны, относящиеся к времени или пространству, будь то «четыре года» или «три страны». Предпоследняя строка этого катрена: «заколдованный лес нерешённых пока вопросов», равно как и беспокойство снов, даёт ощущение некоего состояния растерянности, балансирующего на грани между пронзительностью и приятием. Сказать по правде, анапест действительно лучшая форма для посланий такого рода. Плюс ко всему, нельзя не отметить и тональности, в которой звучит стих. Безусловно, она высока, но всё равно не выше, чем того требует пафос данного сообщения. Причём никаких попыток запеть вибрато. На протяжение всего текста лично в моих ушах звучало только тремоло. Перехожу к второй строфе.

Между нами солидная стопка любимых нот,
добродушных подтруниваний и шаржей.
В то январское утро я стала навеки старшей,
как-то сразу решив за обеих глядеть вперёд.

Эта строфа суть ретроспектива, умело обставленная относящимися к делу декорациями. Первые две строки рассказывают об общих увлечениях, последние две – о характере возрастной иерархии. Ну и, как уже было сказано, «январское утро» наталкивает на мысль о дне рождения адресата, после чего автор получил полное право отнести к себе предикат «старшая». В этой строфе дышит прошлое, оно застилает глаза своей бесхитростностью и добротой. Однако здесь упомянутая выше трагичность существования присутствует лишь эмбрионально, готовя почву для надвигающегося контраста.

Разметало по свету – вилами по воде –
безгранично наивных, ветреных сумасбродок.
Легкокрылая пташка, девочка-зимородок –
что мне сделать, чтоб ты не грустила в свой главный день?

В третьей строфе, начавшейся с «разметало по свету», напряжение начинает нарастать. Внутренней близости противопоставлена внешняя разъединённость. Определения «вечно наивные» и «ветреные», равно как и эпитет «сумасбродки», подчёркивают тот факт, что прошлое из настоящего видится уже совсем в других тонах – в тонах лёгкого сожаления, даже горечи. Оттого-то и заканчивается этот катрен иносказательным обращением, давшим стихотворению имя. И идущим вслед за ним риторическим вопросом: «Легкокрылая пташка, девочка-зимородок – что мне сделать, чтоб ты не грустила в свой главный день?» Это предложение – последнее, где грусть ещё хоть как-то управляема. Оно-то и предваряет кульминационную, последнюю строфу.

Как тебя защитить от такой непростой зимы,
притвориться, что всё – бестолковая чья-то шутка...
Обнимаю тебя, и становится как-то жутко,
что отныне взрослые – это мы.

Тут стихотворение достигает своего апогея. Первая часть строфы – продолжение сжатия. Это своего рода ещё одна интерпретация того риторического вопроса из предыдущего катрена, содержащая к тому же и робкий вариант ответа: «притвориться, что всё – бестолковая чья-то шутка...» – ответа, эффективность которого окрашена в цвета глубокого скепсиса. Вот она, верхняя точка напряжения! И дальше, словно от безысходности, стих стремительно падает вниз. Перепад высот в этом месте не поддаётся никаким определениям. Потому что и объятия, и навалившаяся «жуть» – всё это лишь реагирование на открывшуюся непоправимость. А завершающая строка: «что отныне взрослые – это мы» была воспринято мною синонимично заключению, гласящему, как это непросто – быть живым человеком.

Пожалуйста, извините, Михалина, если я где-то позволил себе слишком много. Или если разворошил то, чего ворошить не стоило. Но мне очень хотелось пройти по этому произведению именно линейно, не моргая и не опуская взор. Чтобы подчеркнуть его актуальность, глубину и бесконечную ценность. Большое Вам спасибо за предоставленную мне возможность сделать это.

С уважением,


Максим Седунов   12.02.2016 16:15   •   Заявить о нарушении