Канте хондо -древнее андалузское пение. Этому наследству цены нет, и оно под стать тому имени, которым окрестил его наш народ, - канте хондо, глубокое пение. Глубокое, глу-
бинное. Оно поистине глубокое, глубже всех бездн и морей, много глубже сердца, в котором
сегодня звучит, и голоса, в котором воскресает, - оно почти бездонно. Оно идет от незапа-
мятных племен, пересекая могильники веков и листопады бурь. Идет от первого плача и первого
поцелуя. И где бы ни слагались эти песни - в самом ли сердце гор, в апельсиновых рощах Севильи или на нашем певучем южном побережье, - подоплека у них одна:Любовь и Смерть...
Но Любовь и Смерть, отраженные в глазах Сивиллы; это дитя Востока - андалузский сфинкс.
Из недр этих стихов вечно рвется вопрос, но вопрос роковой и безответный. Скрестив руки,
наш народ замер лицом к звездам и безнадежно ждет спасительного знака. Жест патетичен, но
правдив. В песне вечно решается глубокая душевная драма - или вообще неразрешимая, или разрешенная Смертью, которая сама есть тайна тайн.
Таковы почти все андалузские песни, кроме некоторых севильских. Мы - грустный, замерший
народ. В канте хондо всегда ночь. Ни зорь, ни закатов, ни гор, ни долин. Одна ночь, бескрайняя ночь в бесконечных звездах. И этого довольно. В канте хондо нет пейзажа - мраком песня отделена от мира и погружена в себя; ее золотые стрелы впиваются в сердце.
А синий лучник вновь натягивает во тьме тетиву, и несть числа стрелам.
Женщина, сердце мира, владычица,,розы, лиры и гармонии,, вечно царила в бескрайних
просторах стихов. Женщина в канте хондо зовется Тоскою.
Поразительно, как песенный строй все оживляет - и чувство почти наяву воплощается.
Как тоска в наших песнях. Они дали ей плоть и кровь, высветили ее и вочеловечили.
И тоска обернулась смуглой женщиной, которая силится поймать птицу сетями ветра.
ЗАМЕЧАТЕЛЕН ПАНТЕИЗМ КАНТЕ ХОНДО - здесь просят помощи и совета у земли и ветра,луны
и моря; говорят с розмарином, фиалкой, птахой и любой тварью божьей. Все в мире оживает,
обретает особый облик и вторгается в душевную драму:
Стыли камни в море,
стыли и молчали,
и ходила к ним моя подруга
поверять печали.
Тогда разомкну я губы
и душу свою открою,
когда поделюсь печалью
с могильной землей сырою.
Отозвался ветер,
улетая прочь:
- что все слезы, если нет ответа
и нельзя помочь?
Среди бела дня
плакал ветер оттого, что смеркалось
в сердце у меня.
Сквозная нить песен - это плач, и песен таких не счесть... В цыганской сигирийе, законченной поэме слез, плачут и стихи, и мелодия. Колокола вдали и окна в зарю:
Впотьмах выхожу и плачу,
и горше день ото дня,
что так люблю тебя смертно,
а ты не любишь меня.
Плачьте, глаза мои, плачьте,
это не ваша вина;
кто из-за женщины плачет,
тем и слеза не стыдна.
Заплачу-платка не прячь,
ведь я не могу иначе;
все горе мое в тебе,
а все утешенье в плаче.
И еще одна строфа, из ЦЫГАНСКИХ самая андалузская:
Будь моя грудь стеклянной,
видела б ты сама,
как мое сердце кровью
плачет,сходя с ума.
Перед этой тоской не устоять, и мы, андалузцы, откликаемся тайным плачем, который омывает душу и ведет ее к неугасшим ПЕПЕЛИЩАМ ЛЮБВИ.
Ничто не сравнится с проникновенной нежностью этих песен, а их, напоминаю,бесчестят,
предают забвению, оскверняют похотью и хамством.
Раздувая угли неугасшего костра, страстный ветер поэзии высоко взметнет пламя, и будут петь женщины в тени виноградных лоз, пастухи на каменистых тропах и моряки над животворным рокотом моря.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
