В оплетке из сухого камыша
Дмитрий Мельников
В оплетке из сухого камыша
он сохранял утопленника-сына,
ему казалось - вечная душа
в кадавре скрыта, и необходимо
всего лишь только ткани оживить
посредством электрического тока
и сын начнет дышать и говорить,
он вглядывался в высохшее око
и гладил кудри пухлою рукой,
и вновь давал разряды, и с тоской
прислушиваясь к запаху дурному,
что шел от плоти, шапку надевал за
и горько плакал по дороге к дому,
но опыты свои не прекращал,
а утром перед входом в кабинет
курил, бросал, закуривал по-новой,
что если сына среди мертвых нет,
сын вышел из оплетки камышовой,
сидит на подоконнике, смеясь,
и папочке показывает кукиш,
что если так возможно, не молясь,
вернуть назад того, кого ты любишь,
что если верить в шоковый разряд,
в бальзамы, во всесилие науки,
затертый хирургический халат
он надевал, и потирая руки,
с усмешкой продолжал нелепый труд.
и к трупу наклонясь, шептал: "Как раньше
уже не будет, ты пойдешь на пруд,
но не утонешь. Хватит спать. Вставай
же".
От сладостей у рыжей королевы
От сладостей у рыжей королевы
под старость впали щеки, от зубов
остались только черные обломки,
и правильно - зачем ей свежий рот,
когда сэр Дадли умер и народ
давно уже наследника не ждет,
и бродит смерть по коридорам замка,
и королевской мантии изнанка
пропитана старушечьей тоской -
зачем ей рот, бедняжке, боже мой,
для смеха, Яков, не для поцелуев,
но это горький и холодный смех,
смех королевы, потерявшей всех,
опасный для придворных чистоплюев.
Не причитай - судьба моя ужасна,
но говори - прекрасна и слепа,
Бог новые налепит черепа,
а твой пускай истлеет не напрасно,
пускай падет он в землю, как зерно,
и в месте том пусть вырастет шиповник,
и юной деве постучит в окно,
как пылкий и застенчивый любовник,
ведь жизнь - одно мгновение, одно,
оглянешься - и только тени рядом,
так пей ее, как лучшее вино,
хотя бы и отравленное ядом.
В солдатских сапогах священник
В солдатских сапогах священник,
взойдя на кафедру, сказал,
что каждый в этом мире пленник,
я тоже слушал и молчал.
А перед ним на табуретах
стояли разные гробы,
и души пленников отпетых,
освободившись от судьбы,
как бабочки, перелетали
туда, к огням береговым,
и свечки на помин сгорали
и превращались в сизый дым.
За домом дом, за сотней сотня -
исчезли, слившись с темнотой
лишь храм горел в руке Господней,
как будто факел над водой.
Квинтилий
Квинтилий, бесполезно говорить,
ну да, телеги мы поставим кругом,
но здесь, в ущелье нам не победить,
нас заперли, и дождь врагам на руку,
и тетивы размокли, и в грязи,
бросаясь в бой, скользят легионеры,
и непонятно мне, в какой связи
вот с этим всем вопросы нашей веры
в империю, ее благую цель,
строительство дорог и укреплений,
топор германца проникает в щель
меж шлемом и нагрудником, и в пене
кровавой задыхаются бойцы,
предатели уводят под уздцы
коней и так сдаются в плен германцам,
и нам не будет помощи от Марса,
и взвесит наши головы в мешке
Арминий в своей варварской руке,
и их найдет пустыми, и толпа
ответит громким смехом, и трава
забвения над нашими костями
взойдет в ущелье диком и пустом.
Империя была всего лишь сном,
а мы - лишь сна волшебного рабами,
я знаю, бесполезно говорить,
что завтра всё закончится, Квинтилий,
и что с того, что мы хотели жить,
и что с того, что мы зачем-то жили,
штандарт с быком на алом, меч в руке,
Октавиан, Гамала, на песке
следы от ног любимой, и волна
смывает их, как наши имена.
Рядом с черепом царя
Дмитрий Мельников
Рядом с черепом царя
ничего не происходит,
старцы глупость говорят
о волнениях в народе,
спит народ, душа его
вечной лени предается,
от народа ничего
на земле не остается,
только сгнившие венцы
на неведомых дорожках,
неизвестные отцы,
раз ермошка, два ермошка,
три ермошка - это я
рядом с черепом царя,
он вращает дивным оком,
вновь из грязи слышу я
разговоры о высоком,
берега из киселя,
реки из парного млека,
жаль, что не увижу я
из-под девственного снега
как Россия расцвела,
жаль, что очи застит мгла,
череп к черепу приблизив,
слеп, как крот, как пономарь
глух - спрошу - в какие выси
звал меня ты, государь?
Дмитрий Мельников. Запомни меня живым
Запомни меня живым,
усталым, седым, недужным,
запомни меня таким -
пьяным и безоружным.
Огромные мускулы ночь,
расслабив, легла на город,
скоро пойдет дождь,
я, человек мордора,
говорю тебе, человек
индиго, ну или кто ты,
я любил тебя больше всех,
как любит девственный снег -
золотарь золотой роты,
не нужно меня понимать,
не стоит благодарить,
не нужно по мне страдать,
ты у меня внутри,
навсегда, сынок, все равно,
Хельгард или Валгалла.
Не лей на скатерть вино,
это бабушка вышивала.
Будет с Богом надежная связь,
канал действительно первый,
хотя даже здесь и сейчас
Он действует мне на нервы,
но я буду там жить не спеша,
никогда тебя не покину.
Умершего душа
фильтруется через глину.
Моей звезды на небе нет
Моей звезды на небе нет,
моя звезда давно погибла,
я сам себе пустынный свет,
как паутина, что налипла
на все пространство целиком,
я соткан древним пауком,
Арахна в сны мои проникла
и стала русским языком.
Я чувствую на нитях звезды,
как будто утренние росы,
я обнимаю города,
материки и океаны,
я дождь, я морось, я вода,
вино из галилейской Каны,
и мрак ночной, и воздух горный,
и хлебец, брошенный врагу,
и пятна красные у Черной
замерзшей речки на снегу.
Полковник
Полковник был высок и сухопар.
Он говорил про фланговый удар,
прикидывал, насколько хватит сил,
оценивал возможность деблокады,
вставал, садился, вновь вставал, ходил
по комнате. "В кольцо замкнули, гады," -
он говорил с гримасой на лице,
скривившись, как от боли, а в кольце
живые люди из огня стреляли,
а мертвые, как ласточки, летали
над скалами из белого песка,
текла под ними тихая река
и сосны из тумана вырастали,
и отражались в зеркале воды,
высокие, как русские мечты.
Давай, полковник, издавай приказ,
что смерть не обезличивает нас,
что город, не доставшийся врагу,
горит, телами нашими устелен,
но мы, кто до конца остался верен
присяге - мы стоим на берегу,
где лань со львом и Бог с учениками,
и бродят в поле тучные стада,
и дети, что играют рядом с нами,
не умирают больше никогда.
мне снилось, что теленок пал
Мне снилось, что теленок пал,
лежал на куче черной,
его за шею я обнял
с тоскою непритворной,
я выкопал ему окоп
в сухой и твердой глине,
в последний раз погладил лоб,
ты больше не пиши мне,
что я неправильно живу,
что ничего не знаю,
что в поле сорную траву
тебе напоминаю,
мне снилась чистая вода,
и на исходе лета,
как тучные бредут стада
в сплошном потоке света,
и птицы машут в синеве
огромными руками,
и яблоко лежит в траве
холодное, как камень.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
