Стоит задуматься...
Дети как зеркало войны
Лев Красоткин: литературный дневник
Светлана Скорик, организатор детского фестиваля поэзии в Запорожье. Отчёт о фестивале: .....
Когда приглашают на детский фестиваль, это как подарок. Тебе доверяют. Доверяют не что-нибудь, а будущее страны – детей. Дети – ждут, верят, надеются на встречу, приходят с горящими глазами и читают свои стихи. Те, которые даже мамам не решаются прочесть. Ведь для детей, молодёжи, для начинающих авторов поэзия – это ещё не совсем искусство, это дневник в рифмованной, лирической форме. Средство излить душу.
Так что руководителям детских кружков и студий приходится иметь дело даже не столько с детской поэзией, сколько с самими детьми, – т.е. заниматься тем, чем обычно занимаются психологи. Но если ты проводишь мастер-класс по поэзии, ты не можешь, как психологи и руководители кружков, особо вникать в жизнь подростка. Тем более не можешь что-либо советовать – ты «педагог на час» и в следующий раз увидишь этого ребёнка только через год.
В этом году мне снова «доверили будущее». Однако предупредили: идёт война, так что никаких разговоров на эту тематику, никакой пропаганды. Предупреждение излишнее – дети думают то же, что их родители или друзья, в этом вопросе переиначить их ни у кого и не получится.
Знакомых было очень мало, в основном приехали новички, раньше не участвовавшие в этом фестивале. И география изменилась. Ни Крыма, ни Харькова, ни Одессы. Киев, запад Украины, совсем немножко центральные области и... Донецк. Вернее, «в прошлой жизни» эти дети были из Донецка, но их вывезли, поэтому при вопросе, из какого они города, терялись: что же называть, как ответить? А главное, изменилась поэзия – сам предмет повествования. Дневник был уже не «про это».
Гладкие, бодрые, оптимистические стихи со старательно подобранными рифмами остались только у юных жительниц центральных областей, не тронутых войной. А в прочих лирических дневниках царствовала Война и скалилась в жуткой ухмылке: смотри, читай – ты здесь бессильна, ты не можешь ничего поделать.
Почему-то всё время крутились в голове мои собственные строки:
...А в том колодце просто Смерть смеётся,
чего б ей не смеяться, если – Смерть...
Эти стихи не были связаны с войной. Но речь в них шла о ребёнке, а я заглядывала сейчас в колодцы детских душ, и навстречу мне ухмылялась Смерть.
Дети уже не садились вместе, как раньше, меньше общались. И мастер-класс мне тоже пришлось проводить почти индивидуально – мало кто присаживался и слушал, как разбирают чужие стихи. Но чему удивляться? Разве я, разве мы все здесь не так же замкнулись в себе, на своих семьях и близких друзьях, перестав доверять более широким собраниям? Разве у нас не возникла фобия толпы?
Дети как зеркало войны... страшная вещь. Даже произносить такое страшно. Но они не просто растут – они учатся постигать мир и действовать в нём. В мире, в котором идёт война, они учатся думать о войне и действовать в направлении войны.
В высоком и крепком юноше с романтическим видом ничего не было от тех, кто прыгает и выкрикивает кричалки. Но он, наверное, и не выкрикивал. Он просто был на Майдане. Вместе с теми, кто не просто кричал, а делал дело. Его стихи были об этом. О дымовой завесе, о ночи, прочёркнутой вспышкам ракет, о зовущих погибших товарищах. О том, какая это ценность – просто жизнь... – и о том, что ради «идеи дедов» они готовы идти вперёд напролом, невзирая на другую жизнь, сопротивляющуюся «светлым заветам». Юноша уже видел смерть близких, задумывался о несправедливости гибели в расцвете сил, когда человек ещё ничего не успевает узнать и увидеть. Но он нёс переданный по родовой эстафете факел вражды в своём сердце. Этот факел, наверное, десятилетиями незаметно тлел в людских душах, ожидая только благоприятных условий, чтобы вспыхнуть и охватить огнём страну.
В стихах романтического юноши была и девушка, его лирическая героиня. Но она была валькирией, зовущей на подвиг, её речами он вдохновлялся и за ней поехал в Киев на Майдан, чтобы спасать страну.
А ещё он очень красиво пел украинский фольк-рок, свободно говорил на двух языках, видимо нисколько этим не тяготясь, и, я думаю, в составе фольк-ансамбля был бы радушно принят в Москве, как привечали и Олега Скрипку.
Гостеприимная матушка Москва, она всегда мало заботилась о живущих «в рассеянии» своих (свои и так никуда не денутся, они ведь свои!), всегда тянулась к людям в яркой упаковке. Но упаковка имеет свойство в один прекрасный момент спадать. А забытые «свои», живущие вдали без материнской ласки, имеют обыкновение приживаться на иной земле и уже её считать своей родиной. Раньше я удивлялась, видя, как из этих людей получаются наиболее убеждённые и громкие патриоты своего нового Отечества. Больше не удивляюсь. Чему удивляться? Разве они не слышали с детства другой язык, не впитывали любовь к другой природе и земле, не учились другим обычаям и традициям, другой культуре? Что их связывало со страной, которую оставили их родители? Оттуда в годы распада и нищеты не было слышно даже и шёпота об общих корнях, а культурные связи поддерживались публикацией в изданиях СПР только переводов с украинского.
Удивляют другие. Те, кто детские годы свои провёл не здесь, но, приехав взрослым человеком, вот именно «вдруг», только с началом войны, разглядел в себе патриота новой Отчизны.
А ещё – те, кто, и сидя под бомбами, продолжает считать эту землю своей, надеясь на примирение с «просто не понявшими» их земляками. Будто между ними уже не стоят призрачные шеренги мертвецов.
И ещё больше удивляют те, кто, получив возможность оставить зону военных действий, бежит в ту сторону, с которой стреляют. Чтобы стать «совсем своими». Чтобы в них больше не стреляли. Чтобы избавиться от страха.
У этой совсем юной девочки под обстрелом погиб дедушка и дяди. Просто мирные жители, не успевшие уехать, не бравшие оружие в руки. А она во время обстрела мечтала очутиться на высоком-высоком дереве, выше летящих мин. Размер, ритм, рифмы, отсутствие образности... Господи, как можно было говорить с ней об этом над такими строчками, истекающими кровью?
В её русских стихах голосила и рыдала Война. Но в этих же стихах девчушка изливала свой недетский страх и желание стать поскорее совсем своей. Недаром на её запястье была завязана тоненькая жёлто-голубая ленточка. Вот только в украинских стихах, которых было гораздо больше, чем русских, не было ничего подлинно украинского. Набор испытанных штампов, а всё остальное – авторские неологизмы, дикий суржик, которым вынуждены говорить те, кто срочно полюбил родную мову, но не знает её. Таких слов нет в украинском, но их нет и в русском. Это слова из языка «между небом и землёй жаворонок вьётся». Слова из языка людей, оказавшихся без родины и ещё не понявших, что её не выбирают. И это уже не было лирическим дневником – как раз над этими стихами девочка и попросила провести «операцию по анализу». Их было не жалко. Они и писались-то, наверно, не для себя. Но станет ли она поэтом, если будет писать на языке жаворонков?
Один парень, накачанный, крепкий, выглядел на манер того – убеждённого факелоносца. Но внешность – вещь обманчивая. Большая часть стихов оказалась туристическими песнями или чем-то шуточным, ироническим, чем любят баловаться барды всех возрастов.
Какое-то место в достаточно лёгком, шуточном стихотворении мне показалось странным, искусственным, непонятно как затесавшимся. Я спросила. Это была срочно сделанная по совету жюри фестиваля замена, потому что в оригинальных строчках речь шла о демократии, а иронизировать над демократией в нашей демократической стране неприлично.
Поскольку в демократической стране неприлично и говорить своё мнение о таких заменах, особенно когда есть непонятно чем дышащие свидетели, я ограничилась тем, что пожалела об утраченных удачных строках, которых поменяли на нечто инородное. Парень задумался. Было видно, что внутри идёт борьба, восстановить ли прежний вариант, или подумать, как лучше приспособить замену к основе.
После инцидента с заменой он показал мне и стихи из серии «лирического дневника». Только «дневник» был не «про это» – менее поэтичные и более публицистичные, эти стихи ярко показывали работу мысли. О тех, кто зарабатывает себе на кусок хлеба с устрицами и красной икрой патриотичными речами. О тех, кто посылает на войну из удобных кресел, стоящих в удобных особняках. О том, что те, кто стрелял в спину в сороковые, теперь стали национальными героями.
Менее поэтичными и более публицистичными, только не такими яркими, оказались стихи подавляющего большинства – более юных подростков. Это был живой лирический дневник раздумий над судьбой своего поколения. Они дышали горечью и обидой на взрослых, сделавших мир их детства таким жестоким и страшным. Они дышали неверием никому и пофигизмом. Их уснащали героиновые термины и чёрные готические аксессуары смерти. И строй их был уже не классическим, а свободным, акцентным – в лучшем случае таким, каким писал Маяковский, в худшем – рифмовались только вторая и четвёртая строки и «позволялось себе» смещение ударений, что характерно для Шевченко и вообще для украинской поэзии, но не приветствуется правилами поэзии русской. Хуже всего были те, кто, опираясь на Жадана и других современных украинских кумиров (всё-таки начинавших когда-то с классики и имеющих о ней понятие, хоть и ударившихся в постмодернизм), делали свои первые шаги в поэзию с позиции культурных традиций, не присущих своей стране. «Под» кого-то. Чтобы модно. Чтобы непонятно. Чтобы ни о чём, но зато «звучало». Кто с традиций чужой культуры начинает и никогда не держал в сердце и памяти ничего родного, вряд ли сможет прийти в большую поэзию.
Когда-то мы читали переводы книг западных классиков о потерянном поколении – потерянном после первой мировой войны. Психика молодёжи была тогда бесповоротно искалечена.
Время ничему не учит. За какую бы партию мы ни голосовали, мы всё равно голосуем за партию олигархов. А разве не они развязали и первую, и вторую мировую? Наши подростки мужают под звуки разрывов или под патриотичные спичи из уютных особняков. Стихи их – и не стихи уже, а свидетельство против нас, взрослых, предавших – или позволивших предать – собственных детей и внуков. Стихи – как зеркало Войны и Смерти.
На здании ДК всеми оттенками жёлто-голубого радостно сиял плакат: «Україна – єдина країна».
«...А в том колодце просто Смерть смеётся...»
2014 г.
Первоисточник: http://stihi.pro/8080-deti-kak-zerkalo-voyny.html
Другие статьи в литературном дневнике:
