Житейская история. Полная версия. Наталия Журавлёв
Все персонажи вымышленные, любые совпадения случайны.
Глава 1.
Не отрывая взгляда от земли,
Она брела тихонько к остановке,
Не зная, что уже перенесли
Её маршрут по чьей-то установке.
С работы шла и думала о том,
Что дни однообразны и тягучи,
Что перестал манить уютом дом,
И что "в гостях" уже намного лучше.
Безденежья стабильный, тусклый быт:
Восьмое марта, Новый год, рожденье,
И каждый праздник пьянкою убит.
И поиски любви, как наважденье,
Как свет ушедшей в прошлое мечты,
Дающий силу и спасенье сердцу,
Когда в тисках холодной немоты
Дрожит душа, не в силах отогреться.
Работа. Дочка. И хмельной супруг...
А по ночам - стихи от мира втайне.
И памяти волна уносит круг
Спасательный
Воспоминаний давних.
И так жила, согнувшись под крестом
Ненужной ей самой убогой были,
В тоске душевной позабыв о том,
Что Бог с рожденья даровал ей крылья.
Писала НИКОМУ свои стихи,
Переполняла через край их нежность...
И разрастались, словно лопухи,
В её душе печаль и безнадежность.
Он был давно и прочно одинок.
Имел семью в своём далёком прошлом.
Любил. Был предан. И простить не смог.
Словам любви с тех пор не верил больше.
В тот день с работы шёл к маршрутке он,
Машин не замечая и прохожих
И вспоминая вновь и вновь свой сон,
Что вдруг смутил его и растревожил.
Он видел купола монастыря
И сознавал мучительно и остро,
Что жизнь его пуста, проходит зря...
И монастырь манил его, как остров,
Спасение сулящий кораблю,
Уставшему в морях и грозных битвах.
"Мой Бог! Открой мне истину, молю:
Смогу ль я дальше жизнь прожить в молитвах?"
Троллейбусы, автобусы, такси
Вдоль остановки шли гудящим стадом.
Внезапно тихий дождь заморосил.
И он тогда её увидел рядом.
Стояла близко - руку протяни -
С задумчивым лицом ждала маршрутку.
И он не ведал, отчего возник
В нём этот жар, сыгравший злую шутку
С его степенной жизнью и судьбой...
Понять, в чём дело, было так непросто!
Но взгляд прозрачный, серо-голубой
Зажёг давно потушенные звёзды.
И здесь, на остановке, он решил,
Хватило для него одной минуты...
И ей галантно руку предложил,
Садясь в такси не своего маршрута.
В ожившем сердце таял вечный лёд,
Он был готов отдать ей кровь и душу!
И укрощал фантазии полёт,
Когда шутил, к её склоняясь ушку.
Ловил в ответ её весёлый взгляд:
Она смеялась шуткам и остротам,
А он… любил. И был не виноват,
Что одарил его любовью кто-то.
Но он не знал, что выпита до дна
Она была другим на то мгновенье…
Грядущих мук больные семена
Он принял за небес благословенье.
...В ответ на просьбу о большой любви
Ей чувство Бог послал огромной силы.
Была ошибка в том, что для ДВОИХ
Она любви у Бога не просила.
Как нож, как пуля, поразив её,
Вдруг ворвалась любовь в осенний вечер.
Но в час, когда влюблённые вдвоём,
Ей невзаимность холодила плечи.
Она любила. Благосклонно он
Ей позволял любить и восхищаться,
А поначалу был и сам влюблён,
И, вожделея, начал с ней встречаться.
Её любимый не был подлецом…
Он не любил, но плоти жаждал страстно!
Потом с непроницаемым лицом
Ей говорил, что было всё напрасно,
И что пора уже расстаться им…
Её страданий чаша не минУла.
В любви купаться хорошо двоим.
Один – утонет. И она тонула.
Болела. Всей измученной душой
Просила Бога, чтоб помог забыться…
Понадобился срок весьма большой,
Чтоб от любви несчастной излечиться.
И с пустотой зияющей внутри
Жила она теперь на свете белом.
Смеялась, если кто-то говорил
Ей о любви цветисто и умело.
И лишь в стихах таились боль и страх
И поселялись в старенькой тетрадке.
Не нужно было лгать в своих в стихах.
Ей быть хотелось честной, без оглядки.
Забыв про дочку, мужа и подруг
Всё без утайки доверять бумаге,
И, не боясь проговориться вдруг,
Ронять на строчки капли тёплой влаги.
И вот сейчас – с восторженным… другим…
Она в такси, несущемся всё дальше…
Её любимый тоже… был таким…
Пока любовь не захлебнулась в фальши.
Конечная. И вышел весь народ.
Мгновенная растерянность… Хохочут!
- Меня уже давно семейство ждёт!
- Меня не ждут, - сказал он между прочим…
Сидели Двое где-то высоко.
Орехи ели… Поборов зевоту,
Смотрели вниз.
- Свели мы их легко.
А дальше что?
- А дальше неохота
Оберегать их и с пути сбивать,
И наблюдать за человечьей страстью…
- Конечно, лучше день и ночь зевать,-
Пробормотал Другой с набитой пастью.
Но я нисколько не согласна с тем,
Что человечья страсть неинтересна.
Любовь и страсть – вот вечные из тем!
Я человек, и это мне известно.
И я вернусь однажды к тем двоим,
Уйдя сейчас от самого истока.
Надеюсь, что судьба не будет к ним
Несправедлива слишком и жестока...
Глава 2.
Я видела их снова, добрый друг:
В машине разговор вели шутливый,
На полуслове замолкали вдруг
И мысленно искали торопливо
Причину, чтобы встретиться опять,
Забыв, что надо улыбаться шутке.
Мечтали повернуть минуты вспять
И снова оказаться в той маршрутке…
«Меня не ждут…», - ей ясен тайный смысл,
Который наполнял простую фразу.
И непослушной птицей билась мысль:
«Дам телефон! Назло всему!»
И сразу
Ирония вступала в диалог:
«Что телефон?! И кошелёк, и кольца!
За то, что взять машину он помог,
Домой везёт – себя отдать придётся!»
И отвечала что-то невпопад,
И теребила ремешок от сумки…
Он помрачнел, случайно бросив взгляд
На нервные, ухоженные руки:
«Кольцо… Конечно! Что за идиот!
Как можно было в этом усомниться?!
А ты решил - она поныне ждёт,
Когда в маршрутке повстречает принца?
Замужняя! Спасаться во всю прыть,
Чтоб не случилась и со мной «проруха»!»
«Скажите, я могу Вам позвонить?» –
Вдруг вырвалось отчаянно и глухо.
Забился жарко частый пульс в висках,
Заполыхал предательский румянец,
И ремешок от сумочки в руках
Вдруг начал танцевать безумный танец.
«Вот-вот приедем … Что скажу в ответ?
Нужны ли мне другие отношенья?
Уж лучше опрокинуться в кювет,
Чем принимать серьёзные решенья!»
И разум отошёл на задний план,
И сдал душе позиции без боя…
Ему визитку сунула в карман.
"Я буду встречи с Вами ждать… С тобою…" -
Неслышно для неё он прошептал,
Уже сейчас болея от разлуки,
И нежно кисть руки поцеловал,
И вслух сказал: «Целую Ваши руки…»
Как спичкой, поцелуй её обжёг:
Впервые в жизни вежливость мужчины
Её повергла в настоящий шок.
Она поспешно вышла из машины.
И торопливо, чуть ли не бегом,
Из вида скрылась. Он глаза зажмурил,
Себя глубоким, дряхлым стариком
Вдруг ощутив под серым небом хмурым.
Она спешила, ускоряя шаг,
Стремясь скорей попасть в родные стены.
Стоял противный тонкий звон в ушах,
И нарастала слабость постепенно.
Открыла дверь, сдержав дыханье вдруг…
Но зря боялась, что заметят что-то:
Смотрел хоккей подвыпивший супруг,
А дочь была в компьютерных заботах.
И, взглядом обведя родной уют,
(Картины, на окне – цветы в горшочке…),
Вдруг поняла: её не ждали тут,
Как ждёт жену супруг и маму дочка.
И, приготовив ужин на троих,
Привычно вымыв грязную посуду,
Она писала. Мир вокруг затих,
Прислушиваясь к горестному чуду.
« Родные вижу лица: муж и дочь.
То хмурятся, то прыскают от смеха.
И я всегда стремилась им помочь,
Гордилась ими, каждым их успехом.
Семью тащила на своих плечах,
Когда царила в доме пьянка злая…
Зачем-то дула в гаснущий очаг,
Огонь холодный снова раздувая.
За двадцать - дочке. Мужу – сорок пять.
И я не молодею, скажем прямо.
Так что ж, всё в прошлом?
Только внуков ждать?
И превратиться в бабушку из мамы?
Должно быть, так… И всё-таки – не так!
Душою ощущаю беспокойство.
Не может быть, что жизнь моя – пустяк,
И рождена я, чтобы дать потомство.
А что душа? Зачем дан людям шанс
Любить, творить и миром любоваться?
Не проще ль это отобрать у нас,
Заставив просто тупо размножаться?»
Включив на кухне приглушённый свет,
Стихи в дневник писала до рассвета,
Пытаясь, как и все, найти ответ,
И, как и все, не находя ответа.
Потом, перелистнув назад дневник,
Перечитала прошлой жизни строки.
Фантом былой любви в мозгу возник,
Теперь такой ненужной и далёкой.
И тут же образ вытеснил другой
Те давние, как сон, воспоминанья…
И написала дрогнувшей рукой:
«Пусть позвонит. Пойду я на свиданье.»
А где-то высоко царил покой,
И снова Двое маялись от скуки
И пили чай за шахматной доской.
«Зачем опять ты шлёшь бабёнке муки?» -
Спросил Один, вареньем пасть набив
И расставляя в клеточки фигурки.
«Ты был к людишкам вроде не злоблив,
Не раздражали даже полудурки.
А эту испытаниям подверг,
Хотя она ни в чём не виновата.
Ты что, не хочешь брать её Наверх?
Так помирать ей вроде рановато?»
«Ей помирать?! Да что ты, Я с тобой!»
И засмеялся Он удачной шутке.
«Она сама свершила выбор свой -
Дана свобода действия малютке.»
И продолжал довольно хохотать,
Посверкивая хитрыми глазами…
Ах, если бы могли мы точно знать,
Что все решенья принимаем сами!
Что дальше будет, вскоре поглядим.
Пока всё было тихо и спокойно.
Она спала. А он сидел один.
И падал свет луны на подоконник...
Глава 3
Пора уже рассказ продолжить мой,
Узнать героев мысли и решенья.
Признаюсь, интересно мне самой
Истории житейской продолженье.
Кончалась ночь. Предутренняя дрожь
Охватывала парки и бульвары.
Его любовь была как острый нож,
Повёрнутый с нажимом в ране старой.
Давным-давно он запретил любви
Запанибрата обращаться с сердцем.
А жгучий жар желания в крови
Одна гасила леди. По-соседски.
Порой дождливым, серым вечерком,
Когда весь мир теряет очертанья,
Он приходил к соседке с коньяком…
Прогнав из глаз тоску и ожиданье,
Она на кухне "собирала стол",
Убрав его лимон и шоколадки:
Уж раз сосед "на рюмочку" зашёл,
То на столе должно быть всё в порядке.
Сама произносила первый тост,
Один и тот же, трогательный, странный:
"Я пью за то, чтоб дружбы крепкий мост
Соединил любви два океана!"
Смеялась громко, быстро захмелев,
И что-нибудь всегда в руках вертела...
Потом, на чистом хлопковом белье,
Был быстрый секс... для облегченья тела.
У них совместных не было ночей,
Он уходил, оставив ей печали…
Она была ничья, и он – ничей.
Они друг друга просто… выручали…
И кто их знает, одиноких баб:
Мужик или свобода им дороже?
И голосу внутри вставлял он кляп
И был противен сам себе до дрожи.
А совести проснувшейся укор
Он отметал решительно и сразу:
Он ей не нужен, если до сих пор
Сама не позвала его ни разу.
Теперь же, сидя в кухне за столом,
Терзался он её душевной болью
И понимал, что этот перелом
В нём вызван неожиданной любовью,
Морской волной его накрывшей вдруг
И разделившей жизнь на «до» и «после»…
Но, может быть, судьбы замкнётся круг,
И в этот раз любовь не будет гостьей
Незваной на пиру, где места нет
Средь похоти, расчёта, вожделенья,
А есть лишь колченогий табурет
В людской… из милости…
И псевдосожаленья…
И против воли перед ним возник
Во всех деталях, словно на портрете,
Его жены прелестный, юный лик…
Не замечал он никого на свете.
С минуты той, что встретились они,
Желал её, любил, ко всем ревнуя,
Но никогда он - Боже, сохрани! -
Не мог помыслить дальше поцелуя.
Любила ли она? Скорее, нет.
Он молод был, умён и не противен,
Закончил с блеском университет,
И будущее было в перспективе.
Работал в частном банке он тогда,
И были все условия для роста,
А многие из нас в его года
Жизнь прожигали радостно и просто.
И вот – любовь… такая… на износ
Его души и сердца молодого...
Он бережно её по жизни нёс,
И счастлив был, и не желал иного.
И он во всём старался успевать,
А ей хотелось быть женой банкира,
Менять авто, зимою загорать
Под жарким солнцем в разных странах мира.
Она была хитра, а он был слеп:
Любил её сильнее с каждой встречей,
И был готов есть чёрный чёрствый хлеб,
Чтобы накинуть шубку ей на плечи.
Но разве в этом «жизненная» цель?
Ей шубки было мало, скажем прямо!
« Его должна ты уложить в постель
И «залететь», - её учила мама.
«Была послушной дочка», - хмыкнул он,
Помешивая чай холодный в кружке.
Беременность. Фата. Бокалов звон.
И кислые от зависти подружки.
Родился сын. Старался он как мог,
Чтоб не было тоскливо милой дома:
Шофёр, кухарка, няня… И - итог:
На пятый год она ушла к другому.
И он не смог простить, когда потом
Она назад просилась: «Ради сына!»
И не пустил её обратно в дом…
Под тридцать сыну… Он уже мужчина.
С тех пор хотел жениться он не раз,
Мечтал с любимой жить, теплом согретый…
Но алчный блеск прекрасных женских глаз
Гасил порывы эти лучше ветра.
И понял он, что жизнь идёт не так,
Пора давно менять приоритеты.
Продал машину он и особняк,
И бизнес свой. И позабыл об этом.
Считая, что этап сей завершён,
И надо, наконец, заняться делом,
Работу в автомастерской нашёл:
Расписывал машины он умело.
Купил квартирку, обустроил быт
И начал жить спокойно и рутинно:
Банкир из прошлой жизни был забыт,
А в эту жизнь впустил он только сына.
Ещё писал картины он порой
И прятал в антресоль свои работы:
Считая это хобби и игрой,
Стыдился их, как глупого чего-то.
…Гудок клаксона долгий за окном
Вернул его в реальный мир рассветный.
«Я позвоню ей утром. Или днём…»
И сжал прямоугольничек заветный.
Бледнел восток. Катилась в утро ночь.
Слышнее становился птичий гомон…
«А мужику хотел бы я помочь», -
Задумчиво сказал Один Другому,
Очистил спелый рыжий апельсин
И выжал до последней капли сока.
«Мне жаль его: сидит совсем один,
Ему печально, грустно, одиноко…
Поговорить бы мне в рассветный час
С ним о душе – и было б всё в порядке…»
«Послушай, ну кончай ты этот фарс!» -
Сказал Другой, вкушая персик сладкий.
«Рассветы, разговоры, тет-а-тет…
Ох! Я прошу тебя, не дуй Мне в уши!
Ты думаешь, что это твой клиент?
И за любовь тебе заложит душу?
Охота суетиться? Так давай,
Развеемся немножечко от скуки:
Малютку мы пристроим под трамвай,
Он с горя на себя наложит руки.
И без труда тогда он будет твой,
Беседовать с тобою будет вечно!»
"Ты что задумал, старый?!
Ты с Тобой!
Безбожно это и бесчеловечно!»
И тут же громогласно сам заржал,
Свои слова последние услышав.
Смешок Другого тонко дребезжал:
«Да пошутил Я! Успокойся! Тише!
Давай решать по-честному, злодей!
Ну, соглашайся, мой дружок постылый:
Пусть эти двое маленьких людей
Играют свой спектакль без Высшей силы!»
Явилось утро, разбросав вокруг
Густые тени, солнечные пятна.
А я немножко помолчу, мой друг…
Мне здесь пока ещё не всё понятно...
Глава 4
Мы встретились опять, любезный друг,
Мои герои тоже жаждут встречи.
Я слышу их сердец тревожный стук…
Весенний голый парк. Набухшей гречей
Коричневые почки на ветвях,
Наполненные зеленью пахучей,
Укромные скамеечки в кустах,
И голенький Амур за синей тучей.
"Амур, а как же!" - усмехнулся он,
Окидывая парк прозрачный взглядом.
"Наверное, любому, кто влюблён,
Мерещится мальчишка с голым задом!
А ну, дружок, возьми-ка в руки лук,
Прицелься в сердце дамы, будь смелее!"
Но собственного сердца громкий стук
Вдруг оглушил его:
В конце аллеи
Увидел он желанный силуэт.
Перехватило горло, как рыданьем:
Любви сопротивляться - силы нет!
Ему осталось только ожиданье.
Стремительны движенья, лёгок шаг -
Он обожал её до исступленья!
И ничего не ждал он в жизни так,
Как этой встречи чудного мгновенья.
Забыв отдать упругих роз букет,
Смотрел он на неё счастливым взглядом,
Сжимая пальцы тонкие в руке.
Ему хотелось быть всегда с ней рядом.
Хотелось жить и чувствовать взахлёб,
Вдыхать земли и неба ароматы
И видеть расписной калейдоскоп
Ярчайших красок, выцветших когда-то.
Мальчишеский испытывал восторг,
Держа её горячую ладошку,
Пронизывал всё тело жаркий ток,
Когда смотрел на маленькую ножку.
Её улыбка, голос, звонкий смех -
Родник с живой водой в его пустыне.
Ковал ключи от счастья целый цех!
В огне любви железо не остынет!
И было сладко в парке им бродить,
И снова радость находить друг в друге,
Молчать вдвоём и снова говорить,
Как после оглушительной разлуки.
Переносил её он на руках,
Через небесно-голубые лужи,
И утопал ногами в облаках,
Боготворя её за то, что был ей нужен.
Растаял день весенний, как мираж,
Усталых облаков висели клочья.
Взошла луна - небес безмолвный страж,
Бессменная хранительница ночи.
В окно струился ровный лунный свет,
Дышала тишина покоем сонно,
Мир отдыхал от радостей и бед…
Она в дневник писала потрясённо:
"Я без оглядки в неизвестность мчусь,
Но почему не стыдно и не страшно?
Я в омуте запретных, тайных чувств -
А веселюсь - легко и бесшабашно!
Но эта страсть и чувственный напор,
Его глаза, горящие желаньем!
Никто не поражал до этих пор
Меня столь безграничным обаяньем!
Заботливость и нежность - через край,
И шёпот в трубке: "Без тебя тоскую…"
И если даже это всё - игра,
Согласна я играть в игру такую!"
Писала, засыпала за столом,
Теряла мысли, упускала рифмы
И хмурила во сне бровей излом,
Ведя семейный свой корабль на рифы.
Хмельной, небритый, в ситцевых трусах,
Муж неподвижно замер возле двери.
В его опухших, заспанных глазах
Таился страх - предчувствие потери.
Облизывая губы языком,
Мучительно хотел воды напиться.
Катился мыслей вялый, рыхлый ком:
"Всё пишет, пишет… тоже мне… певица…
Писательница, тьфу, ядрёна вошь!
Строчит в тетрадку что-то каждой ночью.
Мы институтов не кончали - что ж,
Со мной теперь и говорить не хочет!
То плачет, то вздыхает , то молчит,
Сегодня улыбалась то и дело.
Пивка бы выпить… Голова гудит…
То жар, то холод, и болит всё тело.
А эта тут… Всё пишет свой роман!
Из-за него уже… бельё не гладит!"
Но плохо помогал самообман:
Он понимал, что не роман в тетради.
И - предпочёл повязку на глазах…
Он тоже … пивом борется … со стрессом…
Жена смеётся, а была в слезах?
Они такие, эти поэтессы…
Воды попил. И приковала взор
Открытая запретная тетрадка.
На цыпочках подкрался, будто вор -
Хотелось заглянуть туда украдкой.
Но не сумел: жены нарушил сон,
Та вскинулась испуганною птицей.
И от стола тот час отпрянул он:
Не стал при ней переходить границу.
Настойчиво её повлёк в кровать,
Желая показать свою заботу:
"Хорош уже на кухне ночевать!
Четвёртый час! А завтра на работу!"
Он всё же - муж! И он хотел её,
И требовал супружеского долга.
И настоял, и получил своё.
Она стерпела. Благо, что недолго…
Лежала молча, глядя в потолок,
Вдыхала перегар, давясь слезами.
Но ей помочь никто бы здесь не смог:
С кем жить и спать - мы выбираем сами.
И снова - Двое. Сон в тени дерев
И щебет птиц, и фрукты наливные -
Всё как всегда. От скуки ошалев,
Они смотрели на дела земные.
"Вот дура-баба, Ты её прости!
Что ей за радость - спать с постылым мужем?!
Эх, жаль, не встать мне на её пути!
Ей мой совет сейчас как воздух нужен!
Скажи-ка, Бородатый, это грех -
Отдаться без любви, но по закону?" -
Хватая горстью жареный орех
И глядя вниз, сказал Один Другому.
Другой засуетился, пряча взгляд
И задышал взволнованно и шумно,
И закричал с обидой, невпопад:
"А сам-то, сам? Скажите! Самый умный!"
Замешкался с ответом на вопрос
И, если не навечно, то - надолго…
А для людей и вовсе он не прост:
Ответ мы тоже ищем, да без толка…
Глава 5
Он и она... Заглянем, добрый друг,
В историю любви героев наших.
Они брели, не разнимая рук,
Весенний парк сиренью был украшен.
Дождями чисто вымыт небосклон,
Дарили звонко птахи миру песни...
И ждал на свой вопрос ответа он:
Ну, почему же им нельзя быть вместе?!
Ведь их любовь - не прихоть двух людей,
Нашедших развлечение от скуки!
Она пришла, когда настал предел
Терпеть и дальше горести и муки,
Ниспосланные им Творцом с небес,
Дабы развеять в душах их сомненья!
И выбирать: с любовью или без
Идти по жизни - это преступленье!
Он горячился, он почти кричал,
Её целуя пальцы то и дело.
Она молчала. "Где же мой причал?
Ах, как бы я с тобой уйти хотела!
Но не могу... Ведь муж... Он пропадёт,
Не сможет без меня... И дочка - тоже:
Беременна! Она ребёнка ждёт...
Одна, без мужа... Всё теперь так сложно..."
И задохнулась, вспоминая вдруг,
Как он ласкал её, презрев стесненье,
Настойчивость больших и сильных рук,
Язык и губы в центре наслажденья,
И всхлип, и стон, переходящий в крик,
Когда они врывались вместе в счастье...
И в памяти её жил каждый миг
Их каждой встречи, их безумной страсти.
Но укротить возможно плоти зов,
Когда б сердца не приросли друг к другу,
Когда б не НАСТОЯЩАЯ любовь...
И снова мысль - по замкнутому кругу.
Он спать ложился с думами о ней
И просыпался с именем любимым.
Случилось так не по его вине:
Кому-то наверху необходимо,
Чтоб он безумно, страстно полюбил,
И не Творца, а женщину земную,
И отдавал ей весь сердечный пыл,
Любя её, желая и ревнуя.
Везде он видел милое лицо:
Не мог его забыть ни на минуту,
И вот запечатлел, в конце концов,
Любимый облик на борту маршрутки.
Хозяин закатил ему скандал:
«А ну-ка, перекрашивай моментом!»
Но против денег он не устоял,
За сумму N уладил всё с клиентом.
И видел он сиянье нежных глаз,
Когда машина проносилась мимо,
И ездить он старался каждый раз
В маршрутке этой с образом любимой.
Любовью безнадёжно болен был,
Но он отверг любое бы лекарство:
Он жил лишь потому, что полюбил,
И признавался в этом без лукавства.
И каждый раз, с тоской смотря ей вслед,
Когда она к себе домой спешила,
Он чувствовал, как худшая из бед –
Разлука с ней – его лишала силы.
Она всё время думала о нём,
Любовь засела в ней тупым осколком:
Писала ночью и скучала днём,
И разрывалась между ней и долгом.
Она была должна по жизни всем:
Пьянчуге-мужу, безработной дочке
И на себе тащила груз проблем,
Справляясь с ними снова в одиночку…
А муж сидел, застыв, как истукан,
Дрожал дневник жены в руке неверной,
Туманил мозг его хмельной дурман,
Бил ток её стихов по голым нервам.
Он пил и пил, про всё вокруг забыв,
Как будто мог найти покой в стакане,
И душной злобы ощущал прилив,
И сердце билось рыбой на кукане.
"Ах, стерва! Полюбила...!...? Как же так...
Любовничек поганый! Я ему бы...
А что же я? Не муж уже, а враг?..."
И снова пил, читал, кусая губы.
И ненависти волны и тоски
Вставали жарким комом где-то в горле,
И он ожесточённо тёр виски,
Дешёвой водкой заливая горе.
Жалел себя и злился. Пил и ждал,
Когда раздастся звук шагов у двЕри,
И трогал пальцем лезвие ножа,
Боясь в свой мутный пьяный бред поверить.
Сирени белой сладкий аромат
Плыл над землёй. Им воздух был надушен.
Пленялся красотой заката взгляд:
Ложилось солнце в тучку спать послушно.
Она спешила с розами в руках.
Хранили губы нежность поцелуя,
Зарёй горел румянец на щеках,
Звучало в сердце: "Как тебя люблю я!"
Замедлив перед домом быстрый шаг,
Привычным взглядом отыскала окна
И сжала пальцы тонкие в кулак:
"Пора домой..." И радость тихо смолкла,
А груз обычный навалился вновь,
И мысли изменили русло круто:
"Уборку сделать... А обед - готов.
Купить бы надо дочке свежих фруктов...
Что с мужем делать... Стал ужасно пить!
Так и с работы вылететь недолго.
Домой придёт, мне надо уследить,
Чтоб не напился снова втихомолку."
Задумавшись, вошла она домой,
И вздрогнула, услышав шум на кухне:
«Уже успел напиться, Боже мой!
И будет пить теперь, пока не рухнет…
Скандалит с дочкой, пьяный идиот.
Ох, как же это гадко и ужасно!
Ну, как же до сих пор он не поймёт,
Что волноваться ей нельзя, опасно!»
Она вздохнула с горькою тоской,
Открыла дверь на кухню осторожно.
И рухнула надежда на покой:
«Явилась, тварь!» - муж завопил истошно.
И, в злобе потрясая дневником,
К ней подскочил: «Убью сейчас, гадюка!»
В лицо её ударил кулаком.
Она упала навзничь и без звука.
А он завыл протяжно, словно зверь,
И заметался по квартире яро,
В беспамятстве рванул входную дверь,
Теряя ум от пьяного угара.
Пронзительно кричала сзади дочь,
И чей-то долгий стон вонзался в душу…
А он бежал, бежал из дома прочь,
Не чуя ног, зажав руками уши.
Болело сердце. Глухо рыкал гром –
Гроза, готовясь, подавала вести.
А он бежал, хватая воздух ртом,
И вдруг застыл, как вкопанный, на месте:
Глаза жены смотрели на него!
Рванулся что есть силы он к машине…
И больше уж не видел ничего:
Удар и боль сознанье потушили.
Сидел Один, скучал, как никогда,
И ел халву и бутерброды разом.
На небеса проникла - вот беда! -
Земная интернетная зараза!
И вот теперь его заклятый друг
Тиранил "мышь", терзал клавиатуру.
Не замечал Он ничего вокруг,
Открыв в себе азартную натуру.
Один зевал, поглядывая вниз,
И даже пасть не прикрывал рукою
И заорал, переходя на визг:
"Поберегись! Да что ж это такое!
Ах, Ты же мой! Ты что творишь, Творец?!
Ну, проморгал несчастного, похоже...
Всё, под авто пришёл ему конец!
А ну, взгляни, ещё не поздно, может?"
"Что, что случилось?! Ох, я старый пень!
Да - виноват, и отрицать не буду:
В компьютере завис на целый день!
Врачи!... Порою совершают чудо...
А ну-ка, "неотложку"! Пусть везут,
Да поскорей! Включили бы мигалку..."
И Он смахнул нежданную слезу:
Внезапно стало бедолагу жалко.
Один смотрел на слёзы, скривив рот:
«Да не реви Ты, а меня послушай!
Здесь дело принимает оборот….
Похоже, он отдаст кому-то душу.
Конечно, случай Твой из ряда вон,
Но, чтоб Тебе не мучиться, готов я…
Ну, вот, смотри, с душой расстался он,
И душу эту встречу я с любовью!»
Но встал Другой во весь немалый рост
И грозно рявкнул, засверкав глазами:
«А ну, Хвостатый, подожми-ка хвост!
Держи язык змеиный за зубами!
Ты позабыл, кто мира Господин,
Властитель всего сущего на свете?
Решать здесь буду только Я один,
За эту душу только Я в ответе!
Сей Человек свой не закончил Путь
И не свершил своё Предназначенье!
И Я решил назад его вернуть!
В больницу… для дальнейшего леченья…"
И снова стал обычным стариком:
Лысеющим, с седеющей бородкой…
Один потрогал длинным языком
Вспотевший нос, затем промолвил робко,
Заглядывая преданно в глаза:
«Погорячился я, прошу прощенья…
Послушаешь, что я хочу сказать?
Есть у меня, так скажем, предложенье…
Его судьба – ведь не запрет для нас?
Наш уговор его-то не касался!
Так, может быть, дадим пьянчужке шанс,
Коль по Твоей вине тут оказался?
Раз Ты решил вернуть его назад,
Добавь ему немного силы духа,
Пусть исправляет то, в чём виноват!»
И что-то зашептал Другому в ухо.
Увы, но разговор дальнейший их
Гром заглушил в дождливый этот вечер.
А о судьбе героев остальных
Узнаем позже.
Добрый друг, до встречи!
Глава 6.
Упало солнце красное с небес,
Разбилось в кровь на просеке зелёной.
Шумел ветвями равнодушный лес,
Дрожал прозрачно воздух опалённый.
А дочка несмышлёная, смеясь,
Хватала капли алые руками,
Бежала кровь по пальчикам, струясь…
«Дочурка! Нет! Беги скорее к маме!»
Она звала, но лишь тяжёлый хрип
Из горла вырывался вместо крика…
И слышался высоких сосен скрип
И хохот мужа: «Это земляника!»
Её малышка убегала вдаль,
Смеялся муж безудержно и пьяно.
Наваливалась чёрная печаль,
И таял мир под клочьями тумана.
Назойливо пищал в мозгу комар,
Холсты пестрели яркими мазками,
И мёрзло сердце. И дыханья пар
Летел по небу вместе с облаками.
Смотрела чья-то морда свысока,
В халатах белых ангелы порхали,
И шорох голосов издалека:
«Ох, снова бредит… И опять – стихами…
Бьёт – значит, любит… Кто сейчас не пьёт…
Нос – ерунда, беда не в переломе:
Горячка – хуже… А мужик помрёт…
Она хоть бредит, а мужик-то – в коме…»
Помрёт… помрёт… И стоном – с высоты:
«Люблю тебя, люблю! Родная, где ты?!»
И шёпот – чей? – «Его убийца – ты-ы-ы-ы…»
Спасенье – в тьме, без звуков и без света.
«Бьёт – значит, любит?! Кто сейчас не пьёт?!» -
Один ярился, брызгая слюною,-
Всё оправдает адвокат-народ!
Ну, что молчишь? Поспорил бы со мною!
Малютка-то покорно чешет в рай!
А, может, в ад? Я умываю руки!»
« Эмоций-то, эмоций! Через край!
Зато теперь забыли мы о скуке.
Ты что, решил, её окончен бой?
Э, нет! Она не так проста, мой милый!
Она ещё поборется с судьбой –
Ей при рожденье Я отмерил силы!
Малютка наша непроста совсем!
Её горячка – это передышка.
Такой невыносимый груз проблем
Для слабой леди – это, знаешь, слишком!
И как ей жить, она решит без нас:
В бреду ль, во сне – нам к ней нельзя являться.
И Мне сдержать придётся трубный глас,
И ты не станешь перед ней кривляться.
Согласно закивал Один в ответ:
«Ты дело говоришь, я разве спорю…
У мужа с ней остаться - шансов нет.
Запьёт или повесится от горя.»
«Что за привычка забегать вперёд!
Оставь свои нелепые прогнозы.
Сейчас он стопроцентно не умрёт!
Иль против ты?» - спросил Другой с угрозой.
«Ага, конечно! Будешь против тут!» -
Один оскалил пасть в кривой усмешке.
«Ну, я пошёл! Меня людишки ждут,
Покорные мои, тупые пешки!»
На месте прокрутился и исчез,
За веками скрыв взгляд острее бритвы…
Задумчиво смотрел Другой с небес
И бормотал любимые молитвы.
Сознанье возвращалось тяжело.
Врывалась боль, сметая все препоны,
Жестокой жаждой губы запекло,
Его пугали собственные стоны.
И он не ощущал ни рук, ни ног,
И плакал не от боли, а от страха
И никого к себе позвать не мог,
Глаза открыть не мог… «Я горстка праха,
Песчинка, затерявшаяся там,
Где миллиарды ярких звёзд повисли…»
И предавался странным он мечтам,
И странные в мозгу бродили мысли.
Он видел свет из-под свинцовых век:
Холодный, синий, как луна далёкий,
И понимал: не прах он – человек,
Проваливаясь снова в сон глубокий.
Тревожен был его бездонный сон:
Сидели Двое, без лица и тела,
И перед ними был бессилен он,
Рыдая, к ним его душа летела.
И, как икона, вдруг – лицо жены,
Кровавой струйкой – слёзы ей на груди…
И чувство нестерпимое вины,
И облегченье: «Пусть счастливой будет!»
И, наконец, больничный запах – в нос,
И силуэт – расплывчато и зыбко.
«Очнулся, да?!» - восторженный вопрос,
И медсестры счастливая улыбка.
Опухшая от слёз, читала дочь
На кухне за столом тетрадку мамы.
Ещё одна в пустой квартире ночь…
Но миновал уже день страшный самый,
Взорвавший изнутри семьи мирок,
Казавшийся ей скучно-неизменным,
И выстоять который вдруг не смог
Перед лицом открывшейся измены.
Измены, да! А как ещё сказать?!
Нет, надо же! В её года – «налево»!...
Она рыдала и ругала мать,
Отца жалела и её жалела.
Какой-то низкопробный сериал:
«Рогатый» муж, дневник жены, угрозы…
Ох, только бы никто не умирал!
Иронию опять сменяли слёзы.
И вот, устав бесплодно горевать,
От слёз и беспокойства обессилев,
Открыла дочка мамину тетрадь.
Стихи её в плен болью захватили.
Скрывал летящий слог, изящный стиль
Душевной боли и мучений столько,
Что штормом должен был взметнуться штиль –
Нельзя быть вечно бессловесно-стойкой.
Читала дочь. С родной души покров
Срывался беспощадно, неизбежно.
И мамина запретная любовь
Уж не казалась ей такою грешной.
«А я сама? Без мужа, с животом.
Едва за двадцать – «нагуляла» пузо…
А мама - ни полслова мне о том,
Что мой ребёнок будет ей обузой.
Приспичило же мне сейчас рожать!
Как будто без ребёнка горя мало.
Но – не могу его уничтожать!
Меня моя так воспитала мама.
А я совсем не знаю свою мать…
Терпение за слабость принимая,
Привыкла от неё я брать и брать,
Взамен тепла ни капли не давая.
Её стихи… Она - большой поэт!
В них столько страсти, истинного чувства!
Работала, готовила обед,
А ночью уходила в храм искусства –
На эту кухню. И писала здесь,
Страдая от действительности грубой.
А я просила денег, пить и есть
И говорила с ней порой сквозь зубы.
И папа тоже… Сколько помню – пил,
Последние пять лет совсем запойный.
А может быть, он маму не любил,
А просто с ней удобно и спокойно?»
Любил ли он жену? Совместно жить,
Жениться надо было - «по залёту».
А кто на кухне будет мельтешить –
Ему неважно, по большому счёту.
Он был способный, умный инженер,
Но перестройка началась некстати,
И опустил он жизненный барьер:
Пошёл машины мыть. Там лучше платят.
Платили лучше. Был нелёгким труд,
Клиенты-хамы дёргали за нервы.
И – рюмочка с друзьями, там и тут…
К алкоголизму шаг был сделан первый.
Он опускался, но росла жена,
Не помешала маленькая дочка:
И институт закончила она,
И защитилась с блеском и досрочно.
Была она талантливым врачом,
Играла роль немалую в науке.
За всё бралась, всё было нипочём!
А он с ней рядом умирал от скуки:
Театры, книги, фильмы «не для всех»…
Ему хотелось в баню для общенья,
Да взять с собой девчонок для утех,
Да не для плотских – так, для развлеченья!
Порой душила дикая тоска,
И вынырнуть мечталось из кошмара,
Но водочная вдаль несла река,
И жизнь тонула в волнах перегара.
Жена пыталась удержать его,
Но все старанья были бесполезны:
Ему ХОТЕЛОСЬ пить. И оттого
Порой желал он, чтоб она исчезла…
«И что ж? Каков мой жизненный итог?
Сантехник-пьянь, авария и кома?
Теперь осталось за вина глоток
Тащить и продавать добро из дома!
Я дом построил и дитя родил –
Меня вполне устраивает дочка!
Вот дерево… Ну, печень «посадил»!
А дальше что? На жизни этой точка?
Меня судили… Было то во сне,
Иль в самом деле побывал за гранью,
Но приговор предельно ясен мне:
Не брошу пить – подохну грязной рванью!
И вымолить прощенье у жены…
Она меня, скорей всего, покинет.
Видать, друг другу мы не суждены!
Но без неё моя душа остынет.
А вдруг моей души со мною нет:
Она от отвращенья улетела?
Так для чего коптить мне белый свет -
Пить и бродить без цели и без дела?
Нет, не хочу! Ведь я не стар ещё.
Мне Двое те вернули жизнь авансом!»
И начал он молиться горячо,
Чтоб жить начать, воспользовавшись шансом.
Шепча, он задремал, лишившись сил,
Уже без страха, что душа остынет.
И снова горячо во сне просил.
Нет, не о жизни. Он просил о сыне.
Присела у постели медсестра,
Неслышно по руке его погладив.
Она сидеть так будет до утра:
Ей дорог стал больной с седою прядью.
От скуки наверху простыл и след –
Когда ты в деле, тут уж не до скуки!
«У муженька, похоже, снова бред!
Ему молиться надо бы о внуке:
Не будет сыновей рожать жена!
В его желаньях явственный излишек!»
«А что - жена? Не только ведь она
Рожать умеет запросто мальчишек!»
Один открыл от удивленья пасть
И на Другого выкатил глазищи:
«Ну, Ты и завернул, чтоб мне пропасть!
А кто родит-то?»
«Сам пускай отыщет!
И, если не глупец, тогда поймёт,
С кем в жизни всё начать он может снова.»
«А если он того… опять запьёт?»
«Не будет шанса у него другого.»
Такие вот дела, мой добрый друг.
Признаться, я в серьёзном напряженье:
Что там ещё случиться может вдруг?
С тревогой ожидаю продолженья..
Глава 7.
Пора уже мне рассказать о нём,
Влюблённом и покинутом внезапно.
Он ночью тосковал по ней и днём,
Но уходило время безвозвратно,
А от неё всё не было звонка.
И сердце раздирал разлуки коготь,
Наваливалась чёрная тоска,
Гасила свет зари сомнений копоть.
Нетерпеливо сам тревожил он
Пустой эфир бесплодными звонками,
А равнодушный серый телефон,
Захлёбываясь длинными гудками,
Молчал, как на допросе партизан,
Прикинувшись глухим и бессловесным.
И обжигали слёзы вдруг глаза…
О, как хотел бы стать он бестелесным!
Взметнуться птицей в облачную высь,
Чтоб отыскать утраченное счастье,
Наполнить снова сладким смыслом жизнь,
Занять у Бога звёзд или украсть их
И постелить под ноги Млечный путь
Единственной своей, неповторимой!
Он был готов на всё, чтобы вернуть
Сиянье глаз и тихий смех любимый.
Печаль переливалась через край
Его души, больной тоской налитой.
«Господь, убей меня Ты, покарай!» -
Срывались с губ крамольные молитвы.
Он что-то ел, а что - не замечал,
Ходил курить на лестничную клетку.
На пятый день с утра он повстречал
На лестнице усталую соседку.
Она была бледна, утомлена,
Но радостью лицо её светилось.
«Как изменилась к лучшему она!»
И пошутил: «Привет! Ты что, влюбилась?»
Она кивнула весело в ответ,
Но голос дрогнул от воспоминанья:
«У нас в больнице новый пациент.
Три дня провёл он в коме, без сознанья.
История житейская вполне:
По пьянке угодил он под машину.
То ль на машине, то ли на стене
Увидел вдруг с женой своей картину.
Ну, и рванулся к ней на красный свет…
Весь в переломах, а жена в горячке.
Конечно же, такой картины нет,
Привиделось от водки, не иначе.
Он был тогда от горя во хмелю:
Узнал вдруг, что жена нашла другого!
А я его, наверное, люблю...
Мне жаль его, несчастного такого.»
«А что жена?» - закрыв рукой глаза,
Спросил соседку, страх во взгляде пряча.
«А про неё не знаю, что сказать…
Поломан нос, три дня была в горячке.
Теперь очнулась, но не ест, не пьёт,
Лежит пластом и тупо смотрит в стену.
Конечно, от него она уйдёт.
И я б ушла… Но он же – за измену!
А он хороший, добрый, юморной:
Весь в переломах, а просил конфетку!
Ну, вот не повезло ему с женой!»
Но он уже не замечал соседку.
Тяжёлым громом бился пульс в висках:
«Избил! Подонок! Ну, получит сдачу!
Её носить я буду на руках!
Сниму все деньги… Увезу… И спрячу!
Родная, потерпи ещё чуть-чуть!
Я идиот – не обзвонил больницы…
Родная моя девочка! Лечу!»
И он с соседкой поспешил проститься,
Себя заставив ей тепло сказать
И по щеке зардевшейся погладить:
«Хочу тебе я счастья пожелать!
И береги себя ты, Бога ради!»
Но не утихли гнев его и боль:
«Убью мерзавца!» И дрожали руки,
Когда он пистолет свой брал с собой.
«Убью! Не жить на свете этой суке!»
И ходуном ходили желваки
На побледневших напряжённых скулах,
И яростно сжимались кулаки,
Зрачки смотрели, как два чёрных дула.
А в голове выстраивался план:
«Сначала в банк. Сниму все деньги сразу.
И в камеру храненья чемодан.
Её – домой. И в ночь убью заразу.
А Бог не выдаст – и свинья не съест,
Летают самолёты ежечасно.
На свете много симпатичных мест,
Где с долларами можно жить прекрасно.»
А наверху затих горячий спор,
И потрясённо Двое вниз смотрели.
И не казался больше уговор
Таким забавным им на самом деле.
«Ах, Ты же мой! Вот и доверься им,
Оставь без надлежащего надзора!
Ведь как дурак с оружием своим:
Наделает несчастий и позора!
Решил он укрепить её любовь,
Убив едва очнувшегося мужа?
Клянусь рогами, наломает дров!
По-моему, уже вмешаться нужно!»
«Вмешаться и сорвать эксперимент?
Судьбу решает ЧЕЛОВЕК впервые!
Картины общей крошечный сегмент
Откроет нам возможности иные!
Или тебе неинтересно знать,
Что могут люди, если дать им волю,
Способны ли решение принять,
Не думая о гневе и о боли?
Я их люблю – больших и малых сих,
И, как Отец, за каждого в ответе.
Но на примере этих чад двоих
Хочу увидеть, как взрослеют дети.
Как набивают шишки без меня,
Как применяют душу, ум и сердце!»
«Ну-ну, давай! От адского огня
Сыночку Твоему не отвертеться.
Набьёт себе он шишку – будь здоров,
Ребёночек седой и непослушный!
И я заткну за пояс докторов:
Возьмусь лечить ушибленную душу!» -
Захохотал невесело Один
И спрятал взгляд сочувствия за веки.
«А ты прогнозы строить погоди,
Не так уж безнадёжны человеки!
Подчас глупы, зато душой мудры,
Порой их разум верх берёт над злобой.
Нет, не меняем правила игры:
Должны быть терпеливыми мы оба!»
Другой вздохнул, волнение тая,
Сморгнул слезинку, улучив минутку…
А беспокойства скользкая змея
Свои сжимала кольца не на шутку.
Не знаю, что сказать, друг верный мой…
Тебе в смущенье правду я открою:
Что дальше – неизвестно мне самой,
Отбились от пера мои герои!
Глава 8.
Больница… Место скорби и надежд,
Возврата из-за грани к свету жизни,
Смыкания навек усталых вежд
И мыслей о рождении и тризне…
Взгляд безразличный в стену устремив,
Она лежала молча на кровати.
Апатией сменился сил прилив,
Когда, увидев мужа в той палате,
Она не удержала горьких слёз,
Прорвавшегося громкого рыданья…
Истерику муж стойко перенёс,
В его глазах светилось состраданье.
Хоть собственная боль была свежа,
И на судьбу была жива обида,
Жену он нежно за руку держал
И утешал, не подавая вида.
Он понимал: расстаться им пора
И убеждал её, душой болея.
И плакала за дверью медсестра,
Их и себя отчаянно жалея.
Потом ворвался разъярённый врач,
Ругал за нарушение режима.
Перепугался он, услышав плач:
Спокойствие больным необходимо.
С душой опустошённой и без сил
Она лежала тихо на кровати
И думала, что муж её простил,
Но дальше жить ей мужества не хватит.
Лишилась мужа, упустила дочь,
Сломала жизнь любимому… Всё гадко!
И разом наступила в жизни ночь,
А чем же это лучше смерти сладкой?
И в мозг впивался раскалённый гвоздь…
Она, дрожа, из тумбочки достала
Украденных с трудом таблеток горсть
И снова имя дочки прошептала.
… Лежат в больнице и отец, и мать,
А ей сейчас необходимы силы:
Ребёнок о себе давал уж знать,
Толкался; по утрам её тошнило.
Скучала по родителям своим,
И не хотела выбирать меж ними:
Она принадлежала им двоим,
Дочерняя любовь неразделима.
Но, повзрослев намного в эти дни,
Она смогла принять своей душою:
«Не будут вместе больше жить они,
А плохо это будет, хорошо ли –
Никто не угадает наперёд.
Ведь жизнь – она покруче сериала,
Такое вдруг коленце завернёт –
Всем хватит, никому не будет мало.
А мамины стихи издать пора…
Вот только все опомнимся от стресса…
Её стихи – не в буриме игра,
Не рифмоплёт она, а поэтесса!»
Она несла свой выпуклый живот
И наслаждалась солнцем и прохладой.
Догнал её мужчина у ворот,
Окинул странным, напряжённым взглядом,
Замедлил и опять ускорил шаг
И заспешил, оглядываясь часто.
«Какой он странный! Что-то в нём не так…
Хотя… больница… здесь живёт несчастье.»
Он к ней спешил. Его точила мысль
О том, как одиноко ей и плохо.
Жизнь снова обрела заветный смысл,
Ушла тоска и в сердце боль заглохла.
И вдруг его пронзил горячий ток:
Взглянули на него с лица другого
ЕЁ глаза. Упрямый завиток
ЕЁ волос прильнул к щеке знакомо.
«Девчоночка… Беременная… Дочь?!
Её глаза, одно лицо… О, Боже!»
Он заспешил, не в силах превозмочь
Желание своё смотреть в лицо,
дороже
Которого и не было, и нет
И никогда теперь уже не будет…
Так в космосе средь множества планет
Одна Земля нужна для жизни людям.
«Беременная… Внук её родной!
И внук его… Его… Убью подонка!
Убью… Она останется со мной,
Мы заберём и дочку, и ребёнка.»
Но внук уже смятенье в душу внёс,
Поколебал незыблемость решенья.
«Убью! За всё: за муки… и за нос…» -
Старался он прогнать свои сомненья.
И вот - больничный длинный коридор.
Он шёл бесшумно, словно был в разведке,
И вдруг услышал чей-то разговор,
Заливистый, счастливый смех соседки.
Была в палату приоткрыта дверь,
И заглянул туда он осторожно.
В груди зашевелился злобы зверь,
Но ненавидеть было очень сложно:
Его заклятый, ненавистный враг
Беспомощно лежал в броне из гипса,
И багровел во всё лицо синяк,
Одна нога на вытяжке повисла.
Но уцелела правая рука,
И через боль старался он смеяться,
Поглаживая ласково слегка
Своей подруги тоненькие пальцы…
Соседка не сводила нежных глаз
С его врага! О да, она любила!
Пусть раздаётся с неба трубный глас -
Такой любви он помешать не в силах!
Его источник гнева вдруг иссяк,
И он спокойно отошёл от двери:
Поверженный, пред ним лежал не враг,
И в ненависть свою он сам не верил.
Он понял вдруг, что страшен его план:
«Как мог убить кого-то я решиться?!
И для чего мне Богом разум дан –
Чтоб, слепо ненавидя, стать убийцей?
Безмозглый дурень, старый идиот!
Бен Ладен недоделанный, куда там!
Моя родная девочка! Не ждёт…»
И распахнул поспешно дверь палаты…
В сердечном ритме вдруг случился сбой,
И сердце в бездну ужаса упало:
Она, держа в руке стакан с водой,
Другой рукой таблетки в рот ссыпАла.
Метнулся с криком: «Нет, родная! Нет!»,
Пиджак ненужный на ходу срывая.
С тяжёлым стуком выпал пистолет -
Он отшвырнул ногой, не поднимая.
В дверях палаты тут же врач возник
И в руку ей вонзил иголки жало.
Услышав в коридоре громкий крик,
К палате, задыхаясь, дочь бежала…
Сведя умело панику на нет,
Безжалостно их выгнав из палаты,
Врач подобрал поспешно пистолет,
И сунул – от греха! – в карман халата.
Она спала. Утих переполох.
Сердито врач шагал по кабинету,
Ругаясь на чём свет, что приволок
Один дурак в больницу пистолеты!
А он сидел, кивая головой,
Уставившись бездумно в одну точку:
Он от волненья был едва живой!
А медсестра отпаивала дочку…
Оставив их в решающий момент,
Я думаю: закончить не пора ли?
Хотя вполне возможен happy end,
Навряд ли мы дождёмся пасторали…
Но кто же нам придумать не даёт
Истории той НАШЕ продолженье?
Муж и жена… Произошёл развод.
Он дал им, наконец, освобожденье
От многолетней, равнодушной лжи -
С ней жизнь не шла, а мимо проходила -
И научил их счастьем дорожить,
А правда в них надежду возродила.
Конечно, у него родился сын,
И горе-муж стал настоящим мужем,
И он не одинок, и не один –
Нужна ему семья, и он ей нужен.
А годом раньше появился внук.
В нём молодая бабушка не чает
души
И не спускает внука с рук,
А дочь смеётся - внучку обещает!
Она и Он… Непросто всё у них.
Казалось, что исчезли все преграды,
И жизнь преобразилась для двоих,
И смогут быть они навечно рядом…
Но он хотел её от всех украсть
И наслаждаться с нею тихим счастьем,
А в ней кипела жизненная страсть,
И ей творить хотелось с той же страстью.
И ярко расцветал её талант,
А их любовь цвела ещё пышнее -
Их счастья долгожданного гарант!
И разве можно выбрать – что важнее?!
Она хотела стать его женой,
Но, не боясь остаться безработной,
Боялась, что за «каменной стеной»
Она не будет внутренне свободной.
А он любил и терпеливо ждал.
Он без неё не умер бы, конечно,
Но просто умерла б его душа.
А он бы выжил. Правда, только внешне…
Её дневник решил издать он сам:
Пусть истинному делу деньги служат!
Рисунки сделал он к её стихам –
Банкир, он был художником не хуже!
Примерно, так… А может быть, и нет.
Я оставляю шанс судьбе меняться.
Мой друг, придумай собственный сюжет,
Чтоб на меня потом не обижаться.
А Двое наверху – фантазий плод?
А может быть, то свыше откровенье,
Чтоб показать нам: всё, что в жизни ждёт,
Зависит лишь от НАШЕГО решенья!
Так иль иначе, но сдаётся мне:
Мои герои будут вместе всё же…
А я, мой друг, останусь в стороне,
Спокойствие их взглядом не тревожа.
Другие статьи в литературном дневнике:
