зимнее сиреневоеВоспоминания, как незваные гости, иногда приходят по одним им понятному алгоритму, а когда пробуешь вспомнить, разбегаются, как глаза от обильных зеркальных прилавков. Это был сиреневый новый год. Почему — сиреневый? Казалось, что обычные прогулки в зиму, ставшие уже давно обязательностью выгула собак, могут иметь и какой-то иной оттенок, чтобы ежедневное вечернее "Ну опять, тащиться..." имело хоть какой-то позитивный бонус. И я придумывала десятки способов, чтобы сделать эти прогулки чем-то иным, сбивая тургор неприязни к необходимости еще один раз преодолевать боль и нежелание, выгуливая нелюбимую собаку. В один из вечеров, глядя на оттиски следов, которые оставляют уги, увидела странный контур, он очень напоминал знак заземления, который рисуют в схемах. Внешне, он похож на елочку. И тогда мои прогулки стали не выгулом, а рисованием на снегу. Но рисовать елки было скучно, и я решила, что это "маски" сирени. И с тех пор я больше не гуляла, а рисовала сиреневые ветки на снегу. С тех пор тот новый стал сиреневым. Сегодня, когда этот оттенок стал мировым лидером предпочтений, тот НГ оттуда кажется странной сказкой. Но в тот зимний сезон мне приходилось делать некоторые вещи, которые встряхивая сознание, рискуют сделать их совершающего центром чужой неприязни. Такой адреналин негативного общения однажды испытала, когда немец испугал красивую женщину в собольей шубе. Она меня отчитала, но в этой ее нотации я услышала совсем другие ноты. Женщина была ухоженной, самоуглубленной, выразительной, не красивой, а именно, цепляющей и выразительной. Это особый вид притязательного резонанса на лицо, когда его помнишь годами, увидев один раз... И мне показалось, что это героиня бунинского "Чистого понедельника" "А у нее красота была какая-то индийская, персидская: смугло-янтарное лицо, великолепные и несколько зловещие в своей густой черноте волосы, мягко блестящие, как черный соболий мех, брови, черные, как бархатный уголь, глаза; пленительный бархатисто-пунцовыми губами рот оттенен был темным пушком; выезжая, она чаще всего надевала гранатовое бархатное платье и такие же туфли с золотыми застежками (а на курсы ходила скромной курсисткой, завтракала за тридцать копеек в вегетарианской столовой на Арбате); и насколько я был склонен к болтливости, к простосердечной веселости, настолько она была чаще всего молчалива: все что-то думала, все как будто во что-то мысленно вникала; лежа на диване с книгой в руках, часто опускала ее и вопросительно глядела перед собой" ( http://az.lib.ru/b/bunin_i_a/text_2622.shtml#34) И она не гуляет, не идет куда-то, а провожает свою боль и это ее возмущение — как выпуск негативного пара, скопившегося на сюжете ее судьбы последних дней. Ответить было нечего, она была права и насчет намордника, и по поводу короткого поводка и позднего вечера. Я молча выслушала ее и почувствовала, как ей стало легче. Погладила пса и, дождавшись, когда она удалится довольно далеко, снова отпустила его на пять-шесть метров и рисовала дальше... Зима не уходит, когда этого хочешь. Я этого хочу. © Copyright: Кшесинская Деметра, 2022.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
