Театр теней сделать лицо попроще

Кшесинская Деметра: литературный дневник

В театре. Любовь Дмитриевна Маркова
https://stihi.ru/2019/10/01/6308



Центральный образ и метафора стихотворения, вынесенная в заголовок, из-за случайной или намеренной вариативности понятия "в театре жизни", приобрела двойственное значение, сделав масштаб философского повествования более трансцендентным и углубленным. Строка второго катрена "В театре жизни неудобно", из-за особенности морфологии может быть воспринята в структуре стихотворения как символический принцип песочных часов или сообщающихся сосудов, где песок пересыпается из театра в жизнь и наоборот.


В начале стихотворения некоторые детали: "свет и полутени" (сцена), "шепот" (дресс-код поведения в зрительном зале), "полумрак" (затемненная часть зала со зрителями), говорят о том, что речь идет не о метафоре "Весь мир театр, а люди в нем актеры", а в номинативном, прямом значении. Действие происходит в настоящем театре. Немного сбивает эту мысль уточнение о том, кто его населяет: "Герои есть и слуги лени". В ситуации перечисления разнородных подлежащих должен сохраняться принцип того, что в предложении, все-таки есть опорное объединяющее слово, которое их связывает. И это слово — театр.


Сложно с первого прочтения воспринимается словосочетание "слуги лени". После возврата к нему, сознание начинает вытаскивать аналогии вроде "мастер провалов" или "чемпион поражений". И если предыдущее определение касалось "героев", то читатель подсознательно ждет либо продолжения, либо отрицания линии "героя". Например:


"есть герой и есть второстепенные образы"
"есть герой и есть предатели"
"есть герой и есть..."


Выражение же "слуги лени" не вписывается в эти ожидания, и с одной стороны, это хороший повод, чтобы выйти за рамки инерционного восприятия ритма, рифмы и образов. Но с другой стороны, выйти-то читатель вышел, а вот куда ему теперь двигаться с подобным сочетанием. В нем соединено две формально взаимоисключающих характеристики — апатия лентяя и исполнительность слуги. Здесь читательская пауза внутри его подсознания несколько затягивается, и если он не поспешит искать ответ дальше, а попробует из сверхтекста извлечь максимум, то сможет понять, что "слуги лени" это те, кто пребывает в состоянии бездействия не добровольно и осознанно, а подневольно.


Так, на втором плане стиха появляется образ манипулятора или кукловода. Последняя строка первого катрена, если не видеть знаков препинания, звучит очень удаленно от театральной темы, и если кто-то не умеет интонировать прочитанное, вполне может обмануть подсознание, предложив ему вместо человека влюбленного чревоугодника:
"И тот, кто любит, есть, и враг".


После пары "герой-марионетка", появляется пара "любящий-враг". Такая неожиданная система образов позволяет предположить, что речь идет уже не о театре, а об единственном зрителе, которым является лирическая героиня стихотворения. И вот тут появляется эта необычная шарада: "В театре жизни неуютно". Это двуполюсное утверждение, которое можно прочесть как:
а) реальность на сцене неуместна;
б) в карнавале жизни чувствуешь себя чужим.


Такое право выбора позволяет создать двусторонний диалог с читателем. Нечто подобное делал Павич, когда писал свой роман онлайн вместе с читателями, по такому принципу строятся многие сюжетные игры в сети. Если весь последующий текст рассматривать двупланово, исходя из этих значений, стих приобретает некое внутреннее многоголосие, расширяя и свое пространство влияния и ментальное поле для восприимчивых читателей. Интроверты, скорее предпочтут второй вариант, экстраверты, которым чужд страх общения, а значит и реалии жизни, будут уютнее себя ощущать в первой версии автора.


Повествование в начале стихотворения ведется от множественного числа "и в нем теряемся порой". Первые два катрена, подготовив почву и читателя, рассказали о предпосылках ситуации, где театрализация и реальность идут, чередуя друг друга: "свет зари не мил под утро", "и пир не радует горой". Здесь автор ведет уже обезличенное повествование, подготавливая появление героини. И она появляется маркером личного местоимения 1 лица единственного числа. Переход от "мы" к "я", это свидетельство многих явлений: так ограничивается радиус личного пространства, декларируются приоритеты в связки я/мы, делегируются или нет полномочия в сторону коллективного бессознательного. Такие переходы интересно наблюдать особенно в работах, созданных по принципу матрешки, где искусство пытается рассказать и понять искусство же. Так многоликое "мы" кристаллизуется в индивидуальное "я". И даже если человек не играет многочисленные роли, а просто сознает их: героя, слугу лени, влюбленного, врага.


Наполнение этих контуров живым содержанием происходит в жизни ежедневно, особенно у людей, совершающих многочисленные социальные транзакции. В течении одного дня мы можем быть или казаться:
детьми
родителями
учителями
учениками
пассажирами
слушателями
абонентами
соседями
истцами
судьями
пользователями
квартирантами
арендаторами
водителями
кредиторами
покупателями
должниками


И все эти роли могут уютно вписаться в героя, слугу лени, влюбленного, врага.
Выход на авансцену личности героини совершается после рассуждений о "театре радости". Если все предыдущие темы годились для коллективно-обобщенного восприятия, то тема позитива и констатация его кратковременности, может быть только личной. Почему боль и уныние сокращают площадь личного пространства, и не для того ли они даются, чтобы мы стали меньше и тише. Понять это не так уж и сложно. Земля — планета желаний, и увязнуть в пасторали уныния и переживаний, усталости и отсутствия радости, коллективное "мы" не согласно. Поэтому, туда мы шагаем в самом скудном окружении. Этого пути "мы" не разделит. Только может быть практикующие христиане напомнят о грехе уныния.


Отсутствие радостных волнений и впечатлений у лирической героини описаны по восходящей в минорном ключе. Они продолжаются разочарованными интонациями и упоминанием не сложившейся любви, способной стать чувством всей жизни, единственной и глубокой.


В уточняющей детали "В театре жизни не досталось любви одной на весь мой век", можно уловить несколько мелодий и чувств. Глагол "не досталось" говорит о том, что лирическая героиня ставит любовь в ряд обычных явлений, не приукрашивая ее слащеными эпитетами. Явления, которое существует, но не для всех. Может быть именно здесь и появляется "слуга лени", который заставляет заниматься нелюбимыми вещами, несущими только разочарование и усталость. Об этом же говорит и пассивный залог, который оппонирует таким привычным семам как "ждать любовь", "искать любовь", бороться за нее же.


В глаголе "не досталась" сквозит и какое-то внутреннее пренебрежение или осознанное, а не обиженное равнодушие. Снижение эмоционального накала в описании самого противоречивого чувства хорошо отражается на стилистической окраске употребляемой лексики и ее стилей. Это обычные слова, которые не шкалят высоким стилем, не создают неправдоподобных метафор, а описывают происходящее с высокой долей реализма.


Еще один оттенок можно сформулировать, опираясь на продолжение мысли "не досталось". Значит, кому-то она досталась. И это еще раз подтверждает случайность, а не закономерность в появлении/отсутствии этого чувства или события в жизни. И еще более упрощенным становится отражение этого отсутствия в следующем уточнении "Она моментами стучалась, но слишком скор ее был бег".
Лирическая героиня так отстраненно пишет о своем чувстве, как-будто характеризует явление вещественного порядка, которое не стало частью судьбы. Полисемия или же многозначность слов в русском настолько широка по диапазону, что контексты одного и того же звукоряда могут быть почти взаимоисключающими.


Если многозначность "Моменту" подарили немецкие производители клея и отечественные токсикоманы, то второе слово в этой строке свою многослойность получило несколько раньше. Об этом не задумываешься в поэтическом тексте, где эмоция — это ведущая и знАковая сила лексики. В стихах же, лишенных как в этом, сильного чувственного акцента, слова иногда выглядят одиноко. Ключ пассивного созерцательного повествования дарит словам многоплановость, а читателям свободу от эмоционального плена очередной сказочной нетленки.


Присутствие в лирике оценочного компонента, как здесь, говорит о том, что в системе ценностей автора преобладает рациональный, а не чувственный и интуитивный подход к поиску образов и средств их выражения. Такой ровный голос повествователя, отстраненно присутствующий, но не настаивающий на доминантах собственных оценок, маскировано скромен, хотя иногда кажется холодно надменным.
Аналитическая линия героини продолжается и далее, поднимаясь к космическому холоду и здесь появляется красивая метафора для "жизни театра" и "театра жизни". Это — комета...Небесное тело, с длинным светящимся хвостом, которая преодолевая парсеки, распыляется в безжизненном космосе на мельчайшую взвесь воды в агрегатном состоянии льда и света.


Настойчивый акцент на теме скорости "моментами", "скорее бег", "тает быстротой", говорит о том, что у лирической героини есть некоторые личные причины, которые не позволяют существовать в этом мире синхронно с тем, что по мнению многих, составляет ее сакральный смысл — любовь. Обладая индивидуальным внутренним биологическим временем, человек замечает, что во второй половине его жизни процессы ускоряются, и эта новая скорость выносит его далеко за пределы бывших констант и воззрений. В таком восприятии обычные моральные постулаты и ценности снижают уровень своего влияния на личность и его зависимость от них ослабевает.


Итоговые слова звучат в стихотворении как еще один мотив "случайности" всего происходящего, где жестокость существует по обе стороны сцены — зрители/актеры. И события выходят за рамки причинно-следственной связи, присоединяясь к неуловимой, "не случившейся любви".


Образ театра в стихотворении претерпел эволюцию по нисходящей, и из "театра света и полутеней" стал "театром теней и полусвета". В этой последней версии, утратившей приоритет сильной, активной энергии "ян", ибо за свет в квантово-волновой формуле отвечает именно янь, а за тепло - инь, сцена стала случайным вместилищем своих зрителей и актеров. Но если это тени, утратившие сильную энергию, агрессивную доминанту, откуда тогда жестокость. По тексту получается, что это чувство может существовать обособленно, вне человеческого сознания, как некая внешняя сила, иногда материализующаяся в ураганы и стихии, цунами и торнадо. И это оттуда подпитываясь, театр теней, вполне может наполнять жестокостью своих зрителей и актеров.


Но почти так же случайно, как и эту жестокость, не обязательной, но существующей, лирическая героиня видит и любовь. И если она не досталась, но ведь формально она должна быть, как эфирная волна, натальная карта рождения, число Пифагора, имя, судьба. Может, она заблудилась в дороге, и, растеряв тепло (инь) стала этой жестокостью. Потому что любви все равно, чем питаться, войной или миром, но там где ее не накормили или она очень спешила, а ей ничего не оставили, она пришла и все забрала сама, силой, ставшей жестокостью зрителей и актеров.


Интересно было проследить в стихотворении мотив света. Он персонифицируется в первом катрене, когда он присутствует в самом большом объеме. По ходу текста, его будет становиться все меньше, хотя это не связано с его утратой, а скорее с расширением тех перспектив, о которых пишет автор. Вызвал вопрос образ "полутени". Что это, ненасыщенная рассредоточенная тень или тень, утратившая отображение половины объекта?


Во втором катрене свет имеет уже боле удаленную и рассредоточенную локализацию и существует как камертон настроения и состояния лирической героини в строке "и свет зари не мил под утро". В пятом четверостишии свет удаляется еще выше и выступает в образе ослепительной кометы, которая у автора стала аллегорией переродившегося театра, утратившего свет. Эта траектория света, удаляющегося все выше и выше: сцена, горизонт, космос, — говорит об оторванности лирической героини от простых земных дел, которые хоть иногда помогают ненадолго "держаться корнями земли". Здесь почему-то вспоминается в ироническом ключе шутка последнего времени: "Сделай лицо по-проще и люди потянутся...". При всей лубочности высказывания, оно где-то не лишено философского оттенка. Но как стать проще, если прошивка давно заточена на иное.


Чем сложнее внутренний мир автора, тем уже круг людей, способных его понять, тем больше холода и пустоты, хотя, иногда оттуда, с неба приходят такие прозрения и инсайты, что становится не так болезненно ощущать, что ты опять не вписался в общую парадигму.



Другие статьи в литературном дневнике: