***
Перелётные
Ирина Суворова 4
Привет! Входи.
Смелей, здесь не казнят.
Ты журналист? Узнала по блокноту.
Прикрой окно - убийственный сквозняк!
Медсёстрам душно - а меня колотит.
Соседке хуже - пламя в животе.
Уколют морфий - бредит, что Жар-птица,
Руками машет, будто улететь
Пытается.
...Вот-вот от нас умчится.
А я, напротив, стыну изнутри.
Главврач сказала, что от белой крови.
Ты, уходя, мне искренне соври,
Что я к утру проснусь вполне здоровой.
А не проснусь - никто не виноват.
Убудет здесь - в других местах прибудет.
Не плачь. Смотри -
Скворцы на юг летят.
... Примерно так же улетают люди.
Лисонька
Ирина Суворова 4
Роль сердцееда Петя не тянул: инертен, хил, до секса не охочий. Другой бы лез в бутылку, гнал волну, когда его гарем соседский кочет топтал, глумясь над прахом брачных клятв. Петруша замыкался, но не спорил. Итогом оргий – писк чужих цыплят и каторга вселенского позора. Обидно знать, что ценен потрошком – естественный отбор не смотрит в лица. В недобрый час на Петин гребешок запала черно-бурая лисица. Стратегия охотниц не нова – инстинкт самца заточен на победу. Расставить верно нежные слова, сыграть в любовь и... дичью отобедать.
О, женщина! Порочных грёз капкан, хмельной коктейль послушницы и ведьмы. Плясало сердце бешеный канкан, багровой мощью наливался гребень. Мир прежний рухнул, стал ничтожно мал. В груди взорвалось огненное солнце. Воскресший, окрылённый он рыдал: "О, Лисонька! Я верил - мы найдёмся!" Любовь на кур разменивать нельзя. Ведут на дно маневры левым галсом. За искры сумашедшинок в глазах Петруша был готов сразиться с барсом.
По белой тропке вился чудный след – звериных лап и крестиков цепочка. Сорвал джекпот – завидовал сосед, пропал Петруша – горевали квочки.
Долой минор и траурность строки! Сентиментальность верх берёт с годами. Все хорошо! Весною у реки гоняли мышь лисята с гребешками.
Социопаты
Ирина Суворова 4
А Дед Мороз на праздник не пришёл.
Прислал исповедальную открытку, что слаб телесно, вымотан душой и с каждым годом всё несносней пытка под вопли отмороженных зайчат фиглярствовать вокруг усопшей ёлки.
Что он латентный псих, социопат с ментальностью затравленного волка и кармой балаганного шута. Что сыт по горло лицемерной дружбой – никто ему не рад за просто так и без подарков дедушка не нужен.
У адресата был последний шанс исправить всё...
Он плакал над конвертом. Ехидный когнитивный диссонанс шептал, что не пристало интроверту так психовать из-за проблем шута – от нервов станешь сам социопатом. Что мир спасать – пустая суета, а жертвенность потерями чревата. Напомнил, что эмпатии запас исчерпан на кресте чужих болячек, что от креста его никто не спас (возможно, всё сложилось бы иначе). Что в балагане Оскар не вручат – за роль удавят, а сыграют плохо. Что в детстве все похожи на зайчат, а постарев – на грустных скоморохов.
В больничном морге доктор-баламут смешил интернов топовым курьёзом: под Новый год замёрз бродячий шут, прижавшись грудью к статуе Мороза, как будто лёд надеялся согреть и разменять убогую ментальность на глупую, но жертвенную смерть.
... А в это время на планете дальней
По снежно-белой шёлковой траве
Брели в обнимку два социопата:
Старик с мешком и добрый человек.
– А ты простил бы?
– Я прощал когда-то...
Из мышиных будней
Ирина Суворова 4
Жил серый мышь. Обычный мышь с хвостом. В побитой молью облетевшей шкуре. По-пьяни мышь был конченным скотом, по-трезвому - скучающий ханурик.
Супруга сыр таскала для мышат. Мышь лишаи почёсывал уныло. Поэта корчил - выдал пуд стишат, за подписью - Онаний Чепушило.
За ворот кинув, белочку стращал, что он не мышь, а боевая крыса. В углу норы припрятана праща, в любовницах - Египетская киса.
Вот так и жил - запой, стишки, бодун. С похмелья буден - тяготный и скучный. В позёрстве рифмы - чувственный б****н, в реале прозы - вялый подкаблучник.
Другие статьи в литературном дневнике:
