Запасная планета поэта Чикова. О. Блинова
ЗАПАСНАЯ ПЛАНЕТА ПОЭТА ЧИКОВА
Предисловие к сборнику.
«Были в столе только вилка да ножик,
а под кроватью ушастенький ежик.
Крепко спалось мне и сладко дышалось.
В людях ко мне обнаружилась жалость.
- Плохо живешь ты, чудак-горемыка, -
на подоконнике сохнет гвоздика.
Что ж ты не нажил себе обстановку?
Не принимал я такую уловку.
Хамов я молча выталкивал в двери,
не ощущая беды и потери.
Зная влюбленность их в спесь и богатство,
ёжик от гнева пыхтел – не злорадства.
Так защищали свои мы границы,
вольные, как мотыльки или птицы»
А.Чиков, «Из жизни холостяка»
Почему захотелось взять эпиграфом именно это стихотворение?
Из всех неопубликованных, что лежат сейчас передо мной, можно цитировать чуть ли не каждое первое. Спасибо знавшим поэта при жизни: В.Голубеву, Л.Динуловой, Ю.Палагину и уже ушедшему В.Сосину,– за такую подборку, из которой ни слова не выкинуть. Пока что сброшюрованные сборнички библиотечки компьютерного журнала «Слово СВИТКА» ждут своего издателя.
Как бы сказал об этом сам поэт?
«И однажды, после жизни долгой, / в личных помышлениях не прост, / тот, один из них, на личной «Волге» / вдруг ко мне приедет на погост».
В городе, где жил и умер Анатолий Чиков, есть и такой непростой издатель на личной машине. Есть и «очевидцы» жизни поэта, которые вспоминают в прессе о его наследственном пороке и почему-то более ни о чём… О стихах, например.
Что и есть главное.
Много ли талантов без того же порока? И мало ли носителей этого порока – без таланта? Почему же перепадает от воспоминателей именно первым?
Сам-то поэт к этому относился как? Смотрите эпиграф.
Абсолютная самодостаточность. Отдельная планета, где лишнего не надо, вот есть мы с ежиком. А жалость прочих … наоборот, это их жалко. Я знаю Тайну – они нет, да и не хотят знать – что поделаешь?
Эта смиренная интонация идёт через всё неопубликованное. И синхронно другая, с виноватой улыбкой: да, не как все… не какой надо. Что поделаешь?
Одна из тайн Анатолия Чикова: как он вырос в Поэта.
«А с детством случилась оплошка, / - счастливых не знал я вестей, / а мама была выпивошкой, / любила пиры и гостей».
Детство – это невозможность заниматься уроками дома, это двойки «в мою замарашку-тетрадь». Это детдом – и вот пронзающее своей повествовательной уравновешенностью стихотворение «Голод и воронята»: как мальчик добывает из гнезда птенцов, чтоб хоть это поели малыши того самого детдома.
А потом беспризорничество. Это значит приспосабливаться к жизни как можешь. Потому что в этом возрасте ещё очень силен инстинкт жить. И если ослаб потом – виновата не мера жизненной силы человека, а, скорее, мироустройство, где места поэту не было предусмотрено никогда.
Однако он и в поздние годы способен сказать:
Рок карал меня с самого детства.
Что ж, коль я виноват, так карай.
Мне ведь ад преподнёс он в наследство.
Я его переделал на рай.
Мироощущение победило мироустройство.
Потому что мироощущение Чикова - детское.
«А может, тайну какую хранит он от этого мира»
Детское мироощущение - это целостность и волшебность мира.
Где «домосед и горемыка» умеет услышать в мурлыканье приемника сказку.
Где – в той же каморке – живет домовой… наверно, купчина, бывший хозяин жилья – разные люди жили в городе этом! вот и шарится тут по ночам, богатства свои ищет…
Где живет дед-крошка в лесном шалашике – не наступи на него: он-то и правит всем.
Где налим в мутной воде – исполнитель желаний, а человек, приняв его за змею, бьёт по голове «сукастой» палкой – и потом всю жизнь напрасно ждёт удачу свою и счастье.
Где светлячок – это чародей и волшебник, и не думайте, что я скажу, что это просто червяк у дороги.
«А волшебники как и везде некрасивые с виду».
Нераспознанные волшебники – некрасивые с виду. Потому что живут не здесь – на другой планете, где и облик у них иной. Но о том знают только поэты и дети.
Дети, они в этом целостном мире живут. А поэты – не только. Они ещё знают, что надо его охранять.
Единственным оружием – словом?
Или такое должна хранить сама природа? Если не умеют люди?
Нет, не выходит. Природа даёт от рождения человеку всё, что он может взять. И дальше она ему не защитник. Наоборот… силами, ею данными, он может быть защитником и ей, и себе.
Так рождается у поэта потрясающая мизансцена. Маленькие брат и сестра глядят на необычно зелёное облако и думают, что оно прилетело за ними, чтобы забрать на другую, запасную планету. А облако больно радиацией и хочет обратиться за помощью к детям.
Чиков мифологичен. Весь. Он пришёл к сотворению своего мира, и он знал – этот мир уж точно не хуже внешнего, в коем живёт большинство людей.
Как защитить? Или хотя бы обособиться, в той же каморке с ежиком?
Как это происходит в его неопубликованном?
А вот: возникает – не здесь, конечно, а в далёкой теплой стране - таинственный такой огурец…надо оценить чиковский юмор – выбран традиционный вполне русский овощ – и то ли хулиганит он чисто по-русски, плюясь во всякого, кто нехороший, то ли:
«…то ли ночью и днём
Сторожит он лесное богатство.
И создал вкруг себя огурец тот
Запретную зону.
Точно так же на свете
Смышлёные делают люди».
Защитить лирический герой Чикова хочет не себя. Сам-то поэт миру открыт. Он его часть. Он его любит – со всем, что в этом мире есть.
Так, как пишет Чиков о природе… об исчезающем лесе… о городской окраине, просто о дворе, где не осталось ни кустика – а как могут в таком дворе без кустика играть и вообще жить дети? О коровах, похожих уже на динозавров – настолько чужие они уже урбанизированному пейзажу…
«Два тополя, два стройных стража / рябину охраняли у калитки. / Вот так бы нам / беречь и охранять нас на себе несущую планету/ В бескрайнем мире/ доброты и зла/ И на виду у любопытной бездны»
Философские обобщения, притчевость – они у него повсюду. Но всегда идут от конкретной картины – и эта картина всегда природна. И, так же как художник делает эскизы, наброски в преддверии большого полотна – какой из них впишется в главное? – так поэт варьирует образ, пробует внести разные детали – какая из них лучше послужит смыслу? В одной из таких вариаций два стебля щавеля охраняют ромашку, в другой – два боровика оберегают волнушку…
Одна и та же композиция образа. Одна мысль.
И, если вкопаться в эту мысль – чаще всего чиковские хранители берегут нечто менее прикладное… Не то, что в жизни пригодится покушать.
Но вкапываться в образ и тем более мысль мало кто будет. И Поэт своими вариациями словно подсказывает читателю. А скорее – договаривает, добиваясь ясности сам.
Но, даже поздний, Чиков отнюдь не поэт абстракций.
…Ну например:
«В кустах укрылся длинноухий зайка, / Пушистый и совсем необлыселый. / И красных ягод крупная мозаика / Над логовом заснеженным висела. / А снегири так весело насвистывали, / Как будто вовсе не было опасно. / Казалось, что на бело-шелковистое / без выстрела картечь упала красная. / Последняя уж ягода-мозаика/ была там сизой снегирихой склёвана. / Тут из укрытья вылез грустный заинька / и в чащу поскакал разочарованно».
Комментариев не надо, как это написано.
Замечательны поэтические неуклюжести Чикова. Ведь на самом деле он – не только самородок, сколько интеллектуал. Названия стихов, пока ещё не опубликованных – это как будто человек смотрит со стороны на свою боль и вешает иронический ярлык. Последовательно. Постоянно. Как знак мужества.
Откровенный пафос боли для него редкость. Как и вообще пафос. Чиков - не поэт трагедии, он - поэт гармонии. При всей его биографии.
Но иногда прорывалось.
«Знаю, не поднял я груза. / Новый не выигран бой. / Ты уж прости меня, Муза, / Я недоволен собой. / В чём, я не знаю, причина / глупой, ненужной тоски. / Что ж ты, сомнения мина, /
сердце мне рвешь на куски?»
Но это ещё ладно – творческие муки. А вот когда снова возникает тема защиты… Когда ангел прилетает помочь людям, а они ему говорят: раз у тебя перья, так должен быть и хвост, а значит, ты вовсе черт.
Нормальная человеческая логика.
Или когда кит, добрый великан, тащит на себе прилипал.
Или: фараону жить не давал клоп. Понятно, оба попали в гробницу, а потом учёные воскресили клопа. И где теперь те ученые, не говоря о фараоне?
За себя поэт заступиться никогда не может. Может только по-чиковски, с юмором и интонацией смирения, разве что назвав это скорбной сказкой, написать, как человек гибнет, а люди не замечают. Но…
«Но бог послал мне старичка. / Он с палочкой наизготовку / вёл смирно жирного бычка - /видать, на мясозаготовку. / И дед решил при свете дня / сменить прискорбия картинку. / Он взял и выкупил меня, / скормив жлобу свою скотинку»
Вот он – мифологический выход, притчевость, земная вера. Кто-нибудь да найдется. Выход в свет. В спасенье. В юмор, как постоянно у Чикова:
«Знаю, когда я умру, / То над гробом моим обреченным / Белый ангел поднимется, вскрикнув / и громогласно и властно: / - Ох, и боюсь я, свидетель безгрешный, / чтобы душа его не попала / в ад беспощадный и злой, по ошибке, / Ибо подшефный мой был / И при жизни/ непробивной человек/ и совсем непрактичный товарищ»
Что поделаешь – приходится то и дело впадать в цитату. Издатель медлит… очевидцы торопятся… на самом деле, строки о приехавшем на погост позднем адепте сродни мечте о старичке, выкупившем поэта у смерти.
На этом сделаем паузу.
* * *
«И снова можно будет, как и раньше,
Лишь кончилась бы сеча, столь остра,
Пахать, растить хлеба, детишек нянчить,
Плясать и петь, и греться у костра»
А.Чиков, «Гибель богатыря»
Этот поэт жил здесь.
Во-первых, на земле. В-третьих, в этом городе. А где «во-вторых» – об этом дальше.
В этом городе – в стихах, конечно – он катал на лошадке детишек, уворовав её на время у надутого возчика.
Мог сказать, оглянувшись на реальность:
- Дети и монахи, не живите в страхе.
Мог не заскучать от «неуместного» ливня, а попросить пилота снять с облака царевну Несмеяну: хватит, мол, оттуда плакать. А когда зной – обратно её туда посадить.
Порядок чтобы был в мироздании.
Мог, вспомнив детство, когда пугали русалками, пересотворить мифологию в сегодня, чтобы эти дамы пощекотали тех, кому нудно и скучно… жлобов в основном.
И мог – в стихах, конечно! – забраться на Уточью башню и глянуть оттуда глазами Петра, который (изумительное претворение истории Чиковым!) когда-то примчался сюда, «в бока коняги пятками стуча».
И он – поэт! – мог закончить шуточные вроде бы вирши такими строками:
«Ну, трогай, конь надежды, милый, трогай!
А прошлое ты отлягни, мой свет.
Ты знаешь ли, что этой же дорогой
На ратный подвиг ехал Пересвет?»
Где шутка, где пафос… где миф, где земля, её недавняя история…
Война. И тут, говоря о том, чему был современник, Чиков неповторим. Он расскажет, как мальчик с поля принес гранату, а девочка завернула и стала баюкать вместо куклы. И он расскажет: дети не понимают, как пришедший с войны работает одной рукой… а он ею работает вместо всех, кто там остался.
Такое не могут историки. Такое могут только поэты.
…Приходится пересказывать стихи. Временами неточно. Добавляя своё. Кто-то другой увидел бы другое. На то - настоящая поэзия.
Наконец – напоследок – о том, что «во-вторых».
Во-вторых, как настоящий поэт, он жил масштабом Космоса.
«В чёрном фраке/ Космос близорукий / рассматривает / в монокль Луны / крохотное тельце Земли»
Это вполне гармонично сосуществовало (смотрите эпиграф) с мечтой о собственном уютном жилище – о своей отдельной планете, где не надо ни от кого защищаться.
«Улитки / завещали своим потомкам/ рождаться с домиками на плечах».
И вот, многократно варьируя свою мысль, дублируя, подтверждая,…опровергая самого себя, поэт Анатолий Чиков говорит:
- Люди. Нет запасной планеты у Вселенной!
Земля и есть планета запасная.
«Я не знаю, как спасаться, / чёрствых, грубых не касаться, / избегая равнодушных, / злых, завистливых и скучных. / Вот ко мне бежит чудачка / незнакомая собачка. / Дружески, хоть и устало, / проводила до вокзала, /унося мои печали. /
Вот бы люди так встречали
С явной радостью друг друга
У порога. Среди луга.
В цехе, в залах дивных студий…
Разве это плохо, люди?
Жить для радостного вздоха,
Люди, разве это плохо?»
Ольга Блинова
Член Союза писателей России
Другие статьи в литературном дневнике:
