"В начале девяностых годов я работал ответственным секретарём в газете «Молодёжная волна». Однажды, мне удалось напечатать письмо безымянной самарской девушки. Она писала:
«...Когда я спрашиваю: «Тюк, ты за кого пойдешь воевать - за Ельцина или за коммунистов?», он удивлённо таращит на меня глаза. Он не хочет выходить на баррикады. Ни у Белого дома, ни у Красного дома. Любимое желание Тюка - побольше спать. Мне кажется, что он однажды не проснётся вовсе. И ещё мне кажется, что как раз этого он и хочет. ... Когда видишь, что по улице важно шествуют шикарно одетые джентльмены с Кавказа в окружении местных шлюх, мне хочется полосонуть по ним из автомата, чтобы куски мяса летели... хотя стрельбы я боюсь: я ужасная трусиха. Ещё мне хочется взрывать из гранатомета или базуки «Мерседесы» или «тойоты», чтобы увидеть, как из горящей раскуроченной машины вываливаются горящие и кричащие господа, ещё недавно бывшие такими самоуверенными и нахальными. Я хочу, чтобы им было плохо, как и мне, и даже ещё хуже. Я хочу видеть их кишки и мозги на асфальте. Я хочу видеть измазанные кровью их обгоревшие от взрыва рубашки и роскошные спортивные костюмы. Я хочу крови этих оккупантов... Но я боюсь громких взрывов, ведь я трусиха. А вот Тюк смелый здоровый мужик. Ему бы подкачаться, да научиться стрелять... Но он ничего не замечает, ведь на глазах у него бронебойные линзы, а на ушах глухие раковины. Он только ест и спит. Он живёт во сне. Но он пробудится, когда вообще не будет еды. Сейчас он меня успокаивает, говорит, что все люди братья и нужно одинаково любить и его, и американского бизнесмена, и кавказского мафиози (я имею в виду только мафиози, а не всех кавказцев, которые при Брежневе работали, а при Борисе-иуде - воюют)... Он пробудится от голода, он научится убивать, он захочет крови и пойдет на баррикады, но... Но за кого он будет воевать и против кого? Хозяева противоположных баррикад – родные братья. Я попробую сказать ему это, я попробую успокоить его, когда он станет рваться в бой, но... Но я тоже хочу крови, крови тех, кто так нагло бахвалится награбленными богатствами перед голодными... Они машут красными тряпками перед мордой быка. Они надеются на верных пикадоров и снайперов в укрытии, но НАШ бык - ЖЕЛЕЗНЫЙ. Ему не страшны ни ваши сабельные уколы, ни плевки калибра 5,45. Наш бык сомнет ваши зрительские трибуны, господа, и не отобьетесь вы от него ни своими «гуманитарными» подачками, ни хваленой морской пехотой, которая лишь умеет воевать с африканскими племенами (танки против «буров»), да позировать перед камерой.
Ваша цивилизация содрала мозги вашим людям. У них не осталось ни души, ни ума. Из ЖЕЛЕЗНОГО БЫКА не сделать ЗОЛОТОГО ТЕЛЬЦА. И вашей мягкой оккупации придёт конец. Как и монголо-татары, как и французы, как и немцы, вы вылетите из нашей страны на говённой метле. Конечно, вы учли ошибки предыдущих агрессоров и пошли на нас не танками, а смердящей тушей Роскоши. Но она смердит! Вы чувствуете, как она смердит, а?
Я чувствую, а Тюк не чувствует. Он спит. И видит хорошие сны. Тюк спит, а я трусиха. Но
он проснётся и уйдёт на войну. А я останусь или пойду за ним. Пойду с последней надеждой,
чтобы он выбрал не баррикады, где советские люди бьют советских людей, а - КУЛИКОВО
ПОЛЕ...»
После этого редактора газеты вызвали куда-то наверх. Вернувшись, он был похож на погорельца.
«Убирай Анищенко, чтоб духу его не было!»
Я наотрез отказался увольняться. Газету «Молодёжная волна» закрыли по приказанию человека с мокрой фамилией. Тут же, откуда-то сверху, во все средства массовой информации поступил негласный приказ: не принимать меня на работу. И когда меня исключили из Союза журналистов, я, конечно, понимал, что неуплата членских взносов – это только предлог для расправы со мной."
