Жизнь русских эмигрантов в СербииАлексей Арсеньев Быт и досуг русских на Чужбине. Новый Сад Как и в других городах страны, в Новом Саду проживали представители разных сословий России – дворяне, мещане, военные, купцы, интеллигенты, казаки; молодые и пожилые. У каждой группы сложился свой «мирок», свои интересы и досуг. Появление беженцев из России вызвало понятное любопытство. Новосадцы ходили на благотворительные концерты в пользу русских сирот и военных инвалидов, помогали беженцам, жалели их, в чем-то осуждали. Чаще всего бросалось в глаза нежелание беженцев прочно устроиться, пусть даже и в течение временного (как они утверждали) пребывания здесь. Удивляли и пренебрежение беженцев к быту, а также их нарочитая вежливость и изысканность манер. Русских женщин упрекали в лени и чтении книг, в чрезмерном внимании к своему туалету, а их супругов – за ведение домашнего хозяйства (с сербской точки зрения – работа чисто женская). Местных сербов возмущало стремление русских основать собственную приходскую церковь. Регулярное посещение русскими их длительных церковных служб, особенно субботних всенощных бдений, удивляло сербов, но вскоре они стали восторженно говорить о пении и атмосфере, царившей в русском храме. Благодаря русским регентам, русские церковные песнопения привились в сербских приходах. Встречая перед воскресной литургией знакомых, новосадцы справлялись, в каком храме сегодня будет петь русский хор, и шли туда. Интересное свидетельство о россиянах оставил пожилой венгр, владелец цветочного магазина. В Новом Саду не было принято покупать цветы, отправляясь в гости, и его магазин прозябал от продажи венков и букетов, которые возлагались на могилы. По утверждению цветочника, обычай преподносить хозяйкам цветы привили русские эмигранты. Может быть это не совсем так, но известно, что среди беженцев преобладали одинокие мужчины, льнувшие к семейному очагу. Случалось, они становились почти членами семей друзей, помогали, чем могли и умели. Другие со сладостями каждый вечер ходили в гости и лишь после многих чашек чаю поздно возвращались по неосвещенным улицам окраин в свои неприглядные «чуланы». Хождение к знакомым запросто, без приглашения, не было праздным времяпрепровождением – оно давало возможность узнать новости, познакомиться с людьми нужными, схожих взглядов и интересов, да и просто отвести душу, поспорить, отведать русские домашние блюда. Возможность общаться предоставляли и новосадские русские столовые (Веры Забусовой, Евдокии Ванифатовой и др.), где приятно было испить рюмку перцовки или зубровки, закусив селедкой, маринованными грибами, соленым огурчиком. С появлением русских стало возможным приобрести в продуктовых лавках водку, сельдь (поступала из Норвегии в бочках), кетовую и паюсную икру, гречневую кашу и чай (московской фирмы «Братья И. и С. Поповы»). Было ли у русских свободное время? Несомненно, по крайней мере вечером. Членство в благотворительных комитетах, в правлении русского церковного прихода, в офицерских, монархических, культурных и иных кружках отнимало массу времени, энергии, но зато создавало иллюзию прежней жизни. Эмигранты как бы снова становились теми, кем были раньше, забывали свое беженское положение. Они устраивали балы, концерты, готовили любительские спектакли, отмечали юбилеи, принимали заезжих гостей и знаменитостей, читали русские газеты... Как были обставлены их жилища? Первые годы, когда в Новом Саду ощущался квартирный кризис, приходилось ютиться в маленьких, сырых помещениях, в одной комнате на всю семью или в зале, отданном нескольким семьям. Некоторым беженцам удалось покинуть родину с достаточным количеством личной клади; это были дорожные кованые сундуки с замками, чемоданы. Внушительных размеров и качества («мирного времени») сундуки превращались в предметы мебели, их накрывали вышитыми салфетками, ковриками и редко отпирали. «Сидеть на чемоданах» значило выжидать и верить в скорое возвращение домой. Русские привезли с собой семейные или венчальные иконы в окладах, киоты. Их вешали с лампадой в красный угол, на фоне вышитого белого полотенца. У постелей и детских кроваток висели нательные иконки святителей и ладанки. У пожилых вдов стены комнат могли быть увешаны десятками дешевых иконок, которые попадали к ним от умерших подруг. В большинстве домов были самовары. Местное население поражалось, как беженцам удалось вывезти их, не догадываясь, что при эвакуации эти самовары многих спасли от эпидемий и стужи. На стенах русские любили развешивать фотографии царской семьи и любимых писателей, а также своих близких. Рамок не было, стекло обклеивали полоской черной бумаги. Декоративные ларчики, где хранились безделушки, колоды карт или документы, размещали на подвесных полочках причудливых форм, которые военные инвалиды и казаки выпиливали из фанеры лобзиком или выжигали. До тех пор, пока в квартирах не появлялись шкафы, буфеты и кровати, их заменяли искусно драпированные материей деревянные ящики, приобретенные в продуктовых лавках. Роль кресел выполняли шезлонги с пестрыми чехлами и вышитыми подушками. Нередко комнаты разделяли складными переносными ширмами. Эмалированные подвесные тарелки над электрическими лампами украшали самодельными абажурами. Этот камуфляж создавал уют и иллюзию по-домашнему обставленного интерьера. Одно портило впечатление: квартиры русских подчас были переполнены вещами. Выпускники российских учебных заведений с благодарностью вспоминали, как в школах их обучали ремеслам. Мужчины плотничали, столярничали, изготовляли мебель (по памяти умудрялись восстанавливать фасон мебели, какой были обставлены их квартиры в России); женщины обшивали семьи или выгодно зарабатывали шитьем. На досуге увлекались вышиванием бисером, стеклярусом (сумочки, кокошники) или разноцветными нитками (кофты, пояса, косоворотки), вязали. В конце Великого поста расписывали пасхальные яйца; подрабатывали и изготовлением детских игрушек, абажуров для настольных ламп, кукол в национальных костюмах, модных шляпок, цветов из шелка. Посуду и мебель молодоженам или знакомым на новоселье дарили в складчину, расходы делили поровну. Позднее во многие семьи попадали вещи скончавшихся одиноких соотечественников – мебель, кухонные принадлежности, книги. Об этом заблаговременно заботились русские адвокаты. В среде колонии было принято опекать престарелых, ухаживать за могилами тех, у кого не осталось близких; ежегодно служились кладбищенские панихиды. В определенные дни недели русские любили сходиться поиграть в карты, лото, шашки, шахматы. Так создавались не только интимные кружки единомышленников, но и гнезда всяких пересудов, сплетен. Излюбленным местом встреч был читальный зал библиотеки «Русской Матицы»: там назначали свидания, оставляли письменные поручения, узнавали и обсуждали местные новости. Оказавшись на чужбине, русские много читали. Местные жители поражались, откуда у пришельцев столько книг, толстых журналов, газет. А их, вопреки трудностям, выписывали из Берлина, Парижа, Риги, Шанхая... В первые годы эмиграции зачитывались бульварными романами Лаппо-Данилевской, Крыжановской, Нагродской, Куликовского, историческими и приключенческими романами Краснова, Алданова, Минцлова, Чирикова, Наживина, рассказами Тэффи, фельетонами Аверченко, стихами Лоло, Дон-Аминадо, Агнивцева. Произведения Бунина, Зайцева, Шмелева, Куприна, Мережковского, Блока, Гумилева, Есенина стали пользоваться успехом позднее. Читатели всех возрастов и сословий перечитывали отечественную классику; большими тиражами она переиздавалась в Берлине. В офицерских и казачьих кругах знакомились с мемуарами государственных деятелей, военачальников. Военные сами охотно брались за перо, описывали эпизоды Мировой и Гражданской войн; неизвестно, что из этих рукописей им удалось опубликовать. В русских домах постепенно создавались личные библиотеки. Книги неохотно давали на чтение знакомым, их берегли, переплетали. Неудивительно, что до наших дней в глухом захолустье Балкан можно обнаружить переплетенные тома петербургских журналов «Нива», «Маски», «Столица и усадьба», «Музыкальный современник», берлинских «Театр и жизнь», «Жар-птица», рижских «Перезвонов», парижских «Иллюстрированная Россия», «Часовой» или подшивки газет «Русь», «Возрождение», «Руль», «Новое слово», даже советских журналов «Вокруг света», «Красная панорама». Русская молодежь вела дневники, заводила альбомы, писала стихи. Люди в летах по памяти восстанавливали истории семей, составляли родословные. Бережно хранили фотографии, семейные документы. Бездетные охотно заводили домашних животных, подбирали их на улице, кормили бездомных котят, возбуждая насмешку или недовольство соседей. Интеллигенты занимались коллекционированием, в особенности того, что не было связано с материальными издержками: погашенных почтовых марок, открыток с видами курортов или репродукциями произведений искусства, вырезок из газет; собирали русские пословицы, записывали анекдоты и тексты песен. Другие годами подбирали материал и писали «в стол» какие-либо работы, изучали Священное Писание, философию; из удовольствия и по доброму сердцу обучали соседских детей игре на музыкальных инструментах, рукоделию, иностранным языкам. Характерной чертой эмиграции было вести частую переписку с родственниками и знакомыми, отправлять открытки с поздравлениями или из мест отдыха и командировок. Писали друг другу и в тот же город, и во многие страны мира. Через Берлин, Латвию или непосредственно из Югославии некоторым удавалось переписываться с близкими в СССР, чаще с теми, кто проживал в провинции. Предприимчивые дельцы открыли конторы, через которые можно было отправлять посылки и денежные переводы в Советскую Россию (в большинстве случаев отправленные деньги в руки получателей не попадали). В картонных коробках и старых чемоданах, на шкафах и в чуланах русские хранили письма. Как и дневниковые записи, эпистолярное наследие содержит яркие свидетельства об эпохе и пережитых мытарствах изгнанников. С годами Югославия для русских эмигрантов становилась все более близкой и дорогой. Они приняли ее устои и культуру. Страной правил православный монарх Александр IКарагеоргиевич, «Король-рыцарь». Его убийство в Марселе (1934) было воспринято эмигрантами как апокалипсическое повторение злодеяния над российской Царской семьей: «Король Александр был великим человеком, большим другом русских. Много сделал добра для беженцев в своем молодом и небольшом государстве... Мы проливали искренние слезы, может быть, более искренние, чем сербы, так как потеряли своего покровителя, защитника, свою надежду»41. Собственный быт неуловим для нас, мы замечаем особенности чужого быта. Белградский поэт Евгений Кискевич (1891–1945) в одном из своих стихотворений своеобразно использовал тему эмигрантского быта: Я полюбил беседы о погоде, И просто отмыкаем всякий ларчик: Урчит о том, как наше бремя просто, Не позавидовав тем донкихотам, Чтоб быть, как все, толкуя о погоде,
© Copyright: Валерий Новоскольцев, 2014.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
