Твардовский не мимоходом жизнь пройти

Надежда Олеговна Цветкова: литературный дневник


День рождения Александра Твардовского пришелся на 21 июня – словно бы нарочно. Назавтра была война. Назавтра после дня рождения поэта, который прошел вместе со страной самые суровые испытания и встретил самые яркие победы; который убеждался, и верил, и раскаивался, и менял убеждения – и стал живым напоминанием о том, что, в конце концов, именно поэзия выигрывает вои;ны.


Александр стал сочинять стихи, еще будучи неграмотным. Отец будущего поэта, деревенскии; кузнец, был человеком начитанным и с малых лет прививал детям любовь к произведениям русских классиков. В доме Твардовских по вечерам читали вслух Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова и Толстого.


В пятнадцать лет начал писать заметки для смоленских газет. Его наставником и другом стал редактор газеты «Рабочии; путь» Михаил Исаковский, который через несколько лет напишет слова бессмертной “Катюши”.


Родители, братья и сёстры Твардовского были раскулачены и сосланы, его хутор был сожжён односельчанами. Но Александр поддержал коллективизацию крестьянских хозяйств. В поэмах «Путь к социализму» и «Страна Муравия» Твардовский изобразил коллективизацию как предвестник «светлого будущего».


В марте 1931 году Твардовские с шестью детьми вместе с другими такими же семьями были вывезены в Свердловскую область для работы на лесозаготовках. Александр сообщил родным, что писем писать не будет и что они ему писать тоже не должны. Тем не менее отец с сыном Павлом смогли уйти из спецпоселения, добраться до родных мест и найти Александра, чтобы попросить о помощи. В ответ только услышали предложение бесплатно отправить назад. А весной 1936 года Александр приехал к родным. Он обнял отца и сказал: «Так вот оно бывает, папа. Не надо вспоминать». Он перевез родных в Смоленск. По тем временам – очень мужественный шаг.


Родители, четверо братьев и две сестры Твардовского были реабилитированы 30 января 1996 года. Отметка о том, что он из семьи кулака, значилась в личном деле Твардовского всю жизнь. За пару лет до смерти он попросил убрать её, но получил отказ.


В военное время Твардовскии; работал в газете Юго-Западного фронта «Красная Армия», был специальным корреспондентом газеты «Красноармеи;ская правда». Закончил войну в звании подполковника. В 1945 году подполковник Твардовскии; А. Т. получил орден Отечественнои; вои;ны I степени.


Главное его произведение родилось еще на Советско-финской войне. В дневнике, который Твардовский вел на карельском фронте, значится: «20 апреля 1940. ...Вчера вечером или сегодня утром герой нашелся... Вася Теркин! Он подобен фольклорному образу. Он — дело проверенное... Вася Теркин из деревни, но уже работал где-то в городе или на новостройке...»


Эпизоды “Теркина” связаны друг с другом только главным героем — поэт исходил из того, что и он сам, и его читатель могут в любой момент погибнуть. По мере написания главы печатались в газете Западного фронта «Красноармейская правда» и были невероятно популярны на передовой. Твардовский стал культовым автором военного поколения.



Только взял боец трехрядку,


Сразу видно — гармонист.


Для началу, для порядку


Кинул пальцы сверху вниз.



Позабытый деревенский


Вдруг завел, глаза закрыв,


Стороны родной смоленской


Грустный памятный мотив,



И от той гармошки старой,


Что осталась сиротой,


Как-то вдруг теплее стало


На дороге фронтовой.



От машин заиндевелых


Шел народ, как на огонь.


И кому какое дело,


Кто играет, чья гармонь.



Но есть у Твардовского и другие стихи о войне – непарадные, невеселые, полные горечи, неутихающей боли. Главное чувство, выраженное в них – вина; ключевое слово – “незнаменитый”.


Мне жалко той судьбы далекой,


Как будто мертвый, одинокий


Как будто это я лежу,


Примерзший, маленький, убитый


На той войне незнаменитой,


Забытый, маленький лежу.



* * *


Я знаю, никакой моей вины


В том, что другие не пришли с войны,


В том, что они — кто старше, кто моложе —


Остались там, и не о том же речь,


Что я их мог, но не сумел сберечь, —


Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…



В 1950-60 годах Твардовский написал поэму “За далью – даль”. В ней автор размышляет о движении времени, долге художника, о жизни и смерти. «Друг детства” – пожалуй, самая пронзительная глава: о встрече с тем, кого история не пощадила...



И вот они легли меж нами-
Леса, и горы, и моря,
И годы, годы с их мечтами,
Трудами,
войнами,
смертями –
Вся жизнь его,
Вся жизнь моя…


- Ну вот, и свиделись с тобою.
Ну, жив, здоров?
- Как видишь жив.
Хоть непривычно без конвоя,
Но, так ли, сяк ли, пассажир
Заправский: с полкой и билетом…
- Домой?
- Да как сказать, где дом…



Твардовский вошел в историю литературы еще и как редактор культового журнала «Новыи; мир». В первый раз он принял эту должность в 1950 году, еще при Сталине, – и превратил журнал в самое либеральное издание того времени. За публикации, критикующие советское бюрократическое устройство, в 1954 году ЦК КПСС снял его с должности.


Уже при Хрущеве ему опять предложили возглавить журнал, и с 1958 по 1970 гг. Твардовский печатал Быкова, Абрамова, Трифонова, Домбровского – и, конечно, Солженицына. “Один день Ивана Денисовича”, опубликованный после долгих согласований лично с Хрущевым, произвел эффект разорвавшейся бомбы.


При Брежневе редакция была практически разгромлена.


В конце жизни Александр Твардовский тяжело болел. Литературный критик Кондратович писал: “И неожиданно, и горько-печально стал внешне молодеть, когда смертельно заболел и с лица спало всё лишнее и в нём проступили щемящие черты далёкого, молодого, тридцатилетнего. До слёз трудно было глядеть на это молодеющее, но уже готовое к отходу лицо…”


Твардовский любил выделять в особую группу тех поэтов, которых читают даже те, кто вообще-то стихов не читает. Вышло, что так он охарактеризовал самого себя. Твардовский, как его “Ленин и печник”, словно бы выучен наизусть, затерт до дыр, стал общим местом… Но неожиданно свежо звучат, быть может, не самые известные его строки, которые в веке XXI ещё предстоит не раз перечитать и переосмыслить



Вся суть в одном-единственном завете:


То, что скажу, до времени тая,


Я это знаю лучше всех на свете -


Живых и мертвых, — знаю только я.


Сказать то слово никому другому,


Я никогда бы ни за что не мог


Передоверить. Даже Льву Толстому —


Нельзя. Не скажет, пусть себе он бог.


А я лишь смертный. За свое в ответе,


Я об одном при жизни хлопочу:


О том, что знаю лучше всех на свете,


Сказать хочу. И так, как я хочу.





Другие статьи в литературном дневнике: