*
Лягухи стонут просто неприлично ,
Густая темь – хоть ложкой, хоть с ножа.
Почти бесшумно вспархивает сычик
С нагретого настила гаража.
Потеет сад смородиновым духом
И видит сны об утренней росе.
Дурной комар звенел, звенел над ухом,
Внезапно перестал – удачно сел.
Катая в пальцах мятный мякиш лета,
Сдувая словом наглеца с губы,
Ну как тут не заделаться поэтом,
Не перестать неверующим быть.
Под утро, не дождавшись птицы звонкой –
Такие ночи жаль, что не длинны –
Как не заснуть тут чистым сном ребёнка
В околоплодных водах тишины.
Но все слова сутулы и корявы,
А суть всего прозрачна и проста.
Вот был бы дед живой, сказал бы прямо:
«Етишкин кот, какая лепота!»
*
*
*
Когда отлив, становится видна
До розовых рачков вся тайна дна.
Так схлынувшее чувство обнажит
Все скрытое, что помогает жить.
И мир неряшлив кажется и зол,
Как водорослей путаный узор.
И стискиваешь губы, как моллюск,
Солоноватый ощущая вкус
Последних высыхающих подтеков...
И крабик улепетывает боком.
*
*
*
Когда не то чтобы блажен,
Но придурь слегонца заметна, —
Презрев законы ОБЖ,
Плывешь в кораблике газетном.
Такая разная вода —
То тишь да гладь, то шторм закрутит,
Но хуже не было, когда
Борта дырявил чей-то прутик.
Придурковатый и лихой,
Сопротивлялся быть ведомым.
Воскликнешь громко: «Йо-хо-хо!» —
И потрясешь бутылкой рома.
Так, с матючком (не без того),
Но зла не ведая ни грамма,
На свой заветный островок
По звездам движешься упрямо.
И не за внешность — за испод,
За то, что не открыто взгляду,
Тебя неласковый Господь
По маковке ночами гладит.
*
*
*
ОГУРЦЫ
*
Старик мой добр, умен и очень горд,
Он рыбку золотую удивил,
Когда, достав ее из синих вод,
С улыбкой просто взял и отпустил.
Пришел домой и все мне рассказал,
Усмешку пряча в бороде седой.
Мурлыкал кот, мемекала коза,
Спешили куры в тень под лебедой.
А я ему: «Обед уже готов.
Вон каравай духмяно дышит, щи».
Турну с нагретой лавочки котов,
И фитилек у свечки затрещит —
Темнеет скоро. Сядем во дворе
И будем слушать, подпирая дом,
Как море, что синее всех морей,
Ворочается тихо перед сном.
Смоковница щедра как никогда,
Тугие тыквы впитывают мед,
И мне щекочет щеку борода:
Старик мой нежен, хоть и очень горд.
«Смотри, какие нынче огурцы —
Один в один!» — скажу ему я вдруг.
А где-то в небо высятся дворцы
И старики клянут своих старух.
*
*
*
Что мне осталось? Беседка, вино и друг.
Будем сидеть до утра, вести разговоры.
Друг черенком от вилки рисует круг,
Все философствует, я же ему — о море.
Мол, посмотри, до него тут рукой подать,
Если дворами — короче. Каштан в соцветьях
Белых и розовых. Все здесь ведет туда,
К самому Черному морю из всех на свете.
Брось сигарету, предчувствуй его, вдыхай.
Ближе к рассвету земля и асфальт сыреют,
Улица заспана, словно дитя, тиха,
И одуряюще пахнут кусты спиреи.
Город в такое время похож на храм.
Ладаном дышат свечи густых акаций.
Выплывет бриг золотой и опустит трап,
Но по нему не спуститься и не подняться.
*
*
*
Ладонью теплой ветерок
Взъерошивает нежно,
Как на макушке вихорок,
Рой лепестков черешни.
Следя за пляской мелюзги,
От суеты далек ты.
Вдруг сядет бабочка на сгиб
Расслабленного локтя.
И, стебелек засунув в рот,
Ты смотришь с интересом:
Ребенок лошади идет
На помочах небесных.
Букашек смахивая взвесь
Лениво и блаженно,
Подумаешь: Он точно есть
В ближайшем окруженье.
Он тень от бабочки на мне,
Он звон пичуг, Он солнце.
И мы сидим спина к спине —
Под Ним трава не мнется.
Поймешь, что жизнь не обнулить
И не начать сначала,
И самой сильной из молитв
Окажется молчанье.
*
*
*
ВОЛОСЫ ВЕРОНИКИ
*
В берегах ленивая река,
Мостики горбатятся тугие,
Тут же небелёные бока
Старой церкви с колокольной гирей.
Дряхлый дом подтачивает жук.
Скры да скры — тревожат звуки ночью.
Он не спит, и я без сна лежу,
И ручей в овражике бормочет.
Радостей — всего и ничего.
Все идет ни шатко и ни валко.
Вон подсолнух с желтой головой,
Зерен — словно люда в коммуналке.
Колокольцев синяя вода,
Цепкая неволя повилики.
Теплой ночью светится звезда
В волосах небесной Вероники.
Время, деловитый паучок,
Все снует в углах притихших комнат.
А в глазах с чего-то горячо,
А с чего — так сразу и не вспомнить.
*
*
*
Там Чёрное светилось ярко-синим,
Где были мы ещё, а не уже,
И девочка в оранжевом бикини –
Гречишный мёд и персиковый джем.
А в Коктебеле, блин, такие звёзды!
И пьяных лоз закручены узлы.
Мы брали утром каберне на розлив
И вечером его же на разлив.
Ссыпая молодой чеснок в картоху,
Хозяйка улыбалась нам двоим:
«Когда один наестся – это плохо.
Вдвоём – ничо». Хохочем и едим.
У поцелуя вкус – полынь и мята,
Хребет топорщил к звёздам Кара-Даг.
Был девяносто, кажется, девятый.
Был мир, и нам казалось – навсегда.
2022
*
*
*
Субботним утром, в час, когда ты спишь,
Иду в беседку. Пахнет виноградом
И чувствуется – море где-то рядом.
Жемчужная, бессолнечная тишь.
Хозяйка, обмету от лепестков
Скамеек тёплых глянцевые спины
И паучка нетравматично скину,
Столешницы поглажу свежий скол.
Срезаю розы, отбирая жизнь.
Они сопротивляются до крови,
Уже мертвы, но в банке трёхлитровой
Оптимистично-лживо так свежи.
И буду ждать. Проснёшься, позовёшь.
В короткий отпуск тишина – награда.
Нет, это просто гром – не канонада.
Поспи ещё. Сегодня будет дождь.
*
*
*
Трясогузки шастают по тропкам.
Марево. Ты, промокнув лицо,
Опрокинь живительную стопку
Воздуха полыни с чабрецом.
Этот хмель – благословенье свыше,
Летний градус вязок и смолист.
Розовой, нагретой пеной пышет
Пышный, но прозрачный тамариск.
Разувайся – за плечо кроссовки,
Чувствуй кожей полевой уют.
Тут на наковаленках подковки
Серые кузнечики куют.
И, в просвет меж зарослями узкий,
Видишь – сшито с небом в два стежка
Море. Ты иди за трясогузкой,
К маленьким приноровясь шажкам.
*
*
*
Вот полустанок маленький и древний,
Нехитрый дворик, лужа-озерцо,
Где за руки держась стоят деревья.
А на перроне несколько юнцов.
Задвинув набок жёлтую корону,
Боярышник спускается к воде,
А у вагонов голуби-вороны —
Они чуть-чуть похожи на людей.
Плывёт по луже пара серых уток,
На серо-голубом одна звезда.
Выходишь тут на перекур минутный,
А хочется остаться навсегда.
Стоят юнцы в помятом камуфляже,
Над полустанком золотистый нимб.
Закуривая молча (что тут скажешь?),
Подумаешь: спаси и сохрани.
*
*
*
НЭ КО МПРАН ПА
*
Лазурный берег, кофе на веранде.
Швейцар отеля чёрный, как смола.
Возможно Конго, может быть Уганда,
А, впрочем, чёрт с ним. Странные дела–
И деньги есть, и маленькая Ницца
Игрива, как танцорка кабаре,
А скучно так, что впору удавиться,
Да только то не надобно поре.
Толпа проста, похожа на гризетку,
Пропахшую вином и чесноком.
Сейчас бы криль, завёрнутый в газетку
И «на разлив» нехитрое пивко.
Маршпуазон, воняющий моллюском,
Грассирует, попал туда – пропал.
Тут каждый третий говорит по-русски,
Но на твоё «привет» – нэ ко;мпран па.
В оранжевом коктейле тают льдинки,
Воняют мидии, креветки и клозет.
А Мариньер похуже Кабардинки,
И Геленджик покруче Круазет.
Я тут, «невыживающий в неволе»,
Под градусом шампэ живу легко.
Фу, ёрш твою, мне снова снилось поле–
Густая рожь с глазами васильков.
И снег густющий, щедрый, в Подмосковье.
Подъезды, продуктовые ларьки…
Швейцар на морду надвигает брови,
Белее снега яркие белки.
Эбеновый, что скалишь хлеборезку?
Ты с ним по нашему, в ответ – ни ме ни бе.
Стоячей грудью тычется «Негреско»
В линялое полотнище небес.
Я по-гусарски глуп, как все «иваны»–
На чай дороже чашки кофе дам.
Быть может, он тоскует по саванне,
Как странный русский – по большим снегам.
*
*
*
ОБМАНЕТ
*
Август–это как вечер воскресенья (с)
*
Пятнистые аллеи мореграда
Вдруг позовут негромко и пойдёшь.
Последний день у августа украден,
Сентябрь кроит цыганский солнцеклёш.
Вся в жёлто-красном, смуглая, босая…
Обману рад – протягивай ладонь.
Нагородит, руки твоей касаясь,
Слова – неправда, золото – рандоль.
Обманут блеском, дурачок наивный,
И красотой недолгой, знаешь ведь –
Уходит в небо табор журавлиный,
А что земле? Листвы сухая медь.
Любовь, здоровье, дальняя дорога –
Так складно врёт, что верит и сама.
Всё будет ложь, а сбудется не много –
Зима.
*
*
*
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
*
Спи, моя золотая, тише,
Не осколки, то град по крыше
Ледяным барабанит пальцем.
Сон –спасение, просыпаться
Не спеши. Слышишь стук-постук
По расшатанному мосту?
То, качаясь, бредёт бычок,
Словно дуло его зрачок.
По Донцу проплывает мяч,
Над Днепром пролетает грач.
Ахнет– стены вокруг падут,
И окажемся мы в саду,
Где висит над цветком пчела,
И трава от дождя легла.
Баю-бай, засыпай, дитя,
Гуси-лебеди прилетят–
Ни под яблоньку нам, ни в печь,
Под кисельный берег не лечь,
Но накроет масксетью сон–
Тот кто спит, тот почти спасён.
Мне же петь, шептать, бормотать–
Страх до сердца дополз, до рта.
Спи, пожалуйста, крепко-крепко,
Мишка плюшевый хрустнет веткой,
От лисы убежит колобок…
Близко-близко хлопок! Хлопок!
Не развалится теремок?
Не развалится теремок?
Не развалится теремок…
Это жук жужжит, а не дрон,
И не взрыв бабахнул, а гром.
А на жимолости пауки
Вяжут лёгкие гамаки
И ловушки для снов плетут.
Спи, малышка, я тут, я тут…
*
*
*
ПАВЛИНЫ И ИКРА
*
Иди уже, поторопись, не мешкай,
В наш несуразный, но уютный дом,
Где нежность маскируется усмешкой,
Тревога друг за друга – юморком.
Тут полон стол, когда бы не пришёл ты,
И чистота, и так ухожен сад,
Где липа, вся обляпанная жёлтым,
Готовит фееричный листопад.
Ты говори, пока картошку жарю,
Трезвоня ложкой о чугунный край,
Как до соплей «обидно за державу» –
Мне вспомнились павлины и икра.
И, ни черта не разобрав на деле,
Спешу обнять, прижавшись и обвив.
Дурацкая рабочая неделя –
Как мало остаётся для любви.
Икра твердела, словно снег лежалый,
Павлин-мавлин кошмарил тишину,
А я плиту небесную держала
И шикала на громкую луну.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
