***

Светлана Водолей: литературный дневник

Герой века: на смерть Эдуарда Лимонова



80 лет прошло со Дня Рождения писателя, которого называют последним классиком русской литературы, но кто знает будущее, кроме тех, кто его ЗНАЕТ?! Кем он был?.. Для себя, для всех нас и для меня лично...

Темпераментный, непримиримый бунтовщик, литературный Мефистофель смешанный с Фаустом, для поздних Шестидесятых слишком левый в кругу литературной диссидентщины и либералов, питающихся "обиженной" властями Ахматовой и её кругом, мнящим себя литературными сливками прокиснувшего общества советской страны, не разделяющим их упорного животного тяготения к Белой гвардии. Всё-таки сын кагэбиста! Из простой семьи, где мама — прачка, но самообразованная оригиналка, в чёи-то сногшибательно смелая и даже эпатажная, что проявляется часто от нерееализованности данного с выше дара, может быть своевременно не распознанного и гудящего всю оставшуюся жизнь внутри, требующего выхода в той или иной форме. Это бывает, когда в тебе больше тебя самого, чем тебя снаружи. Обстоятельства делают нас часто больше, чем мы делаем себя в обстоятельствах. И что-то несомненно передалось от матери, как и от отца, который работал в той сфере, где идей



Для русской литературной диссидентщины поздних 1960-х он был слишком левым, не разделял их тяготения к белой гвардии.


В литературные кумиры воздвиг Велимира Хлебникова и Генри Миллера, которые так же, как и он, максималистски перестраивали язык и хотели перестраивать общество. Лимонов был радикалом и в то же время не мог подчинить себя линии какой-нибудь одной партии. Он метался от левых к правым, лавировал между интернационализмом и русским национализмом и к концу для всех остался непринятым. Он был величайшим романтиком и создал свою — национал-большевистскую — партию, обреченную на провал, которая в конечном счете, конечно же, провалилась.


Лимонов знал себе цену. Отсюда его циничные, вечно бахвалистые интонации, полные в то же бесконечной самоиронии, которую не знала русская литература, привыкшая к глубоко нравственным, не выпячивающим своего величия авторам. Именно лимоновская интонация — и даже не то, о чем он говорил — с известной силой шокировала советскую и перестроечную общественность, привыкшую, что писатель в России в первую очередь интеллигент и никогда «педераст», что он не ругается матом и не делает пакостей. Эту интонацию по сей день безуспешно пробуют имитировать графоманы, пытающиеся выстроить себе образ нонконформистов.



Эксцентричный, модный, не вписывающийся в клише о великом русском писателе Лимонов на съемках обложки русского The Rolling Stone в 2012 году


Герой века: на смерть Эдуарда Лимонова (фото 1)
Лимонов беллетризировал свою жизнь и подарил литературе ярчайшее alter ego. Он писал о своем харьковском детстве и юношестве, распутной молодости в Москве, о тоске в Нью-Йорке, о войнах, на которые ездил и на которых, кажется, убивал, и о русской тюрьме, в которой в 60 лет нашел успокоение. И даже герои его книг почти всегда появлялись под своими же именами, с тем исключением, когда писатель игриво награждал их нелепыми прозвищами: Бродский у него Хомский в «Истории его слуги», Барышников — Ладыжников в «Это я — Эдичка». Лимонов очень хотел одного — быть счастливым, и это человеческое, а не сверхчеловеческое желание пролегает через всю его биографию и библиографию. Но как у всякого героя широкой судьбы, его представления о счастье варьировались в зависимости от политических взглядов и жизненных обстоятельств. Он верил в любовь — такую, чтобы тебя понимали, и, конечно, в революцию, которую пытался зажечь. Вся его жизнь будто состояла из того, что называют «ошибками юности», и, возможно, поэтому за ним всегда следовала молодежь — и я в их числе. Лимонов напивался, терял вещи и не чтил подарки судьбы; он презирал европейскую прагматичность и не мог удержать любимых женщин по глупости. Он был очень сентиментален — до последнего искренне верил, что победит пластмассовый мир.



В эфире французского телевидения в конце 1980-х в советском мундире рассказывает о своей книге «У нас была великая эпоха»


Книги Лимонова — с его беспрецедентной для писателя, слагающего от первого лица, откровенностью — были для меня оплотом какой-то всеохватной надежды. Они заставляли поверить, что темные времена пройдут и наступит солнечный завтрашний день, в котором нас кто-нибудь приласкает. Думаю, его книги еще надолго останутся прибежищем для таких же отчаявшихся мечтателей, в равной степени как и прибежищем для всех обделенных. Из проигрышей Лимонов не без оттенка горькой иронии делал внушительные победы или, по крайней мере, интерпретировал их как ни на что не похожие приключения. Жан-Поль Сартр писал, что приключения становятся таковыми лишь в пересказе, постфактум. Лимонов доказал это. И будь то горькие случаи на поле боя или пьяные чудеса — из этих самых приключений сложены все его лучшие литературные вещи.


Герой века: на смерть Эдуарда Лимонова (фото 2)
Лимонов, Егор Летов, Кузя УО и Александр Дугин. 1990-е. В живых остался только Дугин


Герой века: на смерть Эдуарда Лимонова (фото 3)
Олег Кулик и Эдуард Лимонов на открытии выставки «Апология застенчивости», 1992 год


Лимонов был личностью, конечно, модернистского образца — плоть от плоти XX века. Все его наследие воспринимается как один большой апокриф в русской литературе, которой он пожертвовал свою жизнь. Он был человеком сделанным, с детских лет сам сочинял себя. В «Молодом негодяе» он рассказывал, как в 19 лет в пьяном отчаянии сбежал из психиатрической лечебницы, где были замучены великие Врубель и Хлебников, и молился дьяволу, чтобы его жизнь была такая же, как в романах. Так вот, она такой и была, а его книги в первую очередь стали зеркалом его жизни, по которой изнывали биографы.



Он поддерживал боснийских сербов и красовался с пулеметом


Лимонов лез на рожон, испытывал человеческие возможности. Харьковский парень, сын лейтенанта НКВД, он стал поэтом. Перебрался в Москву без копейки денег, моментально влившись в богему, попал в еврейскую эмиграцию, не имея еврейской крови. Пил столько, сколько не под силу десятерым, спал с кем попало, работал уборщиком и носильщиком. Планировал вооруженный захват земель Казахстана и хотел баллотироваться в президенты, чтобы сделать из России национал-большевистское государство. Он ездил на войну и, вступившись за сербов, воевал против албанцев. Написал об этом книгу под эмблематичным названием «СМРТ» — сборник репортажей, пожалуй, самых ярких в русской литературе со времени текстов Симонова о Великой Отечественной. Лимонов был обольщен войной. Она была необходима ему как кислород — так же, как пацифистам Оруэллу и Хемингуэю, которые мыслили участие в Гражданской войне в Испании против фашизма долгом. И Лимонову, конечно, не повезло, что войны при нем измельчали, а исторических революций не было. Был только Донбасс, куда его партия «Другая Россия» отправляла «Интербригады».


Герой века: на смерть Эдуарда Лимонова (фото 4)
Знаменитая фотография Эдди Оппа: Лимонов и Летов на Первомаи;скои; демонстрации. 1993 год


Герой века: на смерть Эдуарда Лимонова (фото 5)
В Нью-Йорке в 1970-е


Лимонов в чем-то был беспринципен, и сейчас ненавистники могут вспомнить ему ряд литературных халтур. Трезво оценивая свой дар, вернувшись в начале 1990-х в Россию, он считал позволительным писать какие-то вещи за деньги или в рамках политической деятельности. Но мне хочется вспомнить другой, более ранний случай его постмодернистской беспринципности, который подарил нам произведение, может даже, более выдающееся, чем «Это я — Эдичка». Ухватившись за дневниковую форму «Опавших листьев» Василия Розанова, который по взглядам был ему однозначно ненавистен, Лимонов написал «Дневник неудачника», великую поэтическую исповедь, полную противоречий и мыслей, хаотично выплеснутых на бумагу. Тоскуя по бывшей жене, автор притворялся то гомосексуалом, то педофилом; он мастурбировал, представляя, как стреляет в американского президента; вспоминал жен и мечтал о проститутках. Никто еще с такой точностью не передавал набор переживаний, впечатлений и радикальных, подчас экстремистских идей и намерений молодого человека в любовном отчаянии. Вообще как писатель Лимонов похож на Розанова, Солженицына, даже Бунина с их чувственным и в то же время аскетическим слогом, упрямым нарциссическим эмпиризмом и ощущением вписанности в большую Историю — несмотря на то, что Эдуард Вениаминович мечтал о победе пролетариата и дал бы мне за сравнение с этими авторами по физиономии.


Он так часто ступал в пустоту и неизвестность, что мог умереть сотню раз — от пули врага, на обочине, где и когда угодно. Я не знаю, как можно до 77 лет быть таким по-эксгибиционистски честным, столь отчаянно любящим. Лимонов боялся смерти и в 1990-е годы ходил по Москве с охранниками. Он строил оберег от смерти: написал пять сборников некрологов — «книг мертвых» (последняя вышла в этом году); он как лозунг кричал «Да, смерть!» на собраниях Национал-большевистской партии. В своем последнем романе «Будет ласковый вождь» Лимонов, правда, показал себя великодушным, жалеющим тех людей, которые были загублены «алтайским делом». Это малоизвестный факт, но в тяжелые моменты своей в высшей степени эллинской биографии он вообще-то совсем не редко раскаивался и, конечно, жалел: жен, особенно мертвых, бедняков, оставшихся без крыши над головой, своих пацанов-нацболов, безвинно замученных и посаженных. Очень хочется верить, что он умер в спокойствии. Бог дал пройти ему сквозь эту великую жизнь и уйти на тот свет мудрым старцем, когда жизнь — в привычных для него масштабах — уже закончилась.


Лимонов умер в абсурдный момент истории, подытожив XX век и всю эпоху таких героев-максималистов, как он.


В XXI веке таких, конечно, не будет.



Другие статьи в литературном дневнике: