***

Светлана Водолей: литературный дневник

http://yanagallery.com/ru/kosteckij-aleksandr/ - Костецкий



80 лет прошло со Дня Рождения писателя, которого называют последним классиком русской литературы, последним романтиком и революционером в самом лучшем понимании этого слова. Но кто знает Будущее, кроме тех, кто его ЗНАЕТ?! Кем он был?.. Для себя, для всех нас и для меня лично...

Темпераментный, непримиримый бунтовщик, литературный Мефистофель, знающий всё, смешанный с Фаустом, желающим всё познать! Для поздних Шестидесятых слишком левый в кругу литературной диссидентщины и либералов, питающихся "обиженной" властями Ахматовой и её кругом, мнящим себя литературными сливками "прокиснувшего общества" Советской страны, но никогда не разделяющим их упорного животного тяготения к Белой гвардии. Всё-таки сын кагэбиста! Из простой семьи, где мама — прачка, но самообразованная оригиналка, в чём-то сногшибательно смелая и даже эпатажная, что проявляется часто от нереализованности внутреннего мира или данного свыше дара, может быть своевременно не распознанного и гудящего всю оставшуюся жизнь внутри невзорванной "атомной бомбой", и требующего выхода в той или иной форме. Это бывает, когда в тебе больше тебя самого, чем тебя — снаружи. Обстоятельства извне делают нас часто больше, чем мы делаем себя в обстоятельствах. И что-то несомненно передалось от матери, как и от отца, который работал в той сфере, где идейность и убеждение были на первом месте, а не на последнем. Понятно, что мальчики-чистоплюи, вызывали у него презрение и в лучшем случае жалость. А те, с художественными способностями, "держащиеся за юбку" известных дам, способных помочь в продвижении, если не впрямую, то хотя бы косвенно, тем более вызывали раздражение и, возможно, даже ненависть и зависть "из-за доступа к телу".


Для русской литературной диссидентщины поздних 1960-х он был слишком лев, а для правых недостаточно прав "генетически по убеждениям". Он был как бы МЕЖДУ двух стульев, в подвешенном состоянии, цеплявшийся за жизнь всеми возможными способами и не гнушаясь никакой самой чёрной работой и даже мелкими нарушениями закона, что для нищих босяков "из подворотни" часто было жизненно необходимо, в чём и не было греха как такового. Элемент выживания любой ценой может оправдывдать, особенно если учесть: что ПОЗВОЛЕНО Юпитеру, то не позволено бычку. Если добавить к этому литературный дар, стремление к чтению, самопознанию, широте обдумывания всего, что окружает и назойливому желанию чего-то достичь, не оставаясь на нижней ступени развития, то вполне понятно, что Лимонов учился и предпринимал определённо-обдуманные шаги в направлении своих личных достижений, опираясь на свои амбиции.


В его литературных кумирах ходили Велимир Хлебников и Генри Миллер, которые так же, как и он, максималистски перестраивали язык и так же мечтали перестраивать общество. Лимонов же не только мечтал, но и хотел это сделать предметно, все силы души бросив на переустройство общества в лучшую, ещё более справедливую сторону, в некий более усовершенствованный социализм, где он будет занимать первое, а не последнее место, потому что на последнем он уже был, и прекрасно осознавая, что на высоком духовном уровне возможно и Равенство и Братство, хотя на уровне тел всё иначе, всё утопично и невозможно как идеал.


Лимонов, конечно, был радикалом, чего страшно боится любая обывательская плоть, но радикалом гибким в то же самое время. Он был диалектичен, актуально-одновременен и всеяден в самом широком смысле этого слова. Прямо как Ленин. Поэтому и не мог подчинить себя линии какой-нибудь одной-единственной партии, поэтому и создал свою! Он жил не между двух стульев, а вообще Без Стульев. Он был МОСТ БЕЗ ПЕРИЛ, умудрявшийся сохранять баланс канатоходца, не теряя при этом оптимизма, основанного на том, что ВСЁ ВОЗМОЖНО в этом мире! И никогда не говори никогда! Он метался от левых к правым и наоборот, лавировал между интернационализмом и русским национализмом, понимая насколько угнетён русский народ БОЛЕЕ, чем все другие, несмотря на якобы доминирующее своё значение, и, в конце концов, для всех и многих остался непринятым, непонятым и не понятым ДО ВРЕМЕНИ. Величайший романтик, ослепляющий всех и вся, шокирующий, честный и непримиримый, не стыдящийся правды жизни, он смог создать свою — национал-большевистскую — партию единомышленников, таких же молодых романтиков как и он, вдохновив и поведя за собой, но обреченную на провал, потому что после Октябрьской Революции не должно быть уже никаких революций. Провал был обоснован и обеспечен властью, которая всегда смертельно боится потерять то, что она имеет, даже зная и осознавая свою в чём-то неправоту.


Лимонов знал себе цену и она была высокая. Именно отсюда его цинизм, бахвальство, унизительные интонации для тех, кто НЕ СООТВЕТСТВУЕТ уровню, однако полные бесконечной самоиронии, которую до сих пор не знала русская литература, привыкшая к глубоко нравственным, не выпячивающим своего величия авторам, но лишь глубоко в душе его сознающая. Именно лимоновская Интонация — даже больше того, о чем он говорил — с известной силой шокировала советскую и перестроечную общественность, привыкшую, что писатель в России в первую очередь интеллигент и никогда не «педераст», что он не ругается матом и не делает пакостей, и вообще "секса нет", и "в туалет он не ходит". Правда, иногда и даже очень часто предаёт и даже имеет к этому особые склонности, если смотрит в сторону Белой гвардии!
Эту интонацию и по сей день безуспешно пробуют имитировать графоманы, пытающиеся выстроить себе образ нонконформистов на обезвоженной, обделённой талантом почве. Впрочем, и в пустыне растут колючки, и даже кое-кто из животных способен их есть... Но мы не верблюды, мы жаждем чистой родниковой воды, в которой сохранилась Память! Именно такая вода только и может питать, напитать и взрастить нечто жизнеспособное и даже великое.


* * *


1 часть.



Лимонов беллетризировал свою жизнь и подарил литературе ярчайшее alter ego. Он писал о своем харьковском детстве и юношестве, распутной молодости в Москве, о тоске в Нью-Йорке, о войнах, на которые ездил и на которых, кажется, убивал, и о русской тюрьме, в которой в 60 лет нашел успокоение. И даже герои его книг почти всегда появлялись под своими же именами, с тем исключением, когда писатель игриво награждал их нелепыми прозвищами: Бродский у него Хомский в «Истории его слуги», Барышников — Ладыжников в «Это я — Эдичка». Лимонов очень хотел одного — быть счастливым, и это человеческое, а не сверхчеловеческое желание пролегает через всю его биографию и библиографию. Но как у всякого героя широкой судьбы, его представления о счастье варьировались в зависимости от политических взглядов и жизненных обстоятельств. Он верил в любовь — такую, чтобы тебя понимали, и, конечно, в революцию, которую пытался зажечь. Вся его жизнь будто состояла из того, что называют «ошибками юности», и, возможно, поэтому за ним всегда следовала молодежь — и я в их числе. Лимонов напивался, терял вещи и не чтил подарки судьбы; он презирал европейскую прагматичность и не мог удержать любимых женщин по глупости. Он был очень сентиментален — до последнего искренне верил, что победит пластмассовый мир.



В эфире французского телевидения в конце 1980-х в советском мундире рассказывает о своей книге «У нас была великая эпоха»


Книги Лимонова — с его беспрецедентной для писателя, слагающего от первого лица, откровенностью — были для меня оплотом какой-то всеохватной надежды. Они заставляли поверить, что темные времена пройдут и наступит солнечный завтрашний день, в котором нас кто-нибудь приласкает. Думаю, его книги еще надолго останутся прибежищем для таких же отчаявшихся мечтателей, в равной степени как и прибежищем для всех обделенных. Из проигрышей Лимонов не без оттенка горькой иронии делал внушительные победы или, по крайней мере, интерпретировал их как ни на что не похожие приключения. Жан-Поль Сартр писал, что приключения становятся таковыми лишь в пересказе, постфактум. Лимонов доказал это. И будь то горькие случаи на поле боя или пьяные чудеса — из этих самых приключений сложены все его лучшие литературные вещи.


Герой века: на смерть Эдуарда Лимонова (фото 2)
Лимонов, Егор Летов, Кузя УО и Александр Дугин. 1990-е. В живых остался только Дугин


Герой века: на смерть Эдуарда Лимонова (фото 3)
Олег Кулик и Эдуард Лимонов на открытии выставки «Апология застенчивости», 1992 год



Лимонов был личностью, конечно, модернистского образца — плоть от плоти XX века. Все его наследие воспринимается как один большой апокриф в русской литературе, которой он пожертвовал свою жизнь. Он был человеком сделанным, с детских лет сам сочинял себя. В «Молодом негодяе» он рассказывал, как в 19 лет в пьяном отчаянии сбежал из психиатрической лечебницы, где были замучены великие Врубель и Хлебников, и молился дьяволу, чтобы его жизнь была такая же, как в романах. Так вот, она такой и была, а его книги в первую очередь стали зеркалом его жизни, по которой изнывали биографы.



Он поддерживал боснийских сербов и красовался с пулеметом


Лимонов лез на рожон, испытывал человеческие возможности. Харьковский парень, сын лейтенанта НКВД, он стал поэтом. Перебрался в Москву без копейки денег, моментально влившись в богему, попал в еврейскую эмиграцию, не имея еврейской крови. Пил столько, сколько не под силу десятерым, спал с кем попало, работал уборщиком и носильщиком. Планировал вооруженный захват земель Казахстана и хотел баллотироваться в президенты, чтобы сделать из России национал-большевистское государство. Он ездил на войну и, вступившись за сербов, воевал против албанцев. Написал об этом книгу под эмблематичным названием «СМРТ» — сборник репортажей, пожалуй, самых ярких в русской литературе со времени текстов Симонова о Великой Отечественной. Лимонов был обольщен войной. Она была необходима ему как кислород — так же, как пацифистам Оруэллу и Хемингуэю, которые мыслили участие в Гражданской войне в Испании против фашизма долгом. И Лимонову, конечно, не повезло, что войны при нем измельчали, а исторических революций не было. Был только Донбасс, куда его партия «Другая Россия» отправляла «Интербригады».


Герой века: на смерть Эдуарда Лимонова (фото 4)
Знаменитая фотография Эдди Оппа: Лимонов и Летов на Первомаи;скои; демонстрации. 1993 год


Герой века: на смерть Эдуарда Лимонова (фото 5)
В Нью-Йорке в 1970-е


Лимонов в чем-то был беспринципен, и сейчас ненавистники могут вспомнить ему ряд литературных халтур. Трезво оценивая свой дар, вернувшись в начале 1990-х в Россию, он считал позволительным писать какие-то вещи за деньги или в рамках политической деятельности. Но мне хочется вспомнить другой, более ранний случай его постмодернистской беспринципности, который подарил нам произведение, может даже, более выдающееся, чем «Это я — Эдичка». Ухватившись за дневниковую форму «Опавших листьев» Василия Розанова, который по взглядам был ему однозначно ненавистен, Лимонов написал «Дневник неудачника», великую поэтическую исповедь, полную противоречий и мыслей, хаотично выплеснутых на бумагу. Тоскуя по бывшей жене, автор притворялся то гомосексуалом, то педофилом; он мастурбировал, представляя, как стреляет в американского президента; вспоминал жен и мечтал о проститутках. Никто еще с такой точностью не передавал набор переживаний, впечатлений и радикальных, подчас экстремистских идей и намерений молодого человека в любовном отчаянии. Вообще как писатель Лимонов похож на Розанова, Солженицына, даже Бунина с их чувственным и в то же время аскетическим слогом, упрямым нарциссическим эмпиризмом и ощущением вписанности в большую Историю — несмотря на то, что Эдуард Вениаминович мечтал о победе пролетариата и дал бы мне за сравнение с этими авторами по физиономии.


Он так часто ступал в пустоту и неизвестность, что мог умереть сотню раз — от пули врага, на обочине, где и когда угодно. Я не знаю, как можно до 77 лет быть таким по-эксгибиционистски честным, столь отчаянно любящим. Лимонов боялся смерти и в 1990-е годы ходил по Москве с охранниками. Он строил оберег от смерти: написал пять сборников некрологов — «книг мертвых» (последняя вышла в этом году); он как лозунг кричал «Да, смерть!» на собраниях Национал-большевистской партии. В своем последнем романе «Будет ласковый вождь» Лимонов, правда, показал себя великодушным, жалеющим тех людей, которые были загублены «алтайским делом». Это малоизвестный факт, но в тяжелые моменты своей в высшей степени эллинской биографии он вообще-то совсем не редко раскаивался и, конечно, жалел: жен, особенно мертвых, бедняков, оставшихся без крыши над головой, своих пацанов-нацболов, безвинно замученных и посаженных. Очень хочется верить, что он умер в спокойствии. Бог дал пройти ему сквозь эту великую жизнь и уйти на тот свет мудрым старцем, когда жизнь — в привычных для него масштабах — уже закончилась.


Лимонов умер в абсурдный момент истории, подытожив XX век и всю эпоху таких героев-максималистов, как он.


В XXI веке таких, конечно, не будет.



https://www.buro247.ru/culture/books/18-mar-2020-nekrolog-limonova.html
Зачарованный смертью
https://dzen.ru/media/bookmatejournal/eduard-limonov-i-ego-samuraiskaia-etika-
pamiati-pisatelia-6051f38b323dc061e690f51d?utm_referer=www.google.com


file:///C:/Users//Documents/YhO3C6Sd9xYoYmWD.htm
Быть Эдуардом Лимоновым.


https://ed-limonov.livejournal.com/1310368.html - ФОТО!!!
https://ed-limonov.livejournal.com/1310368.html



Другие статьи в литературном дневнике: