Пройти ль пути исповедимы?

Встреча с писателем Николаем Ивановичем Дорошенко
по случаю выхода в свет его сборника «Повести»

Желание искать успеха, писательского признания — качество молодости, с возрастом приходит остепененность, стремление поработать в тишине и покое для души. «Писательство для меня — просто уютное занятие, как вязание», — улыбаясь, делится с нами Николай Иванович, и просит задавать вопросы, высказываться.
Впечатление прозаика Елены Яблонской сформулированы весьма точно — «узнавания миг», так близко и знакомо все в повестях, вплоть до действующих лиц и географии повестей.
Повесть о любви «Выстрел», считает Елена, абсолютно новаторская. «Сформировалось мнение, что роман или повесть о любви заканчиваются либо смертью одного из героев, либо их свадьбой, такой финал нам навязывается западной куртуазной литературой. А ведь у нас в России все далеко не так просто, у нас со свадьбой все только начинается — интереснейшие, сложнейшие взаимоотношения людей».
Повесть «Прохожий» удивительна своей всеобъемлющей лаконичностью. «Если у Маркеса «Сто лет одиночества» — эпос, роман, то у Николая Дорошенко это повесть в тридцать две страницы. И в ней и эпос, и философский роман нашего времени, и предсказание будущего, предчувствие иных времен, прощание с ушедшим».

«Николай Иванович — прежде всего, многогранная личность, — говорит поэтесса Сэда Константиновна Вермишева, — все эти стороны не всегда коррелируются друг с другом, хотя в целом все переплавляется в его «Я» — видение, его поступки, движения его души и в его реальные действия». Вообще, это свойство лириков — пропускать действительность через себя, но фактически автор предстает перед нами как жесткий реалист. И его реализм заключается в том, что он не дает волю своему лиризму, а поступает с героями, как следует в данной ситуации, в контексте времени, часто свершено безжалостно уничтожая их именно в тот момент, когда человек вдруг открылся для чего-то хорошего. Но само время не разрешает произойти чему-то другому.
«Тем, кто сейчас пытаются стать другими, — считает Сэда Константиновна, — никто не даст стать другими — их убьют». И в канве произведения смерть героя всегда внезапна и трагически неожиданна, за один момент, при этом автор никак не подготавливает читателя. Таков диктат, императив времени. Девочку, которая бросается на защиту своих идеалов, своего романтизма, в один момент уничтожает омоновец. Можно было каким-то образом увести героев от этой гибели, но это приговор времени. «Я, — говорит поэтесса, — мысленно возвращаюсь к повестям, мне хочется отвести его пишущую руку от этих концовок, но не получается, он прав, когда поступает вот так, как писатель. Жесткий реализм».
Повесть о любви замечательна тем, что о любви в ней не сказано ни единого слова героями, ни одного объяснения, ни одной любовной сцены. Она как бы метафизически соткана, нерукотворно. Тем не менее, к нам приходит понимание, что это и есть любовь, когда один человек способен к глубокому самоограничению, не считая это жертвой. Не каждый способен вот так провести жизнь в самоограничении и самопосвящении.
Надежда Викторовна сначала предстает как образец, эталон того, как должна вести себя женщина в семье, как она должна соответствовать мужу, но постепенно этот позитивный образ меняется в нашем сознании. А что такое эта женщина? Ничего, она лишь отражение, в ней больше ничего нет. «Из ребра», словно воплощение библейского состояния неразделимости, неотторжимости.

Мое впечатление от этой повести Николая Дорошенко, а также его повести «Видение о Липенском луге» заключается в том, что автор четко и определенно рисует картину Руси, русского человека, русской женщины.

Клубок в две нити —
мягкой и суровой,
утка, основы,
женской и мужской.
Как ни вглядись,
все, кажется, не ново,
улыбчиво, бедово —
что жизнь собой.

Автор с удивительной ясностью определил, обозначил и расставил по местам все переменные, все составляющие в загадке русской души. И это стало для меня откровением. Она, эта загадка, словно свернутый клубок из двух нитей, рождающая плотную крепкую и любящую ткань родной земли:

Нить женская —
доверчива, желанна
и постоянна
как природа-мать;
мужская —
поэтически-пространна
и странна
тайной русскою, видать.

И также, как и Сэда Константиновна, я отмечаю, что в истинной любви слова любви вычурное, дикое и даже какое-то нескромное излишество. Душа Руси состоит из двух половинок — мужской и женской. И русский человек, как Шевцов из повести «Выстрел», как Тимоха из «Видения…», имеет всегда какую-то внутреннюю самостоятельность, можно даже сказать, — скрытую, но жизненно необходимую поэтическую возвышенную устремленность:

Ни слова о любви —
зачем? — меж ними;
в глазах родимых
тщание постичь:
в его — пройти ль
пути исповедимы,
иль снова мимо
журавлиный клич.

Женская природа гармонизирует, поддерживает, приближает к родной земле мужскую, она ласкова, нежна, заботлива, но, увы, не может постичь всей глубины переживания мужчины, и от этого уважение к нему часто переходит в любование, самопредание, служение. Но в тоже время возникает и постоянное беспокойство за него, любимого:

В ее — непониманье,
беспокойство —
когда геройство
радовало жен?
держать у плеч
свое соколье войско
иль тропкой скользкой
в свет ли, на рожон?

Все вместе рождает удивительно устойчивый феномен — русский характер. Очень обнадеживающий вывод раскрывается перед читателем — будущее наше, нашей земли — в гармонии между мужчиной и женщиной, в ней есть все для развития культуры, для продолжения рода, для существования и цельности нации. И я очень признательна Николаю Ивановичу за это открытие, за эту надежду:

Вот так — и ввысь,
и к ласковой землице
в тоске мужицкой
мечется душа,
клубок в две нити —
ни уйти, ни слиться,
и тройка мчится
русская, спеша…

Люди часто просят помочь, — рассказывает далее Николай Иванович, — найти книжку про жизнь, про любовь, как раньше. Раньше можно было прийти в книжный магазин и встретить какую-нибудь жизненную историю. Почему люди вдруг у нас начали смотреть латиноамериканские сериалы? Потому что только там и остались добро, зло, любовь, страсть. Они, быть может, невысокого художественного уровня, но сейчас появляется литература, отстраненная от жизни. ТО, ЧТО ЗАСТАВЛЯЛО ЧИТАТЕЛЯ НЕ ПЛАКАТЬ, а восхищаться: какой этот писатель умный, — то есть не возникало живого переживания. Конечно же, у читателя тут же появляется предубеждение, что литература — не такое «вкусное» занятие, на которое стоит тратить время. Сейчас с трудом можно найти даже три вот такие жизненные книжки.
Книгу хорошей поэзии издай — не берут. А с другой стороны, если приехать в какой-нибудь городишко и выйти на студенческую аудиторию, к ребятам, которым вроде бы ничего не интересно, то для них самих этот опыт удивителен — оказывается, они готовы слушать поэзию. Через пять минут вся эта публика полна внимания, тишина, рты раскрыты, зал заполнен, люди слушают стоя. Она зачаровывает, потому что это свойственно человеческой природе, только нет причин, нет мотива, чтобы душа развивалась, формировалась, двигалась, жила. Удивительно: человек садится и смотрит на листы бумаги, у него на лице какие-то эмоции, и вот так он может сидеть несколько часов. Какая таинственная власть, которая строится только на одном единственном — душа, как ребенок, требует движения, работы, какого-то переживания.

Молодая поэтесса Марина Шамсутдинова называет повести Николая Ивановича свидетельскими показаниями о нашем времени. «И меня, и всех нас, — говорит Марина, — волнует один и тот же вопрос: какой же выход? Какая последняя страница нашего сегодняшнего существования. Какие следующие страницы, и будет ли следующий том?»

«Как раньше создавалась культура народа? — отвечает Николай Дорошенко. — Некрасов писал поэму, а потом вдруг появлялась песня, или же наоборот, чье-то произведение не принималось». Народ участвовал в процессе созидания культуры. Сейчас выбор не делается, он навязывается — фабрика культуры. Родись в наше время Лев Толстой или Пушкин, ему эту фабрику не перекричать. А раньше достаточно было написать хорошую подборку, опубликовать в журнале, и ты уже знаменитый. Искусственно созданное информационное пространство ведет к забвению принципов выживания и деградации нации. Что ждет нас?.. Сложный вопрос. Остается лишь надежда, что истинная поэзия, истинная жизненная проза, законсервированная каким-то образом, дойдет до будущих поколений. Они спросят, имели ли вы вообще право на существование, и тогда ответом на этот вопрос станут книги тех людей, которые неизвестными творят сегодня.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 24.02.2012. Пройти ль пути исповедимы?
• 16.02.2012. Вариации грез
• 11.02.2012. Нам эта звезда светила в ночи
• 01.02.2012. Поэзия всегда тайна