Поэзия всегда тайна
На книгу воспоминаний о Николае Рубцове «Николай Рубцов. Дорога»
И литературно-сценическую композицию Камерного Драматического театра Вологды
А так же видеофильм «Николай Рубцов. Дорога»
Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе…
В какие дали, по какой реке собирался уплыть он на этой лодке?..
……
Дорога, дорога, разлука, разлука
Знакома до срока дорожная мука
И страшно ему без света, без друга…
Дорога, дорога, разлука, разлука
Какая дорога постоянно грезилась поэту?
…….
Как миротворно в горницу мою
По вечерам закатывалось солнце
Как весь простор, небесный и земной
Дышал в оконце счастьем и покоем
И достославной веял стариной
И ликовал под ливнями и зноем.
Актер Борис Плотников.
Я благодарен судьбе, за то, что моя встреча с Рубцовым состоялась. Я знал о Рубцове, читал его стихи, но все это было до встречи с ним. Когда я стал его больше читать, то вдруг понял, что оказывается, мне именно его, этой темы, этой ноты и не доставало в жизни. С тех пор я все время живу с оглядкой на творчество Николая Рубцова. Когда он вошел в меня я даже точно и не знаю, но мне кажется он – большая часть меня.
Я запомнил, как диво
Тот лесной хуторок
Задремавший счастливо
Меж звериных дорог…
Светлый покой опустился с небес
И посетил мою душу
Светлый покой, расстилаясь окрест,
Воды объемлет и сушу.
О, этот светлый покой-чародей
Очарованием смелым
Сделай меж белых своих лебедей
Черного лебедя белым.
«За Христом идут священники, как апостолы, а следом за ними идут поэты. Слово поэта даже без церкви зажигает любовь в сердцах…» Это было сказано в одном из Никольских храмов Москвы при заочном отпевании там поэта Николая Рубцова, жизнь которого трагически оборвалась в Вологде в 1971 году, когда ему было 35 лет.
В книге-альбоме воспоминаний о поэте - «Николай Рубцов. Дорога», составитель Марина Барышева попыталась создать коллективный портрет подлинно-русского поэта с классической для личности такого уровня трагической судьбой.
Анатолий Мартюков, друг поэта по детдому вспоминает: Он всегда был под каким-то впечатлением, он всегда как будто о чем-то думал, переживал, все время присматривался, он был как бы частью того, что его окружает.
Из воспоминаниях Сергея Бодрова, однокурсника по Тотемскому лесотехническому техникуму. Осенней порой 50-го года четырнадцатилетний Коля Рубцов стоял на крыльце деревянного дома и взволнованно говорил: «Как много здесь русского, как я люблю эту местность, откуда все это и для кого? Ты не знаешь?» - «Не знаю, ответил я» - «Значит, мне предстоит…» - «Что предстоит?» Рубцов показал на двор, огород, улицу, ров, ропщущие деревья: Узнать, почему все это так сильно действует на меня».
Собрат по перу Александр Романов. Сколько я вспоминал о нем разных наговоров – угрюмый, бездомный, неприкаянный. Да мало ли что трепала молва. Такое впечатление создавалось потому, что Рубцов даже в многолюдстве бывал человеком совершенно одиноким. Он вроде бы слушал чужой разговор, да не слышал его. Среди даже самой шумной толчеи можно внутренне работать, погружаться в свою мысль, можно за поверхностными обыденными голосами слышать трепет природы за окном. И еще, присматриваясь к нему, я понял, что у человека может быть как бы два потока существования – верхний и глубинный. Так вот, Рубцов был из глубинных людей.
Я слышу печальные звуки,
Их больше не слышит никто…
И зто была не рисовка, а горькая, изнурявшая его самого внутренняя правда таланта.
В минуты музыки печальной,
Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей
Давно душа блуждать устала
В былой любви в былом хмелю
Давно понять пора настала
Что слишком призраки люблю,
Но все равно в жилищах зыбких
Попробуй их останови,
Перекликаясь, плачут скрипки
О желтом плесе, о любви,
Но все равно под небом низким
Я вижу явственно до слез
И желтый плес, и голос близкий,
И шум порывистых берез.
Как будто вечер в час прощальный,
Как будто время не причем
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чем.
Он бывал и общительным и нежным, относился с нежностью к лучшим.
Из воспоминаний дочери:
Мать назвала меня Мариной, и первые несколько дней меня называли Мариной, но когда написали отцу и получили письмо, то он писал как рад дочке, и что назвать надо Леной.
Пахнет елками и снегом
Бодро дышит грудь
И лошадка легким бегом
Продолжает путь
Привезу я дочке Лене
Из лесных дорог
Медвежонка на колени,
Кроме воза дров.
Мне было четыре года, я очень ждала отца, часто плакала и скучала, а когда он приезжал, брал меня на руки и уходил гулять. Я понимала, что он не обычный человек, не такой, как все. Последний раз я его видела летом 70-го года. Еще моя мама говорила мне, что отец хотел, чтобы был у него сын и звали его Николай Рубцов. Но так как сын у них не родился, а родился он у меня, то мальчика решено было называть Николаем Рубцовым.
Осенью 2005 года группа проекта собиралась выехать в Петербург на запись интервью с внуком поэта, но накануне юбилея своего деда юный Коля Рубцов, защищая честь своей девушки, трагически погиб.
Рубцов говорил на простом понятном каждому языке о простых обыденных явлениях – морошка, река, пароход, лошадь, поле. Первый выпавший снег превращается у Рубцова в эстетический и нравственный феномен.
…………..
Валентин Сафонов служил вместе с Николаем Рубцовым на Северном флоте.
В годы флотской нашей юности Рубцов был очень общительным человеком, с отчаянной смелостью врубался в любой разговор о литературе, тем паче, о поэзии. Если сам читал стихи и вслух размышлял о чьих-то, то Колю слушать не переслушать. И замыкался он лишь в том случае, когда невзначай или с назойливым интересом касались начала его жизни – где родился, рос. Коснуться этих самых начал – все равно, что открытую рану зацепить. Он молча злился или отвечал грубостью.
Вы понимаете меня?
Вы восхищаетесь стихами?
Вы поднимаете меня,
Как поднимаете стаканы.
И льется белое вино,
И кадыки под кожей прыгают,
И льется красное вино,
И рты коверкаются криками.
А после наступает спад,
И ночь чадит огнями желтыми
И отправляетесь вы спать
С чужими и своими женами.
И в комнате моей пустой
Лежат бессмысленно и странно
Опустошенные стаканы
Что вами брошены на пол.
И злое молчание, и нарочитая грубость лежали на поверхности, как бы формой самозащиты. А в душе его постоянно жила огромная невыносимой силы негаснущая тоска по родительской ласке, отчему крову.
В жарком тумане я
Сонный стряхнем порт,
Ей капитан меня
Первым прими на борт.
Плыть, плыть, плыть
Мимо могильных плит
Мимо церковных ран
Мимо семейных драм.
Скучные мысли прочь,
Думать и думать лень
Звезды на небе - ночь
Солнце на небе – день.
Плыть, плыть, плыть
Мимо родной ветлы,
Мимо зовущих нас
Милых сиротских глаз.
Если умру, по мне
Не зажигай огня
Весть передай родне,
И посети меня,
Где я зарыт спроси
Жителей дальних мест,
Каждому на Руси
Памятник добрый крест
Плыть, плыть, плыть…
Плыть, плыть, плыть…
Василий Абатуров. Хамства и пренебрежение Николай действительно не терпел. Чем вызвал раздражение людей определенного сорта, трудно сказать. Толи какой-то особой внутренней сосредоточенностью, то ли цепкостью быстрого взгляда, который был не как у всех. А между тем, выглядел он, скорее, незаметно, чем вызывающе.
Евгения Савкина училась с Николаем Рубцовом в Кировском горно-химическом техникуме.
Никто в нем тогда не видел поэта. Ни тот, кто учился, ни тот, кто учил. И каждый, пожалуй, в ответе за это, хотя для оправданий есть много причин. Как невнимательны друг к другу люди. Будьте внимательны друг к другу. Вдруг какой-то гений среди вас, пройдет время, а вам и сказать-то будет нечего, как мне сейчас. Рядом был Рубцов. Надо быть всегда очень внимательным друг к другу, ко всем людям.
Валентин Сафонов. Недолгие и нелегкие дни, прожитые Рубцовым в Москве оказались для него тем же, чем был шнур для динамита. Энергия, которая годами накапливалась в сего смятенной ищущей, не знающей покоя душе вдруг прорвалась наружу, пролилась стихами. Перед Рубцовым доверчиво распахнулись сердца читателей.
Ночью я видел - ломались березы
Видел - метались цветы,
Гром, рассылающий гибель и слезы
Всех настигал с высоты.
Как это странно и все-таки мудро
Гром роковой перенесть,
Чтоб удивительно светлое утро
Встретить как светлую весть.
Вспыхнул сверкающий солнечный веер,
Дышат нектаром цветы,
Влагой рассеянной озеро веет,
Полное чистой воды
………
Меж болотных стволов
Красовался восток огнеликий,
Вот наступит октябрь,
И покажутся вдруг журавли,
И разбудят меня,
Позовут журавлиные клики
Над моим чердаком
Над окошком, горящим в дали.
Широко по Руси
В предназначенный срок увяданья
Возвещают они
Как сказания древних страниц
Все, что есть надуше,
До конца выражают рыданье
И высокий полет
Этих гордых прославленных птиц…
Широко по Руси
Машут птицам согласные руки
И забытость болот
И утрату знобящих полей
Могут выразить все,
Как сказанья, небесные звуки
Далеко разгласив
Улетающий плач журавлей.
Вот летят, вот летят,
Отворите скорее ворота,
Выходите скорей,
Чтоб взглянуть на любимцев своих…
Вот. Замолкли,
И вновь сиротеет душа и природа
От того, что молчит.
Так никто уж не выразит их.
Услышав по радио подборку рубцовских стихотворений, Глеб Горбовский остолбенел. Вот я ощутил Николая как огромного поэта. Фаворитом он не был никогда при жизни, а был изгоем, бомжем от поэзии, как сейчас сказали бы, но иногда эти бомжи становятся и царями и идолами, и слава богу!
Стихи «Трущобный двор, фигура на углу», которые Николай мне посвятил и прочитал, глубоко потрясли, взволновали меня образами, драматизмом правды. И Коля перестал быть для меня просто Колей. В моем мире возник поэт Николай Рубцов. Это был праздник.
Трущобный двор. Фигура на углу.
Мерещится, что это Достоевский.
И желтый свет в окне без занавески
Горит, но не рассеивает мглу.
Гранитным громом грянуло с небес!
В трущобный двор ворвался ветер резкий,
И видел я, как вздрогнул Достоевский,
Как тяжело ссутулился, исчез...
Не может быть, чтоб это был не он!
Как без него представить эти тени,
И желтый свет, и грязные ступени,
И гром, и стены с четырех сторон!
Я продолжаю верить в этот бред,
Когда в свое притонное жилище
По коридору в страшной темнотище,
Отдав поклон, ведет меня поэт...
Куда меня, беднягу, занесло!
Таких картин вы сроду не видали,
Такие сны над вами не витали,
И да минует вас такое зло!
...Поэт, как волк, напьется натощак.
И неподвижно, словно на портрете.
Все тяжелей сидит на табурете,
И все молчит, не двигаясь никак.
А перед ним, кому-то подражая
И суетясь, как все, по городам,
Сидит и курит женщина чужая...
- Ах, почему вы курите, мадам!-
Он говорит, что все уходит прочь,
И всякий путь оплакивает ветер,
Что странный бред, похожий на медведя,
Его опять преследовал всю ночь,
Он говорит, что мы одних кровей,
И на меня указывает пальцем,
А мне неловко выглядеть страдальцем,
И я смеюсь, чтоб выглядеть живей.
И думал я: «Какой же ты поэт,
Когда среди бессмысленного пира
Слышна все реже гаснущая лира,
И странный шум ей слышится в ответ?..»
Но все они опутаны всерьез
Какой-то общей нервною системой:
Случайный крик, раздавшись над богемой,
Доводит всех до крика и до слез!
И все торчит
В дверях торчит сосед,
Торчат за ним разбуженные тетки.
Торчат слова,
Торчит бутылка водки,
Торчит в окне таинственный рассвет!
Опять стекло оконное в дожде.
Опять удушьем тянет и ознобом...
Когда толпа потянется за гробом,
Ведь кто-то скажет: «Он сгорел... в труде».
Наше поколение было свидетелем величайшего события, когда на наших глазах вырос, появился, расцвел и стал безусловно великим поэт. Вы думали, может быть, это только поколению Пушкина и Есенина повезло. Кто-то по времени не застал, кто-то провозглашался, но таковым не был, а Рубцов появился на наших глазах. Он пришел к нам, ну как божий дар, по сути.
Василий Белов. Для меня состояние счастья, когда я думаю о том, что люблю Пушкина, Лермонтова, Толстого, Чехова, и я понимаю, что мне повезло родиться там, где есть это. Когда я открываю Рубцова, я испытываю то же чувство. Надо омыться чем-то – берешь Рубцова, Есенина, Тютчева, Пушкина, читаешь, и сразу возвращается настроение прекрасное.
Что все трудности? вот ради чего стоит жить, как надо писать, как надо делать.
Пришвин, кажется, сказал, что поэзия пишется неоскорбляемой частью души. Вот для поэзии он сохранил эту неоскорбляемую часть души. Он понимал всю тяжесть жизни и знал ее, но в стихи, как правило, не допускал. Темных подробностей избегал, словно решил для себя это заранее каким-то инстинктом поэта, что только светлое, свет.
Особое качество русское поэзии - это качество простой души, то, что очень любил Пушкин, об этом говорил и Лермонтов, об этом говорил Тютчев, таков был Некрасов. Вот она, прослеживается традиция наша. И только таким образом осуществляется культурная миссия народа. И поэзия и родина Рубцова отождествляется. Это не парадокс, потому что поэзия была для Рубцова такой же духовной родиной, как та, что он видел и переживал, существуя на этой земле.
Вся жизнь Рубцова была под знаком ухода… в какой-то высокий небесный мир, что как будто всем своим поведением, своим настроением звал нас куда-то в какую-то высь, которая почти недоступна.
Читает автор:
Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье
И тайные сны неподвижных больших деревень
Никто меж полей не услышит глухое скаканье
Никто не окликнет мелькнувшую быструю тень.
Рубцов иногда приходил на берег Тотьмы и сидел возле разрушенной церкви рядом с гаснувшими ликами святых. Он соединил несоединимое, и образ неразрушенного храма в душе проходит через всю его жизнь как символ восстановления поэзии, и для Рубцова – разрушенных ценностей в душах людей.
Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно
Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!
Пустынно мерцает померкшая звёздная люстра,
И лодка моя на речной догнивает мели.
И храм старины, удивительный, белоколонный,
Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, -
Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..
О, сельские виды! О, дивное счастье родиться
В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!
Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!
Боюсь, что над нами не будет таинственной силы,
Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,
Что, всё понимая, без грусти пойду до могилы...
Отчизна и воля - останься, моё божество!
………
Все облака над ней,
все облака...
В пыли веков мгновенны и незримы,
Идут по ней, как прежде, пилигримы,
и машет им прощальная рука.
Навстречу им июльские деньки
Идут в нетленной синенькой рубашке,
По сторонам - качаются ромашки,
И зной звенит во все свои звонки,
И тень зовут росистые леса...
Как царь любил богатые чертоги,
Так полюбил я древние дороги
И голубые
вечности глаза!
То полусгнивший встретится овин,
То хуторок с позеленевшей крышей,
Где дремлет пыль и обитают мыши
Да нелюдимый филин-властелин.
То по холмам, как три богатыря,
Еще порой проскачут верховые,
И снова - глушь, забывчивость, заря,
Все пыль, все пыль да знаки верстовые...
Здесь каждый славен -
мертвый и живой!
И оттого, в любви своей не каясь,
Душа, как лист, звенит, перекликаясь
Со всей звенящей солнечной листвой,
Перекликаясь с теми, кто прошел,
Перекликаясь с теми, кто проходит...
Здесь русский дух в веках произошел,
И ничего на ней не происходит.
Но этот дух пройдет через века!
И пусть травой покроется дорога,
И пусть над ней, печальные немного,
Плывут, плывут, как прежде, облака...
…………
Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою...
Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром...
Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.
Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей...
………………………
Глеб Горбовский уподобил Рубцова сияющему хвосту улетающей кометы
Удаляется комета от Земли.
Наблюдать ее не многие могли.
Удаляется комета...А могла
Дивным светом озариться наша мгла.
Так порою с ясноглазою душой
Появляется ребенок - всем чужой.
Ходит-бродит, огибая строй дельцов,
Пишет горестные песни, как Рубцов.
И, внезапно натыкаясь на удар,
Удаляется, как дым, как белый пар.
Превращается в космическую стынь.
Удаляется, неся в себе светлынь!
И никто ему не машет вслед рукой:
На земле в такое время лишь - покой.
Удаляется в соседние миры,
Как забытый детский шарик из игры.
Василй Белов.
…
Ни бога, ни родины
лишь мавзолей
и звезды воспетые хором
и тихо мерцая светило полей
горит над небесным угором…
Сергей Бодров. В ту угрюмую холодную ночь было тихо, тихо до онемения.
Мы сваливать
не вправе
Вину свою на жизнь.
Кто едет -
тот и правит,
Поехал - так держись!
Я повода оставил.
Смотрю другим вослед.
Сам ехал бы
и правил,
Да мне дороги нет...
Это Рубцов о своей растерянности, о том, что не может, как все, удержаться на полном ходу, не выдержит скачки, отстанет и навек потеряется позади. Говорит поэт о себе, а сказал обо всех, кто в сегодняшнем дне. Все мы в хаосе быстрой езды. Едем не зная, куда, не зная, зачем, и что с нами будет.
Читает автор на заседании клуба «Славянин». Тогда Рубцов был еще известен только как «поэт из Тотни».
Поезд мчался с грохотом и воем,
Поезд мчался с лязганьем и свистом,
И ему навстречу желтым роем
Понеслись огни в просторе мглистом.
Поезд мчался с полным напряженьем
Мощных сил, уму непостижимых,
Перед самым, может быть, крушеньем
Посреди миров несокрушимых.
Поезд мчался с прежним напряженьем
Где-то в самых дебрях мирозданья,
Перед самым, может быть, крушеньем,
Посреди явлений без названья...
Вот он, глазом огненным сверкая,
Вылетает... Дай дорогу, пеший!
На разъезде где-то у сарая,
Подхватил меня, понес меня, как леший!
Вместе с ним и я в просторе мглистом
Уж не смею мыслить о покое, -
Мчусь куда-то с лязганьем и свистом,
Мчусь куда-то с грохотом и воем…
Но довольно! Быстрое движенье
Все смелее в мире год от году,
И какое может быть крушенье,
Если столько в поезде народу?
Была такая тишина после того, как он прочитал это стихотворение, все замерло, а потом шквал аплодисментов. И после него стихи уже никто не читал. Это истинное прозрение.
Замерзают мои георгины.
И последние ночи близки.
И на комья желтеющей глины
За ограду летят лепестки...
Нет, меня не порадует - что ты! -
Одинокая странствий звезда.
Пролетели мои самолеты,
Просвистели мои поезда.
Прогудели мои пароходы,
Проскрипели телеги мои, -
Я пришел к тебе в дни непогоды,
Так изволь, хоть водой напои!
Не порвать мне житейские цепи,
Не умчаться, глазами горя,
В пугачевские вольные степи,
Где гуляла душа бунтаря.
Не порвать мне мучительной связи
С долгой осенью нашей земли,
С деревцом у сырой коновязи,
С журавлями в холодной дали...
Но люблю тебя в дни непогоды
И желаю тебе навсегда,
Чтоб гудели твои пароходы,
Чтоб свистели твои поезда!
……….
Авторы проекты записали рассказы более ста друзей и сокурсников поэта, размышления известных писателей, исследователей в разных уголках страны впервые объединив живые воспоминания современников Николая Рубцова. Документальные кадры фильма, где поёт и читаем сам автор, позволили воссоздать его образ вживую, дали возможность нам с вами, тем, кто родился позже, познакомиться с ним, впитать его суть, ощутить его природу и запомнить таким, как он был, как если бы мы лично его знали и слышали.
Другие статьи в литературном дневнике:
