***
Нет ничего слаще предвкушения....
Нет чувства более насыщенного, более сочного....
Вот-вот твоя жизнь перевернется....
Вот-вот сбудется мечта....
Вот-вот ты соскользнешь в неизвестность, сбитая с ног долгожданной волной....
Соскользнешь вверх и упадешь в небо, нарушая все законы физики....
Меня ждет дорога....
Несколько дней дыхания – высокого/широкого/громкого....
Отъезд – это всегда маленькая смерть....
Сладкая и сочная, словно персик, стекающий по губам....
Один жизненный цикл заканчивается, чтобы дать дорогу новому....
И если возвращение домой – это перерождение,
то я – одержимый жизнью камикадзе....
Путешествия в корне меняют меня....
Я до безумия люблю эти последние часы...
Когда ты поворачиваешь ключ в замочной скважине и делаешь шаг...
Когда выходишь из дома и напоследок оборачиваешься,
чтобы мысленно попрощаться со своим окном....
Когда одеваешь наушники и ставишь первую песню дорожного плейлиста....
Я всегда знаю заранее, каким будет моё возвращение....
Я зайду в пустой дом, сброшу на пол грязный рюкзак и подойду к зеркалу....
Увидев свое отражение, я дотронусь пальцами до щеки и попытаюсь узнать себя....
Но блеск в глазах не даст соврать... Всё иначе....
Я не могу предугадать какими будут мои желания, чувства, мечты....
Какой буду я сама....
Но всё однозначно переменится....
Начнется новый жизненный цикл....
Раньше я жил в другом городе. Там все дома были кривые и воздух влажный, и от влаги выцветали краски и волосы становились пушистыми, а кожа – словно из воска.
Когда я жил в этом городе, по вечерам я часто ходил в гости к своей подруге. Её квартира была на последнем этаже, с окнами с видом на реку. В её квартире были мягкие старые кресла и пыльные абажуры. В её квартире были такие уголки, куда можно прятаться с чашкой чая или полубутылкой вина, играть в крестики-нолики с самим собой или думать с закрытыми глазами.
Не я один ходил к ней, сидел на её креслах и слушал её дрянные пластинки. На самом деле, почти каждый вечер в квартире с окнами на реку собирались люди, их было много – не меньше пяти, возможно, около пятнадцати. Это не были одни и те же люди. Они сменялись, приводили своих знакомых, иногда кто-то пропадал навсегда или уезжал, иногда кто-то с кем-то ссорился, а мирились редко. Подруге было наплевать почти на всех. Она со всеми одинаково разговаривала, никого не прогоняла и ни по кому не скучала.
В её квартире был дым и грязь и много немытой посуды. В её квартире было много дымных и грязных чужих голосов. Они перекрикивали друг друга под музыку.
Любовь в её квартире тоже была, но очень мало, и она пахла тающим снегом. Это грустно, когда любовь пахнет тающим снегом. Хочется зажмуриться.
Однажды я сидел в самой маленькой и самой дальней комнате и рисовал углём на подоконнике. Я слышал, как за стенами шумят люди, и от этого моя тишина становилась совсем особенной. Но тут внезапно кто-то нарушил её, нелепо ворвавшись в дверь, споткнувшись о порог, молча остановившись и посмотрев на меня. Надо сказать, что это была девушка. Она была страшно высокая и тощая, я никогда не видел таких высоких и таких тощих девушек до того момента, как эта ввалилась в мою тихую комнату.
Я разглядывал её, возможно, довольно неприлично, то есть, на моём лице наверняка было написано: боже мой, какая ты высоченная, просто как каланча, что тебе здесь надо?
Девушка слегка покачала головой и сказала:
- Простите меня, я очень прошу, можно мне посидеть здесь?
Я кивнул, и она села на полу у стены, согнув в коленях свои длинные тонкие ноги. Она была в юбке, и я увидел её голые колени, все в синяках. У неё были короткие волосы, постриженные ужасно неаккуратно. В целом, она составляла очень жалкую картину.
Я поймал себя на мысли, что всё ещё мучаю её взглядом, в котором читаются все мои мысли. Чтобы как-то загладить свою вину, которая теперь стала слишком ощутима, я взял кусочек угля с подоконника и нарисовал на своём лице закрученные усы. Потом я ещё с помощью угля соединил брови на переносице. И улыбнулся.
А она не улыбнулась. Она посмотрела на меня очень испуганно и встревожено.
- Что с тобой? – спросил я.
- Мне очень плохо, я сумасшедшая. Понимаешь? Не надо так смотреть, вообще лучше не смотри. Потому что я сумасшедшая, и это правда.
Я пожал плечами, встал и вышел из комнаты.
Мне почему-то показалось, что она обидела меня. И я пошёл и выпил чего-то крепкого и противного. Потом я потанцевал с кем-то крепким и противным. А когда я вернулся в ту маленькую комнату, я увидел, что моя знакомая стоит на подоконнике распахнутого окна. Я замер и посмотрел на её спину, и на её щиколотки и на длинную тонкую шею под клочками стриженых волос. За ней было видно – ночь, и река блестела.
Я быстро подошёл к ней, крепко обхватил руками её колени и силой стащил с подоконника. Она не сопротивлялась, но удивилась.
- Ты что? – спросила, уставившись мне прямо в глаза, в самые глаза, в самую глубь.
- А ты что? Дура. Ещё бы спрыгнула оттуда, - а я злился, сам не знаю, почему.
- Я не собиралась.
- Мне всё равно. Пойдём отсюда.
Она не хотела, но я вцепился в её руку и вытащил в коридор; не отпуская её руки, я отыскал среди обуви её туфли – она сказала мне, зелёные, на ремешках. У неё были очень грязные пятки, потому что она стояла босиком на подоконнике, который я изрисовал углём. Я заметил это, когда застёгивал на ней туфли.
- Прости, - виновато сказала она. – Я испортила твои рисунки. Ты из-за этого злился?
Мы пошли по городу, прикасаясь кончиками пальцев к стенам домов, к стволам деревьев и чугунным оградам.
Я узнал её имя: Флора. Я хотел сказать ей, что это глупо, но не сказал, потому что боялся обидеть её. А потом я понял, что это не глупо.
Я привёл её к себе домой, и мы легли спать в одной постели. Я мог бы раздеть её и сделать всё, что захотел бы, но я ничего не захотел.
К вечеру следующего дня я сказал ей:
- Оставайся здесь.
Она осталась.
Я не знаю, сколько ей лет, не знаю, чего она хочет, не знаю, чем она питается, не знаю, почему у неё всегда синяки на коленях, не знаю, зачем она грызёт ногти, не знаю, почему она плачет, не знаю, какая нормальная температура её тела, не знаю, умеет ли она петь, не знаю, любит ли она собак, не знаю, куда от неё сбежать, не знаю, как ей помочь.
Однажды мы были в зоопарке. Мы ходили молча по дорожкам и шуршали подошвами по песку. Было жарко.
Флора остановилась перед клеткой, в которой спала лисица. Флора схватилась за прутья и прижалась к ним лицом. Флора зарыдала. Флора упала на колени. Флора рыдала и валялась в пыли.
Кажется, какие-то люди окружили её и поднимали её, пугливо и брезгливо успокаивали, кого-то звали.
Я не знаю. Я убежал и бросил её там одну.
Она снова пришла в мою квартиру через неделю и тихо села рядом со мной. Было полдвенадцатого ночи.
- Где ты была? Что случилось? – спросил я.
- Я сумасшедшая. У меня проблемы. Мне очень плохо.
Нет. Это было неправдой.
- Послушай, я хочу узнать, какие у тебя проблемы. Давай поговорим.
- Нет. Давай поедим мороженого.
Она улыбнулась совершенно счастливой улыбкой и достала из своей сумки большое пластмассовое ведро с мороженым. И две ложки.
Однажды я заглянул в комнату и увидел её, она сидела за деревянным письменным столом, нежно гладила его пальцами, плакала и что-то шептала.
- Я тебе расскажу. Я говорю, что я сумасшедшая, потому что все так называют меня. Я не знаю, что значит быть сумасшедшей. Если это значит – быть как я, то я расскажу тебе, что я чувствую. Я чувствую в себе что-то! Это что-то очень большое. Оно больше меня. И ещё, оно больше всех. Оно дышит за меня и болит во мне. И оно заставляет меня болеть за других. За других людей, за других животных, за другие предметы, за всё на свете. Оно очень сильно болит. Я уверена, что у тебя никогда и ничего так сильно не болело. И это хорошо, это страшно хорошо, я этому очень рада. Потому что если бы у тебя так сильно болело – я бы посмотрела на тебя, и меня бы разорвало от боли.
Однажды Флора разбудила меня ночью. Она был очень напугана, её бледное лицо нависло надо мной в полумраке комнаты.
- Вставай. Пожалуйста. Я покажу тебе ужасную вещь.
Я сел в кровати, и Флора села рядом со мной, нелепо поджав под себя свои длинные ноги и скомкав одеяло грязными пятками.
У неё в руках был коробок спичек. Она вынула одну спичку и чиркнула о коробок. Я слышал, как тяжело она дышит.
- Видишь? – прошептала она.
- Да. Я вижу горящую спичку, - ответил я и поднял взгляд от спички на её лицо.
Это было ужасно. Боль умирающего в муках – больного человека, подстреленного животного, сожжённого дерева. Вот во что превратилось её лицо.
Она всё жгла и жгла спички, и с каждой новой спичкой ей было всё больнее.
И тогда я отобрал у неё коробок и выбросил его в окно.
Флора сидела, низко опустив голову и крепко сцепив пальцы.
- Как же это может быть, - произнесла она еле слышно. – Как они могли придумать такую отвратительную пытку…
Уже начиналось утро, становилось светлее. Я подошёл к Флоре и заглянул в её лицо, но её лица не было. Её глаза были плотно закрыты. Я обнял её и прижался к ней. Я прижался лицом к её животу, чуть ниже груди. Я прижался лицом к её животу, очень-очень сильно. Она была такая тёплая, и её платье пахло застиранной старой тканью, как сладко пахло её платье! А её кожа пахла нагретой на солнце древесной корой и липкими блестящими листьями, какие бывают в конце мая.
Я перестал дышать и широко раскрыл глаза, продолжая прижиматься лицом к её животу.
Я увидел дерево. Дерево росло внутри неё. Внутри неё росло дерево. Высокое красивое дерево, с переплетёнными узорчатыми ветвями, оно росло внутри неё. Оно было там.
У неё внутри было дерево.
Другие статьи в литературном дневнике:
- 31.05.2013. ***
- 30.05.2013. ***
- 28.05.2013. ***
- 27.05.2013. ***
- 26.05.2013. ***
- 25.05.2013. ***
- 24.05.2013. ***
- 23.05.2013. ***
- 22.05.2013. ***
- 21.05.2013. ***
- 20.05.2013. ***
- 19.05.2013. ***
- 18.05.2013. ***
- 17.05.2013. ***
- 16.05.2013. ***
- 15.05.2013. ***
- 12.05.2013. ***
- 11.05.2013. ***
- 07.05.2013. ***
- 06.05.2013. ***
- 05.05.2013. ***
- 04.05.2013. ***
- 01.05.2013. ***
