Мария Махова
было вчера...было вчера..
Мария Махова
Было вчера… кто этот день помнит?..
Перелистнуть, выйти за грань чисел.
В детстве был страх, если один в доме.
В старости страх – если один в жизни.
Что-то уже близко, совсем рядом.
Облаком, сном, ветром метёт, шепчет.
Но иногда лучше не знать правды.
Но иногда правды не знать легче.
Но от себя разве куда деться?..
Слышишь, гремит, птицы летят низко.
В детстве был страх – вдруг ты умрёшь в детстве?..
В старости есть страх – пережить близких.
Выйти к воде, молча стоять просто.
Выпасть, как дождь, свой разгадать полюс.
…Первый твой крик, первый твой страх острый.
«Время пошло» -- тихий с небес голос.
слова
Мария Махова
Я могу видеть тебя свободно, так же, как и дышать и петь. Ты появляешься где угодно – на перекрёстке, в кафе, в толпе. В жарком июле, в сыром апреле, на остановке почти пустой. Рядом с какими-то каруселями, рядом с киосками и авто.
Но иногда, уходя в укрытие, будто до лба замотавшись в шарф, я начинаю совсем не видеть, может быть даже и не дышать. Нет ни дурного и ни хорошего, нет напряжённых и вечных тем. Где-то внутри головы есть прошлое, а настоящего нет совсем. И вот тогда, всё забыв и выплакав, словно на нитке держась едва, я изучаю пространство выдохом и подбираю к нему слова.
держаться
Мария Махова
Нужно держаться, нужно держаться, листья кружатся, их не поймать,
лёгкие танцы, тонкие пальцы, сжаться, собраться - скоро зима;
листья кружатся выше и выше, где-то под крышей, или над крышей…
скоро зима, дорогая, ты слышишь, белая-белая, всё заметёт,
всё заберёт – и сомненья, и страхи, чьи-то прогнозы, рецепты, бумаги,
всё заморозит – дороги, овраги –
всё превратит не в сугробы, так в лёд.
Вот – перепутались дни и приметы,
вот – не раздумывай, выкинь и вычти,
вот – находи триста сорок отличий с тою собой – и с сегодняшней этой –
ветром, ответом, кометой летящей (там ли летала и так ли – неважно!..)
голубь почтовый, живой, настоящий медленно кружит над днём уходящим,
домом бумажным.
Что бы там ни было, как бы ни сжало (сколько нас выбыло, сколько сбежало,
не уместившись ни в рамки, ни в строчки, просто оставив, отставив, отсрочив),
в прочерке, в точке, в глубокой печали – брошенным, обнятым, загнанным, гордым –
за что угодно – за ветер случайный, за это облако, небо и воду,
за эти тонкие линии, стебли, за этот вечер, туманный и зыбкий,
за эти звуки невидимой скрипки снов улетающих, тающих, медленных…
за горизонт, за полоску заката, за этот луч, что в глазах отражается,
нет, не бояться – держаться, не падать -
надо держаться.
один
Мария Махова
Целовали в темечко бестолковых,
раздавали каждому.
Вот тебе музыка, вот тебе слово,
а этому – то и это - дважды.
Дважды два, косинусы, параллелепипеды,
нет выбора.
Какие ноты, какие пюпитры –
репетиторы.
Вот уже и другая схема, другая история.
- У мальчика аллергия и малокровие –
надо на море.
Три плюс три – шесть, дважды два – четы…
Ты такой не один есть,
много таких, как ты.
У ангела были другие планы,
но он молчит.
Воздух – режим – витамины – бананы –
врачи.
Всё ему – самое.
А как же иначе.
Но мальчик странный.
У вас странный мальчик.
Солнца луч заоконный скользит, играет.
Мальчик выходит из зоны,
идёт по краю.
Он видит море и слышит море
как дышат волны…
Его уже ищут.
Но всё случилось.
Он всё запомнил.
Там
на белых подушках,
в мерцанье больничных ламп,
там нет никакого будущего,
там некого больше слушать –
он слишком слаб.
Но он поправится, и решит все задачи,
всё будет так же…
Но эти волны
и море в горле
и звуки протяжные…
Пройдёт не один год.
А, может быть, миллион.
Я видела нынче его.
Я знала, что это он.
Солнечный луч преломился в груди
и дождём вышел.
Мальчик, ты не один.
Хоть и всегда один.
Только бы выжил.
Алёша
Мария Махова
А у первого сына глаза были синие, как река.
Унесла речка синяя первого сына от берега.
Да кабы знать, куда на заре его проводила.
А Динка знала – в своей конуре всё выла да выла.
Холодно, дико – да не вернёшь, чтоб всё иначе.
Не вой, Динка – не переревёшь, не переплачешь.
А второго сына обнимала сильно, смотрела на солнце.
Довела до ворот, а ветер ревёт, никак не уймётся.
Не отнять рук от рук на большом ветру, что-то ноет сердце.
А ветер выходит на прежний круг, вращается мельница.
Что с ветром спорить – утихнет вскоре, гуляет, где хочет.
Не его доля, не его горе – то мой сыночек
На чужой войне, на чужой стороне затих и остался.
Было, да погасло.
Фотография на стене.
Его тень у окна.
Динка, что ж ты не воешь, его больше нет, нет его у нас.
А третий-то, Алёшенька,
улыбается солнышком, на стол роняет крошки.
Птички – гули-гули, все давно проснулись, день какой хороший –
гулять пойдем, Алёша.
Мамка юбку надевает, платок надевает, как счастья много.
Какой нынче праздник – да кто ж его знает, что там у Бога.
Не гаснет свечка, поёт сердечко, светло пока ещё.
Скрипит крылечко, пойдём вдоль речки, свернём на кладбище.
Мамка у Алёши хороша-хороша,
и сам Алёша синеглаз и пригож,
на мамку похож, на братьев похож,
идут не спеша.
А что Алёша знает? Да всё Алёша знает, всему-то рад – а что ещё?..
Мамка идёт, коляску толкает - Алёша, видишь, как хорошо?
Коляска затормозила на кочке, но мамка справится.
Пошёл сыночку двадцатый годочек – сидит, улыбается.
А счастья-то вон сколько на свете – лёгкое пёрышко.
Алёша кивает, глаза прикрывает – спи, моё солнышко.
Никому не отдам – ни волне, ни войне, ни другой печали.
Сама уложу, сама покачаю.
Смотрит мамка глазами ясными с тихой заботою.
А где оно, счастье? Да вот оно, счастье, ну вот оно, вот оно.
дети пропавших лётчиков
Мария Махова
А дворовая безотцовщина тайно верила в папу-лётчика,
а Андрюха, невзрачный, маленький, хоть и жил целый год за отчимом,
всё твердил, что он сын полярника,
ну а мы были дети лётчиков.
В прошлом - праздники коммунальные, коридоры большие, тёмные –
вот панельный дом на окраине, сзади поле и пруд с тритонами,
у меня есть кладовка, лампочка, где в субботу иль в воскресенье
я печатала фотокарточки, в красном свете,
забыв о времени.
Уплывали мечты за прочерки, рассыпались в цветное крошево,
мы же, дети пропавших лётчиков, знали что-то намного большее,
будто в нас где-то там поверили и наполнили чем-то доверху,
будто падая с ветки дерева, всё равно мы взмывали к облаку.
Поцарапанные и грязные, мы ползли по оврагам первыми,
мы, естественно, были «красными», никому не хотелось в «белые»,
и орали, но нет, не плакали, больно падая с битых великов,
а ещё воровали яблоки из окрестных садов и ели их.
Вырастала шпана дворовая, уходила в другие плоскости
и искала чего-то нового,
но не в небе и не на полюсе,
только где-то осталась всё-таки эта память за тенью плотною –
у Андрюхи была «будёновка»…
негде взять было шлемы лётные.
Мир вокруг то стонал, то морщился, врал с трибун, планы знал заранее,
ну а мы были дети лётчиков,
мы готовились к испытаниям,
и когда в небе – гул, и выхватит взгляд одну лишь полоску яркую –
это лётчики-истребители вылетают спасать полярников.
как было много лет назад
Мария Махова
Отпуск закончился. Маме пора вновь на работу, и что тут изменится…
Я еду в ясли, позавчера мне исполнилось ровно два месяца.
Я молчалива и не кричу.
Я улыбаюсь и каждому рада.
Скоро предъявят меня врачу, ну а потом унесут куда-то…
Так, унесут, будто я ничья. Буду я общая, часть народа.
Я, как обычно, буду молчать,
в этом врачи заподозрят что-то,
странность какую-то – жди беды, их ведь совсем не тому учили –
дети должны, разевая рты, много кричать – есть на то причины,
дети всегда и везде вопят, просят то есть, то сменить пелёнку,
ну а вот эта… (вот эта – я)
только молчит и лежит тихонько…
Вышли врачи совещаться за дверь, думают – что у меня со звуком?.. –
видимо, что-то в её голове… (то есть в моей) мимо всей науки!..
Значит, мы сделаем ей укол!.. и не один, нужен целый комплекс,
чтобы как все стал ребёнок, то есть так же, как все, нарушал покой, -
чтобы кричал и просил тепла,
чьих-нибудь рук, «угу-гу», прогулок,
чтоб размотали, чтоб повернули, чтобы забросили все дела
ради каких-то невнятных слов, ради того, чтобы что-то петь им,
этим комочкам, кулёчкам этим, непонимающим ничего,
чтоб замечали любой пустяк,
чтоб их носили на мягких крыльях,
чтобы качали в больших руках,
и говорили, и говорили…
чтоб целый мир – не один на всех – для одного, одного, и только -
маленький, как колыбель, как лодка,
с облаком-мамой на целый век...
…В комнату входит серьёзный врач с чем-то в руке, потолок всё ниже…
Мама, ты где, я тебя не вижу…
голос твой слышу…
и плач, и плач.
Другие статьи в литературном дневнике:
