Харуо СиранеХаруо Сиране Зацикленность на тех самых нескольких мгновениях, запечатлеваемых в хайку ('haiku moment'), приводит к тому, что большинство североамериканских хайку не обладает важнейшим свойством японских хайкай и хайку - их аллюзивностью, способностью вступать в диалог с поэтическими и другими текстами. Кажется, Шелли сказал, что стихи, в конечном счете, всегда о стихах. Большие поэты постоянно ведут беседу друг с другом. Верно это и для поэзии хайкай, которая и возникла как пародическая форма, из смешения и выворачивания правил и привычных взаимосвязей классической поэзии. Одна из новаций Басё состояла в том, что он вышел за пределы пародии, так что у него литературные и исторические аллюзии возводят хайкай, прежде считавшиеся текстами низовыми, развлекательными, в ранг высокой литературы. Многие хайку Басё и Бусона в самой основе своей построены на отсылках к более ранней поэзии, будь то японской или китайской. Так, одно из самых известных стихотворений Бусона (1742): Ива опала, (Перевод Веры Марковой) - описывает определенную картину природы, запечатлевая мгновение "здесь и сейчас", но вместе с тем представляет собой выполненную в форме хайку вариацию классического вака поэта XII века Сайгё: У самой дороги (Перевод Веры Марковой) У Басё также, задолго до Бусона, было стихотворение (из путевого дневника "По тропинкам Севера"), в котором путник (Басё), оказываясь в том же месте, где сложено стихотворение Сайгё, испытывает те же, что и у Сайгё, ощущения: Уж в целом поле (Перевод Натальи Фельдман) - Басё останавливается под той же ивой - и прежде, чем он узнаёт ее, целое рисовое поле оказывается засеянным. В отличие от Басё, воскрешающего прошлое, Бусон говорит в своем тексте о его утрате, о безвозвратном течении времени: сейчас, осенью, когда поток высох, а листья ивы опали, совсем не то, что летом, когда чистая вода манила Сайгё, а ива дарила ему приют от жаркого солнца. Как это часто бывает у Басё и Бусона, стихотворение говорит одновременно о настоящем и о прошлом, о картинах природы и о других стихах и поэтических ассоциациях. Мы снова видим на этом примере, что многое в японской поэзии строится по вертикальной оси, на движении сквозь время. В английском хайку такое движение - редкость. Вот лишь один пример - стихотворение недавно умершего нью-йоркского поэта Бернарда Эйнбонда, заслуженно выигравшее первый приз на конкурсе Японских авиалиний (в котором участвовало около 40.000 текстов): Лягушачий пруд. (Перевод Дмитрия Кузьмина) Хайку отсылает к знаменитому тексту Басё: Старый пруд. (Перевод Веры Марковой) Думается, что Басё высоко оценил бы работу Эйнбонда, выполненную в лучших традициях хайку: на горизонтальной оси, "здесь и сейчас", перед нами картина природы, проникнутая столь свойственным Басё ощущением покоя и уединенности; на вертикальной оси мы имеем аллюзию, остроумно варьирующую знаменитый первоисточник. В стихотворении Эйнбонда есть запечатленное "мгновение хайку" - и в то же время оно выходит за пределы этого мгновения, чтобы вступить в диалог с поэзией прошлого через бездну времени. Создать такое хайку нелегко - но лишь такое хайку способно пробиться в общепоэтическое пространство и занять в нем достойное место. Вертикальная ось в хайку не обязательно связывает текст с более ранним текстом. Это может быть апелляция к культурной памяти - широкий круг ассоциаций, с которым может соотнести себя широкий круг людей. Скажем, речь может идти о каком-то общественном потрясении (таком, как вьетнамская война), к которому поэт, как представитель определенного общественного слоя, пытается выработать какое-то отношение. Все дело в том, что горизонтальная ось - свойственное хайку "здесь и сейчас" - может выжить, продлиться во времени, быть передана от одного поколения к другому и дальше лишь благодаря вертикальной оси, вовлекающей это мгновение в более широкую временнУю перспективу через включение в семейную, национальную, литературную историю. Природа и сезонные слова Одним из главных различий между японскими и англоязычными хайку является употребление сезонных слов (kigo). Японское хайку унаследовало от хокку два формальных требования: разделительное слово (kireji), делящее 17-сложный текст на две части, и сезонное слово. Англоязычное хайку не знает разделительных слов, используя в качестве эквивалента средства стихотворной графики, пунктуации (скажем, тире), синтаксиса: эффект достигается очень похожий, и многие удачные тексты построены именно на удачном разделении текста. А вот у сезонных слов аналога в англоязычном хайку нет. В Японии всякое сезонное слово влечет за собой длинный шлейф ассоциаций, которые развивались, совершенствовались и заботливо передавались из поколения в поколение на протяжении доброй тысячи лет, сохраняясь и видоизменяясь в особых сезонных справочниках, и сегодня широко распространенных. Во времена Басё сезонные слова складывались в своего рода гигантскую пирамиду, на вершине которой располагались пять ключевых слов классической японской поэзии вака: "кукушка" (hototogisu) для лета, "вишенный цвет" для весны, "снег" для зимы, "луна" и "яркие осенние листья" для осени. От этой вершины расходились другие характерные слова классической поэзии: "весенний дождь", "дерево ивы", "цветы апельсина" и т.д. Наиболее широкой зоне у основания пирамиды соответствовали сезонные слова, введенные недавно поэтами, работающими уже с хайку, а не с вака, - в отличие от возвышенных образов на вершине пирамиды, это слова из обыденной, повседневной жизни: например, "одуванчик", "чеснок" или "влюбленные коты" для весны. Еще с XI века классическому поэту полагалось использовать сезонное слово в соответствии с его "поэтическим содержанием" (hon'i) - предустановленным кругом ассоциативных связей. Так, о соловье (uguisu) следовало говорить в связи с приходом или окончанием весны, либо представляя картину вылета птицы из горной лощины, или же рисуя отношение птицы к цветам сливы. "Поэтическое содержание" (essence) сезонного слова мыслилось как высшая точка многолетнего поэтического опыта: обращаясь к этому содержанию, поэт тем самым разделял опыт поколений, наследовал его и проносил в будущее (так же и в других традиционных искусствах Японии: начинающий автор должен сперва освоить основополагающие формы - kata, - в которых сосредоточен опыт мастеров прошлых поколений). Поэты изучали классическую литературу, будь то "Сказание о принце Гэндзи" или "Кокинсю", извлекая из нее "поэтическое содержание" сезонных слов, а также знаменитых местностей. Знаменитые местности (meisho) в японской поэзии играли роль, близкую к сезонным словам: за каждой из них издавна стоял ряд ассоциаций. Так, Тацутагава (река Тацута) ассоциативно связана с momiji - "яркими осенними листьями". Знаменитые поэтические места - Ёсино, Мацусима, Сиракава - давали поэтам прямой доступ к общему телу национальной поэзии. Потому-то и Сайгё, и Басё непременно отправлялись к этим местам, чтобы к нему приобщиться. Таким образом, и сезонные слова, и названия знаменитых поэтических местностей в японской поэзии привязывают текст не только к определенным явлениям и картинам природы, но и, на вертикальной оси, к общему телу национальной поэтической традиции, соединяют с другими стихотворениями. По сути, каждое хайку представляет собой часть одной грандиозной сезонной поэмы. Именно с этим связан ответ на часто возникающий вопрос о краткости японских стихов (ведь 17-сложное хайку - кратчайшая из мировых поэтических форм, 31-сложная вака, или танка, как ее теперь называют, - вероятно, вторая по краткости): как это возможно, чтобы такой короткий текст был все же поэтическим, чтобы в таком коротком и простом стихотворении содержались подлинная сложность и художественное совершенство? С одной стороны, краткость и неприкрытая простота позволяют множеству людей попробовать себя в этой форме, делая ее формой общения, общественной жизни. С другой - стихотворение может быть очень коротким и при этом весьма сложным, когда оно является, собственно говоря, частью гораздо более обширного поэтического целого. Избирая в качестве темы одно из слов с вершины "сезонной пирамиды" или путешествуя к знаменитым поэтическим местам, поэт вступает в пространный воображаемый мир, общий для него, его предшественников и его читателей. Обращаясь к "поэтическому содержанию" слова-темы, новый автор подключается к накопленному поэтами прошлого опыту. Потому-то читатель хайку способен находить удовольствие даже в едва заметных вариациях на знакомые темы. Это общее тело национальной поэзии, эта вертикальная ось, разумеется, постоянно требует обновления. Поэт прибегает к горизонтальной оси ради нового опыта, нового языка, новых тем, новых партнеров по творческому диалогу. "Сезонную пирамиду" можно представить себе и в образе древесного ствола с его концентрическими кольцами: пять классических слов-тем в самом центре, далее слова из ранних стихотворных цепочек, из традиционных хайку и, наконец, наружные круги - лексика современного хайку. Внутренние круги - это история, воображаемый мир, они почти не меняются; внешние - повседневная жизнь с ее сиюминутными переменами, многие из этих слов возникают на мгновение и тут же исчезают из поэтического лексикона, но без постоянного наращения новых колец дерево гибнет или превращается в окаменелость. Вспомним один из идеалов позднего Басё: "неизменность и вечная изменчивость" (fueki ryuko) - где "неизменность" подразумевает стремление к "истине поэтического искусства" (fuga no makoto), в частности, через обращение к поэтической и духовной традиции, а "вечная изменчивость" - постоянную жажду обновления, которую может удовлетворить только родник повседневности. Между тем хайку на английском языке, рождаясь из японской традиции, не может слепо воспроизводить японские правила. Сезонные слова (а вернее - те или иные указания на время года) содержатся примерно в половине североамериканских хайку - но они не выполняют той роли, о которой шла речь применительно к японским хайку: круг ассоциаций, вызываемых этими словами, сильно различается от региона к региону даже в Северной Америке, что уж говорить об остальном мире, да и не носит столь определенного характера, не позволяет читателю мгновенно опознать отсылку к той или иной сфере литературных и культурных источников. Так же и со знаменитыми местностями: в Америке, можно считать, не существует таких мест, за которыми закреплен устойчивый круг поэтических ассоциаций. А потому англоязычное хайку, если хочет быть жизнеспособным, должно опираться на другие измерения японской традиции. Итак, в чем состоит основная дилемма хайку? С одной стороны, его великое достоинство - это демократизм, уникальная доступность всякому ; поэтому хайку может служить средством общения, если угодно - формой психотерапии. С другой стороны, высокая литература, литература, которой восхищаются, которую изучают, комментируют и преподают, которая влияет на других авторов (работающих с другими формами и жанрами), требует глубины и сложности, должна уметь не только сосредотачиваться на "мгновении хайку", но и взмывать над ним. Басё, Бусон, другие японские мастера достигали этого, так или иначе нагнетая плотность поэтического текста (textual density), используя для этого метафоры, аллегории, аллюзии, - но не забывая при этом и о постоянном поиске новых слов и тем. Для североамериканских авторов, которые не могут обратиться к широким возможностям традиционных сезонных слов, эта задача стоит еще острее: помимо мира метафор, необходимо исследовать и осваивать все новые и новые сферы жизни - историю, городской быт, общественные проблемы, войну и смерть, виртуальную реальность... Как добиться этого, не выходя за пределы 17 слогов? Ответ прост: это ограничение не обязательно. Одно из важных свойств хайку, унаследованных им от хокку, - его незавершенность. Хокку лишь начинало диалог - ответ следовал от другого поэта, или художника, или, наконец, от читателя. Хайкай, стихотворные цепочки, должны были связывать один стих с другим, одного человека с другим. "Образ жизни" хайку - это обмен посланиями, взаимное достраивание целого, дополнение и завершение работы другого, прибавление стихотворения или каллиграфической работы к чужому тексту, дописывание прозаического вступления к стихотворению друга, и т.д., и т.п. Недаром хайку зачастую лучше всего воспринимаются в контексте, как часть целого: стихотворной цепочки, поэтического сборника, эссе, дневника - любой формы, которая предоставляет дополнительные возможности обмена посланиями и установления взаимосвязей; и у Басё вершиной творчества стал путевой дневник "По тропинкам Севера", в котором хайку включены в прозаическое повествование. Басё сохранил и развил двойственность природы хайку как литературного произведения и в то же время формы общения. Как форма общения, хайку должно быть легким для восприятия, возникать мгновенно, нести коммуникативную (или иную - скажем, религиозную) нагрузку: добрая половина хайку Басё - это приветствия, части стихотворных цепочек, молитвы. Такие тексты очень жестко привязаны к месту и времени, обстоятельствам появления, контексту диалога с другими людьми. Но как литературное произведение хайку призвано пронизывать время и пространство и быть понятным совсем другим людям в другую эпоху, - а потому Басё постоянно переписывал свои тексты, добавлял новые уровни смысла, привязывал к литературным и культурным источникам. Хотелось бы, чтобы эта сложная, неоднозначная работа вдохновляла и ориентировала нынешних североамериканских авторов хайку. Перевод Дмитрия Кузьмина. Я банан посадил - Басё: «Слова не должны отвлекать внимание на самих себя, потому что истина — за пределами слов».
Майские дожди.
© Copyright: Наталия Крышан, 2011.
Другие статьи в литературном дневнике: |
