Светлана РуденченкоНаталья Моловцева (Новохопёрская районная газета «Вести» № 13 от 5 февраля 2008 года)
Птица и поросёнок (а иной год не один) на её подворье тоже водились. Но если вы решите, что речь идёт о простой крестьянке, то ошибётесь: почти всю свою жизнь Светлана Руденченко работала директором Пыховской сельской школы. Утром — скотина, целый день — круговерть школьной жизни, вечером опять домашнее хозяйство — от забот не продохнуть! Сейчас всё по-другому. Вместо обилия скотины на дворе — несколько охотничьих собак (муж любит охоту). И в школу она уже не спешит. Не потому, что её «ушли». Потому, что ушла сама. Возраст? И возраст тоже. Но главная причина — в школе ей стало душно. Не в конкретной — родной Пыховской, а в современном образовании вообще. Нынешнее образование, считает Светлана Борисовна, нацеливает ученика, а учителя — тем более, а директора школы — в непременном порядке на фейерверк успеха. Сам по себе успех — это, конечно, неплохо, но когда весь учебный процесс — ежедневная, кропотливая, нелёгкая и для ученика, и для учителя работа — подменяется единственным звонким докладом на открытом уроке или поездкой на престижный фестиваль или конкурс… Словом, она ушла. Зная, что составляет главное содержание её жизни (и нашему читателю тоже, конечно, известно, что всю свою жизнь, параллельно с другими делами и занятиями, Руденченко пишет стихи), я решила поздравить её с обрушившейся на неё свободой: - Ну вот, наконец-то ты наедине с мирозданием… Я знала, о чём говорю: стихи Светланы Борисовны — это непрекращающаяся попытка преодолеть земное тяготение. Отдавая дань всему земному, с любовью и нежностью описывая каждую чёрточку земного бытия («Как сладко пахнет чабрецом, Плывут подводы с жарким сеном»…), она постоянно заглядывает в глаза Вечности: Зачем же я, томимая тоскою Так вот, задав свой вопрос, в ответ неожиданно услышала: - Ой, какое там мироздание… пока вот мусор выгребаю… Мусор Светлана Борисовна выгребает не из собственного дома — из храма. Стоит посреди Пыховки разрушенная людьми и временем церковь: В руинах храм. Бурьян по пояс. Вместе с родителямиПоявившееся (освободившееся?) время Светлана Борисовна употребляет на то, чтобы внести свою лепту в восстановление храма. Делает это не она одна: из людей верующих в селе образовалась целая инициативная группа. Вот эти-то люди скребут, и метут, и выносят вон накопленный за годы безверия мусор, собирают деньги на восстановление храма. Кое-что сделать уже удалось: в печальных, всем ветрам открытых проёмах, появились двери и несколько окон. И несут, несут сельчане в оживающий храм иконы. Прошлым летом иконы явили чудо: многие из них мироточили. Светлана Борисовна ходила по церкви и тихонько протирала божественные лики платком (увы — это необходимо делать, пока под высокими сводами летают голуби, а в незастеклённую часть окон проникает пыль). Протирала и… не тогда ли возникли эти строки: Живём в миру тревог и потрясений, Светлана Борисовна Руденченко, 1971 годКак всегда — устремлённость в Небо. Впрочем… Земные реалии опять и опять попадают в поле её зрения. Иногда — для того, чтобы вызвать её восторг: Этот дивный листопад, Очень часто — для того, чтобы пролиться горькой дочерней слезой над судьбой многострадальной матери-Родины: И нездешней вздыхает прохладой А случается — для того, чтобы отреагировать мгновенно, почти по- журналистски, на самую злобу дня, просмотрев очередную телепередачу о народных избранниках, уверившихся в своём праве …потрясая словом всуе, Не знает ли она ответа на вопрос, как изменить наш несовершенный мир? Может быть, и знает. Во всяком случае, своя версия у неё есть, хотя она и считает, что изобрела её не сама: «О том сияла истина в веках, и знал Гомер ещё до нашей эры». Более того, ответ известен, пожалуй, каждому из нас, только мы не отдаём себе в этом отчёта, постоянно отодвигая его с первого плана на задворки сознания. Мы заняты важной работой — делим время: «То хан половецкий, то Берия, То оттепель, то застой…», забывая при этом о том, что «зло и добро бесконечно едино струятся в сосуде одном». В этих строках — не оправдание зла. В них — приговор ему. Потому что выбор есть у каждого. И её — однозначен: Река Савала - и в стихах, и в жизни...Добрый Гений за правым плечом, Понятия «добро» и «зло», тем не менее, появляются в её стихах не так уж часто. Гораздо чаще здесь можно встретить слово «свет» — как обозначение времени суток и состояния человеческой души, как олицетворение всего самого высокого в природе материальной и духовной. Точнее даже сказать, что свет буквально разлит по её стихам: он слепит глаза в последний день зимы и играет в окошке избы, готовящейся встретить солнце, он в воспоминаниях о рано ушедшем из жизни отце — в соседстве с болью. Она и Пушкина любит за то, что он — светлый. И с облегчением и радостью заключает стихотворение о нём словами: Душа, несущая в мир свет, Есть у поэта и ещё одно любимое слово: слово. И выберу я слово-оберег Слово — не ради него самого («не прикоснусь я к слову скуки ради»…), но для поиска ответа на мучащие её и всех нас вопросы, для утверждения того сокровенного, что «стекает» в тетрадку со стихотворными строками из пределов, где пляшут «космические ветра». Для того, наконец, чтобы строчка, из тетради однажды «потерявшись», утолила вдруг чью-то боль… Вот почему каждое её стихотворение — живое и трепетное, как только что вылупившийся из скорлупы птенец. И в каждом — столько света, любви и тепла, что о каждую стихотворную строчку можно греться, как о печку в студёный зимний вечер. Это ведь очень немало, правда? Но она снова и снова просит: Благослови меня, Господь, Она знает, ради чего беспокоит небеса: Но слова не коснусь я славы ради. А в заключение — вот о чём. Сейчас Светлана Борисовна живёт мыслями о создании книги об истории села Пыховка. В связи с этим она обращается с просьбой к односельчанам, уехавшим из родного села и живущим сейчас в других населённых пунктах, например, в районном центре, на станции Новохопёрск: пожалуйста, напишите истории своих родов, своей семьи, по возможности — сопроводите их фотографиями тридцатых, сороковых, пятидесятых годов. Весь этот материал можно принести в редакцию — мы обещаем передать его Светлане Борисовне. У вас создалось впечатление, что мы слишком резко спустились с поэтических высот на землю? У нас — тоже. Так ведь она и живёт на зеле… А впрочем, пусть всё объясняет сама Светлана Борисовна: Давно это было — недавно.
Когда люди в селе просыпались, Ветром, вздохом ли, гостем непрошеным Закружился сияющий аист. Он кружился высоко над куполом, Обезглавленным дерзкой рукой, Над неправдой скупою и глупою, Или правдою никакой. Он кружился над старыми хатами, Над всепомнящей Савалой… И стояли мы, виноватые, С непокрытою головой. И следили, как ясным пламенем Замер аист на месте креста, Белоснежным живым посланием Нами изгнанного Христа.
Когда редеет на рассвете мгла, И улица улыбкою щербатой Через столетье целое легла? Что теплится в некошеном бурьяне, Где рухнул кров, очаг давно потух? Чью тень вспугнул предутреннею ранью Без времени проснувшийся петух? В провалы окон душно пахнет мятой, Глядится поле, дышит влагой луг. И то ли сном село еще объято, То ль до рассвета испустило дух.
Я безвыездно сельский житель, И об этом жалей, не жалей… Мой рассеянный Ангел-хранитель Потерялся средь русских полей, Заблудился в лесах и покосах, Задремал в земляничном раю, А поэзии дикие осы Светом полнили душу мою. И стекались немые стихии, Словно в море, вливались в листок. Затмевали рассветы стихи мне Чистотою неизданных строк, Знойным полуднем спеющих вишен, Сокровенною тайной гнезда. Поднимала смелее и выше Купол неба безумья звезда. Потому и столетья лихие Наметали снега на порог, Потому эти дали глухие Мне милее столичных дорог… * * * Собираются гуси в сарае. И все сердцу понятно без слов: Догорает сентябрь, и погода сырая, И грозит близким снегом созвездье Весов. И к ненастью скулит в тесной будке собака, И свекровь заедает век юной снохи — Это ранняя осень, это черная слякоть, Как досада и боль за былые грехи. Догорает сентябрь и пора листопада, Все, что нам между дел недосуг, довершит, Оставляя взамен сердцу детскую радость — Откровенье и свет обнаженных вершин. Переполнили дни судьбы чашу земную, И в себя забрала все скупая строка. И взрывается словом воскресший Везувий, И в созвучьях иные сквозят облака. Догорает сентябрь. Ветры яростно дуют. И ревнивую полночь испив до глотка, В эту стылую осень, в эту заметь седую, Я тебе не признаюсь, как жизнь коротка. * * * Мне дорог отчий дух деревни, Простые, вечные дары. Вьют звезды гнезда на деревьях И стерегут в ночи дворы. И шорох, шепот пыли древней, Минувшего седая тень, И наваждение сирени Сквозь провалившийся плетень, Глухие заросли крапивы И мхом поросший старый пень. Все тайны полевых тропинок Хранит неторопливый день. А горизонт горчит полынью, Крест не сутулит ношей плеч. И в хате присказкой былинной Накормит и утешит печь. Весло и лодка в огороде, И грач, галдящий в борозде. Здесь первозданно все в природе, Здесь все прошло и не уходит, Держась на огненном гвозде. Памяти поэта Светланы Руденченко... Её божественные строки Земли и Неба было мало Печально, но Судьбы Решенье
Всё равно правит миром душа..."
(Заметки о творчестве Светланы Борисовны Руденченко) Теперь я знаю, что умирают все. Если уж это случилось с ней... Светлана РуденченкоА почему, собственно, с ней этого не должно было случиться? – спросит иной трезво и правильно мыслящий читатель. – Она что – не от мира сего была? Спросит – и попадет в точку. Не от мира сего! Хотя – тоже из плоти и крови. И всё земное любила так, как не всякий любить способен. И так щедро наполняла этой любовью свои стихи, что она, казалось, переплескивает через край:
Как сладко пахнет чабрецом, Плывут подводы с жарким сеном, И гвалт стоит над всей вселенной В мир народившихся птенцов... Цветут петровы батоги. Спит на лесной опушке леший. Я тороплю твои шаги Душой, такой земной и грешной...
В ее стихах даже адрес обозначен: «Как у Христа за пазухой, в Пыховке» (Пыховка – село в Новохоперском районе). И долгие годы было так: утром вставала до света, ноги – в валенки (если зима) или в калоши (если лето), на плечи – фуфайку или халат, и вот уже падают в ведро упругие струи молока. На ее подворье не только мычало, но также кудахтало и хрюкало. Хотя вообще-то она была учительницей, точнее даже – директором сельской школы. От забот было – не продохнуть! Но одновременно с этими заботами и делами, параллельно им шла другая работа.
Чищу медленно картошку С голубиное яйцо, И с досады слов горошек Просыпаю на крыльцо. Мою, глажу ли, стираю – Только в шутку и в серьез Обязательно роняю Рифмы лепестками роз...
Роняю-собираю... Складываю в заветный уголок души... Да, души – потому что других атрибутов поэтического труда, например, письменного стола, у нее не было. Стол, как и во всяком сельском доме, был один – на нем готовили пищу, ели, рубили капусту, учили уроки. Но иногда... Иногда она всё-таки присаживалась к нему и наспех (не украсть бы времени у других забот!) заносила в толстую старую тетрадку неровным почерком написанные строчки. Ох, уж этот почерк... Сотрудники районной газеты ломали глаза, разбирая его. И были страшно рады, когда в быт, в том числе и ее, вошел компьютер... Ну, и где же тут – не от мира сего? – строго спросит всё тот же трезво и правильно мыслящий читатель. – Всё как у всех: работа, муж, дети (уточним – дочь). Всё так. Но вот строчки... Впрочем, пусть они подождут. Потому что я не знаю пока самого простого – как без нее жить. Мир без нее стал немым и глухим. Я испытываю тихий ужас от мысли, что уже никогда не смогу ей позвонить и услышать в ответ задумчивое или беспечно-веселое (в зависимости от настроения) «да?». Она скажет «да», и начнется наш разговор обо всем на свете: о погоде за окном и устройстве мира, о том, что творится на улице и в государстве, об отношениях с детьми и отношениях людей с людьми вообще. Но главное, главное... Главное – мы будем говорить с ней о литературе! Точнее даже – о творчестве, потому что не только ведь литература – его пространство. Но литература – это наше любимое. Наше заветное. То, без чего нельзя дышать – даже при наличии отличного воздуха и всех других, даже самых благоприятных, условий существования. О, сколько стихов она посвятила Его Величеству СЛОВУ... «Слово – жемчуг на нить бытия // Я нижу и нижу в упоении»... «И выберу я слово-оберег // Негаданно, как ягоду лесную»... «И ярче солнца Слово светит // От низких до высоких сфер»... Здесь Слово даже с большой буквы – так ей хотелось подчеркнуть его значение, огненную, и даже больше («ярче солнца»!) его природу. И вдруг однажды, в одной из наших последних, как окажется, бесед, она задумчиво сказала: «И всё-таки главное – не слово». Поразившись такой резкой перемене мыслей и убеждений, я ошарашенно спросила: «А что же?» «Главное – что за ним стоит. И это даже не обязательно выражать. Понимаешь?» Я не понимала ровным счетом ничего. У нас было так: первенство в наших отношениях я безоговорочно отдала ей. Хотя бы потому, что она больше знает. Взять хотя бы историю – ее школьный предмет: о любой исторической эпохе она рассказывала так, словно в ней жила. Имена, даты, приметы и подробности быта сыпались, как из рога изобилия... Но главное было даже не это. Главное было то, что она глубоко понимала сущность исторических событий и явлений и умела соотнести их с днем сегодняшним. А еще главнее было то, что ни события, ни явления, какими бы масштабными они ни были, не заслоняли для нее человека. Человек – альфа и омега всего сущего, – была убеждена она. Исторические эпохи – приложение к человеку, а не наоборот. И чтобы всё это объяснить... как тут обойтись без слов? А она заявляет вдруг... Одновременно я отдавала себе отчет в том, что она, скорее всего, думала так всегда. Иначе откуда это нежелание опубликоваться в газете или журнале, издать книгу своих стихов? На то и другое ее приходилось буквально уговаривать. Сопротивление было серьезным, но, к счастью, его удавалось сломать. Может быть, потому, что она понимала: иначе – нельзя, иначе тебя не поймут. Здесь, на земном плане. А вот ТАМ... И поэтому все ее стихи – это непрекращающаяся попытка преодолеть земное тяготение. Зачем незримого хочу Коснуться грешными речами И в дверь небесную стучу С домашним скарбом за плечами?..
Она была убеждена, что мир многослоен и многомерен, что его содержание – не только видимая реальность. Скажете: ну, это давным-давно не открытие. Да, но хотим ли мы помнить об этом в нашей суетной повседневной жизни? Живем ли, постоянно учитывая это обстоятельство? Она помнила об этом всегда. И жила, это обстоятельство постоянно учитывая. Вот почему беседы с ней были невероятно интересны. Она была убеждена, что ничего случайного в мире нет, и каждое рядовое событие – в моей, вашей, ее собственной жизни – переводила, если можно так выразиться, в план вечности. Привыкнув к такого рода беседам и вдруг их лишившись, не обнаружили бы вы глухоту и пустоту мира? И даже пропасть под ногами?.. Она ушла весной, в последний апрельский день. Всё произошло так быстро, что я ничего не успела в должной мере понять. Но свою одинокость почувствовала очень быстро. И так захотелось, чтобы она мне хотя бы приснилась! Но она не спешила меня обрадовать. И вдруг однажды... я услышала ее голос! Никакой мистики – голос звучал как раз во сне. Голос был ее – его узнаешь из тысяч других и ни с каким другим не спутаешь (так же, впрочем, как и ее стихи). О чем она говорила? Конечно же, о любви! Она – в который раз! – внушала мне: любовь – это когда сама себе становишься неважной, а важно, бесконечно важно, всё, что имеет отношение к тому, кого любишь. Ради этого можно перетерпеть всё, что приготовила тебе судьба. И никакой жертвы тут нет, тут просто она – любовь. Я проснулась, счастливая от того, что – пусть не увидела, но – наконец-то услышала ее! Мы словно опять поговорили по телефону... И, словно в продолжение этого разговора, сами собой в сознании всплыли строки:
Уязвлена душа любовью, И потому равно ей быть Богинею или рабою, Безумный труд ее – любить...
Каждый ли из нас готов разделить эту позицию, это убеждение? Куда там... Богинею – это мы со всем удовольствием, а вот рабою... А ведь она не просто делилась с нами заветным – она давала нам ключ к счастью. Какой такой ключ? А вот:
И неудобие любое Тревогой утомленных дней Утешит, исцелит собою...
Любовь, и только любовь способна утешить в любой беде и исцелить от любого «неудобия». Правда, за это нужно платить. Чем? Заключительная строчка четверостишия –
И что с того, что больно ей.
Вы к такой плате готовы?! Вот в том-то и дело... Большинство из нас хочет, опять же, понимать любовь как сплошное счастье и сплошную радость, а эта странная поэтесса утверждает, что в основании истинной любви лежит боль. Мало мы настрадались – от всего и по всякому? Да и где взять силы для такой любви? Если искать ее, эту силу, только на земле – и впрямь можно не найти. Если же обратить глаза к небу...
Но от заката до рассвета Вселенской тьмы держа удар, Она сама – источник света, Небес неизъяснимый дар.
Вы поняли?.. Остается только ПОВЕРИТЬ. ...Спустя время свой сон рассказала Тамара, сестра Светланы Борисовны: с ней Светлана не разговаривала, зато пришла прямо к ней домой, где на этот раз почему-то оказалось очень много людей. Тамара подошла к сестре и сказала: «Вон та женщина хочет с тобой познакомиться». Светлана в ответ только отмахнулась: зачем? Не хочу. Не надо. И – пошла дальше. Теперь мы уже знаем, куда. Тамара, человек глубоко верующий, не преминула сказать: сон ей приснился в ночь на 21 мая, накануне одного из главных православных праздников – Вознесения Господня. И тут я обнаружу: а ведь и я слышала голос Светланы Борисовны в то же время (проснувшись, записала сон на бумагу, обозначив дату). И... что же всё это означает, если ничего случайного в мире нет? Может быть, как раз то, что она тоже, завершив свой земной путь, начала новую жизнь – уже не с нами, уже не на земле, которой решительно не хотела обольщаться дважды?.. Миновала весна, пришло лето... Солнце, речка, огород, внуки... Но не проходило дня, чтобы я не брала в руки ее книгу. Часто даже и брать не надо было – строки всплывали в памяти сами. В конце лета, когда уже запахло осенью, прямо-таки прилипло ко мне стихотворение:
Этот дивный листопад, Ветра свежее дыханье, Упоение стихами, Откровенье невпопад...
Я не критик, и у меня нет «весов», с помощью которых с точностью до десятых и сотых можно определить достоинства и недостатки поэтических строк. Я – любитель поэзии. И мне, как любителю, всё написанное Светланой Борисовной представляется совершенным и заслуживающим внимания. Внимания и – раздумья:
Что есть сны, и что за снами, За лесами, за морями – Там, где больше нет преград... Только жест, и только взгляд Нежат слух и нежат память...
Когда две последние строчки повторились в десятый или уже в двадцатый раз, мне, не критику, вдруг пришла в голову мысль: жест и взгляд – они способны нежить слух? Но ведь они безголосы. Беззвучны. И тут же вспомнила-услышала ее голос: «Ну как этого можно не понимать?» И еще вспомнила: «Знаешь, что я делаю, если муж вернулся домой не в духе? Подойду к нему, уткнусь лицом в грудь. И он вдруг погладит меня по голове... Я не понимаю и не воспринимаю музыки, но в эти минуты, в эти вот минуты, слышу мелодию нежности». И я – верю. Есть же в каком-то из ее стихов: «Мир невидимый вижу очами и неслышимый слышу вздох». Просто это, видимо, не всем дано. Дано – избранным. Сама она к ним себя никогда не относила. У нас бывало так: она напишет стихотворение – звонит: «Я как наседка – снесла яичко, надо оповестить»... Напишу рассказ я – сбрасываю (спасибо электронной почте) ей. И мы говорим, говорим – обсуждаем. И вот однажды сбросила я свой текст, жду звонка. А его нет и нет... Делаю вывод: значит, не понравилось. И вдруг через два часа: – Ходила гулять. Чтобы успокоиться. Ты знаешь, меня нелегко вывести из себя, а тут... У меня было чувство, что за твоим рассказом стоит мое стихотворение. Сошлось... Сошлось мое и ее восприятие и выражение... Однако если вы решите, что наши отношения строились по принципу «за что же, не боясь греха, кукушка хвалит петуха» – то ошибетесь. Кто-кто, а она никогда ничего не говорила против совести, чего не думает на самом деле. Она говорила – и я всегда поражалась тому, насколько тонко и чутко она, поэт, чувствует живую ткань прозаического текста. Если она, конечно, живая. Потому что если моя собеседница говорила: «А вот тут мне стало скучно», – значит, живое кончилось. Началось синтетическое (ее термин). Однажды она лежала в больнице, и я принесла ей книжку одного из самых популярных современных авторов, решив, что в данном учреждении только такие книги и читать: толщиной в кирпич, с лихо закрученным сюжетом... Она вернула мне ее со словами: не хочу, не надо. Я не стала донимать ее расспросами (не та обстановка и ситуация), но стала думать: почему? И поняла так: да, книга была сработана на совесть – мастерски и профессионально. Но... нам-то нравилась другая литература: литература-исповедь, литература-откровение, а не логические построения холодного ума. Мы любили литературу, в которой важна не только и не столько печать авторского дарования, сколько звуки и смыслы, доносящиеся в «приемное устройство» автора извне. Как я могла предположить, что на больничной койке она предпочтет легкое чтение, синтетический, а не живой текст?! ... А однажды мы поссорились! Прочитав очередной рассказ, она припечатала: – Нет, не получилось у тебя про любовь. Тут надо сказать, что, отдавая ей первенство в наших отношениях, я не отдавала права своевольно распоряжаться своим текстом. Тут я тоже становилась упрямой – в случае, если чувствовала свою правоту. Она позвонила мне раз, другой... мало того, и в третий раз позвонила, доказывая, что про любовь надо писать по-другому. И тут я рассвирепела... И мы не общались довольно большой отрезок времени. Это, я думаю, было тяжело для обеих. Но когда страсти утихли, когда мы пришли к «консенсусу», знаете, что она сказала? «Это хорошо, что мы так долго не общались. Ты немножко привыкла жить без меня». Ты редко когда ошибалась, Светлана Борисовна. А тут ты ошиблась... Случались у нас размолвки и по другим поводам. Вот одна из них: когда Светлана Борисовна ушла на пенсию (именно ушла, а не «ушли», поскольку в школе ей стало душно – не в родной Пыховской, а современном, замученном реформами образовании вообще), я решила поздравить ее с обрушившейся на нее свободой: – Ну, теперь ты наедине со всем мирозданием. – Какое там мироздание... мусор вот выгребаю. Мусор она выгребала не из собственного дома – из храма. Стоит посреди Пыховки разрушенная людьми и временем, редкая по своей красоте, церковь: «В руинах храм. Бурьян по пояс. И все дороги – вникуда»... Из людей верующих образовалась в селе инициативная группа, поставившая своей целью храм восстановить. Рублики и копеечки стекались (и продолжают стекаться) в общую кассу, но тут ведь требуются очень большие средства. И вот однажды в район приехало важное лицо, которое могло бы – если захотело – оказать сельчанам значительную материальную помощь. Как же сделать, чтобы оно захотело? На ум пришло самое простое – пойти и попросить! Условились так: как только лицо приедет – я звоню ей, и мы идем в кабинет, где будет осуществляться прием жителей района. Такой день настал. Звоню. И слышу в ответ нечто смешное и невразумительное: – Я не могу сегодня отлучаться из дома. У Коли пропали собаки, и он их ищет. Коля – супруг Светланы Борисовны, и охота – его главное увлечение. Вот он пошел на охоту, а разгоряченные гоном собаки взяли и заплутались. Это – понятно. Непонятно другое... – Ну и что? – недоумеваю я. – Пусть его ищет, а мы тем временем... В ответ слышу твердое: – Нет. Пока он не вернется – я из дома никуда не пойду. Характер Светланы Борисовны я знаю. Но и моя душенька вскипела: сравнила – храм и собаки... Да как она не понимает несопоставимости... а еще – поэт... Такое вот настроение владело мной и день, и два, а на третий вдребезги разбилось о простую мысль: а разве наша православная церковь не для того и существует, чтобы в малой церкви – семье – были мир и лад? Будут мир и лад в семье – будут мир и лад в православном мире, православном государстве. Восстанавливать стены храма надо непременно, но ведь одновременно надо думать и о душевных скрепах тех, кто сюда придет... А закончилось всё так: через несколько дней она позвонила, счастливая: – Вчера возле нашей церкви остановилась машина, крутая, бокастая. Вышел человек: «Какой храм у вас красивый!» Походил, посмотрел, узнал, что мы пытаемся его восстановить. И вынул из кошелька крупную купюру... Ты понимаешь, что произошло?.. Я понимаю. И уже спокойно спрашиваю: – А собаки – они нашлись? В ответ – радостное: – Нашлись!
Однажды мы заговорили с ней о споре афонских монахов, разразившемся в начале двадцатого века. Разразившемся – не преувеличение, а реальное отражение ситуации, поскольку дело дошло до насильственного выселения сторонников движения имяславия (смысл термина станет ясен вскоре) со святой горы Афон. Но мы сейчас не об этом. Мы – о смысле полемики. Наиболее известным кратким выражением имяславия стала фраза: «Имя Бога есть сам Бог», а основоположник движения схимонах Илларион (Домрачев) в своей книге «На горах Кавказа» писал: «...в имени Божием присутствует Сам Бог – всем Своим Существом и всеми Своими бесконечными свойствами». С какой непередаваемой радостью она воспринимала и разделяла это убеждение! «Вот оно, вот – здесь ключ к возрождению СЛОВА». Не о том ли и ее стихи:
Воскреснет в слове сила изначальная, Настанет час великий торжества. Не верю я в пророчества печальные, Но чувствую: всё ярче за плечами Встает звезда живого Рождества!
Опять это ее любимое слово: живой, живое. Если вначале всего было Слово – то оно и было как раз живым, способным на творчество и созидание. И Рождество по определению не может быть другим – только живым, несущим в себе радость Надежды и обещание вечной Жизни...
И еще одно слово было у нее любимым: СВЕТ. «Напои меня светом вдосталь...», «О, Господи, наполни душу светом»... А вот два любимых слова вместе, рядом: «И живой изумительный свет // Озарил в старом храме алтарь...» Отчего-то вспомнились вдруг слова Николая Васильевича Гоголя, человека во многом странного и противоречивого («Чем талантливее человек, тем сложнее он устроен», – опять слышу-вспоминаю ее голос), но писателя гениального. Так вот, ему принадлежит удивительная фраза, высказанная в письме одному из друзей: «Будь здоров, и да присутствует в твоем духе вечная светлость! А в случае недостатка ее обратись мысленно ко мне, и ты посветлеешь непременно, ибо души сообщаются, и вера, живущая в одной, переходит невидимо в другую». «Ибо души сообщаются»... И если ее душа запечатлена в ее стихах – надо просто открыть книгу...
Пусть тогда, и потом, и поныне Демон плоти трясет земной шар, Откровенье меня не покинет: Всё равно правит миром душа!
Большего она и не хотела. Но и меньшего – тоже.
© Copyright: Нина Шендрик, 2022.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
