Инна лиснянская

Нина Шендрик: литературный дневник


Наконец-то я проникла в слово,
В суть его — и в плоть его, и в дух,
Наконец-то я уже готова
Это слово выговорить вслух.


Но, однако ж, каверзные годы
И со мною сделали своё, —
Чем мы глубже входим в суть природы,
Тем страшнее выразить её.


1966


Поэт. Родилась в 1928 г. в Баку, с середины 1950-х жила в Москве. Печаталась (чем дальше, тем меньше и труднее) вплоть до 1980 г. Участвовала (вместе с мужем Семеном Липкиным) в альманахе "Метрополь"); после его запрещения в знак протеста против преследования младших участников альманаха – Виктора Ерофеева и Евгения Попова – вышла, вместе с Липкиным и Василием Аксеновым, из Союза писателей СССР и в дальнейшем, до конца 80-х, публиковалась за рубежом. Лауреат премии Александра Солженицына (1999), Государственной премии России (1999), премии журнала "Арион", премии "Поэт". Умерла в 2014 году.



в и з и т н а я к а р т о ч к а


* * *


Ты – жертва лавра, я – добыча тёрна,
И нам признаться в этом не зазорно,


Коль в очи времени смотреть в упор, –
В одно сошлись Голгофа и Фавор.


Мы молоды, поскольку слишком стары.
Судьбы нерукотворные удары,


Во-первых, претерпели. Во-вторых,
Лишь жертвы оставляются в живых
Рукою горней.


1997


***
***


Мне б заплакать, да глаза мои засушливы,
И прошу я у заступника Николы:
Защити моих детей, они ослушники,
Мои дети - это голые глаголы.


Закаляла их в водице разноградусной,
Упреждала: на дворе не та минута,
Сколько можно жечь сердца в стране безрадостной.
Но ослушались и обожглися люто.


Остуди на них ожоги сердцевидные,
Огради и от злопамятливой вспышки!
Сам ты видишь, мои дети незавидные,
Но какие ни на есть - мои детишки.


И людей ты защити, - их сны тяжелые,
Дни безденежны, и в памяти - проколы.
И кому нужны мои глаголы голые,
Простодушные до глупости глаголы?


1996


МОРОЗНОЕ УТРО
Давно в пристанище моём
Нет очищающей печали.
Деревья кажутся стеклом,
В которое мы подышали,
Чтоб растопилось, но мороз
Поймал и затвердил дыханье.
Деревья не меняют поз,
Совсем как статуи и зданья.
И, может, лестно им, как знать,
Сейчас предметами казаться,
Умеющими не дышать,
Но всё же быть и оставаться.
Как знать! Ведь сколько раз сама
Мечтала я побыть предметом,
Вдруг стать недвижной, как дома,
Но оставаться жить при этом.


1964


***



* * *


За ночь одну пожелтели берёзы,
Поздней красой меня сводят с ума.
Господи Боже, кому мои слёзы?
Господи Боже, кому я сама?


Другом забыта, покинута музой,
В сад с непокрытой иду головой, —
Нету сейчас неразрывней союза,
Чем с пожелтевшею за ночь листвой.


Каждый листок, как отдельное слово,
Скоро закружит в густой вышине.
Веткой берёзовой стать я готова,
Только не будет той милости мне.



МОРСКАЯ РАКОВИНА


1.


Вот раковина на столе
Телесно-розового цвета.
Каким огнём была прогрета
Она в своей подводной мгле?
Кто для моей житейской прозы
Её из Каспия извлёк?
Она как бы огромной розы
Окаменелый лепесток.
Нутро распахнутое гладко,
Зубчаты нежные края, —
Не в ней ли горестно и сладко
Откликнулась душа моя?


2.


У последнего рубежа,
Словно раковина морская,
Обнажённая и пустая,
Беспрерывно гудит душа.


Настоящего лишена,
Полнозвучием жизни прошлой —
Целомудренной, грешной, дошлой
Напряжённо живёт она.



***
Мне надобно терпение,
Всей жизни волшебство —
Одно стихотворение,
Не более того.


Пишу со дня рождения
Сознанья моего
Одно стихотворение,
Не более того.


И всей души движение,
Над смертью торжество —
Одно стихотворение,
Не более того.


***
Как совершенен замкнутостью круг!
И ты замкнись в себе, душа смурная,
На что тебе товарищ или друг
И в неизвестность дверь и даль земная?!


Поговори сама с собою вслух
О зыбкости приюта и привета!
... Летит в окошко тополиный пух —
Избыток разыгравшегося лета.


С достигнутой в страданьях простотой
Прими явленья внешнего избыток,
Но никогда за собственной чертой
Что-либо взять не совершай попыток!



***
Облокотившись о перила,
Смотрела я в ночную тишь,
И чья-то тень меня спросила:
"О чём всё время ты молчишь?"


На что тебе — как я бытую,
Какая на устах печать?
А говорим мы зачастую,
Когда нам не о чём молчать.


О чём молчу? Но это — тайна,
И я давно её раба.
Ах, майна-вира, вира-майна!
Не так ли движется судьба?


И ты, пришелица ночная,
Сейчас взлетишь и упадёшь,
Над морем воздух приминая,
В морскую обращаясь дрожь...



***
Здравствуй, моё божество,
Сон мой — залётная птица!
Чтоб не забыть ничего,
Необходимо забыться.


Пусть ты недолго гостишь,
Хрупкие крылья смыкая.
Эта залётная тишь
Редкая и дорогая.


Так вот и вспомню без слёз
Всё, что изрыто слезами,
Всё, что как день пронеслось,
А исчислялось годами.


Слышится галочий крик,
Трудно смыкаются веки.
То ли забудусь на миг,
То ли забуду навеки...



***
М. Петровых


А вспомним ли мы
Через несколько лет,
Что был у зимы
Мелодический свет,


Что ловит земля
Сквозь метели и льды
Стеклянное "ля"
Вифлеемской звезды.


А вспомнит ли нас
Через несколько лет
В серебряный час
Колокольный рассвет?



***


Предвидено, предсказано,
Цветком не прорасту,
Я к времени привязана,
Как к конскому хвосту.


О плоские булыжники
Крутым затылком бьюсь.
Молчат твои подвижники,
Затоптанная Русь!


Молчат твои утешники,
Лежат в сырой земле,
Кровавые подснежники
Им чудятся во мгле,


Да снится, как расплющило
Их младшую сестру, —
Лишь волосы распущены
И тлеют на ветру.



***
На нежной груди херувима
Стального столетья броня...
А я лишь одним одержима:
Ты больше не любишь меня!


Под небо Иерусалима
Моя устремилась родня...
А я лишь одним одержима:
Ты больше не любишь меня!


К земле подступает незримо
Начало последнего дня...
А я лишь одним одержима:
Ты больше не любишь меня!


АХМАТОВОЙ


Сюда, где забвенье с изменою
И с совестью путают срам,
Приходит Простая, Надменная
И будит меня по утрам.


И я пристаю к ней с вопросами:
Куда и зачем нам идти,
Зачем раскалёнными розами
Мы хлещем себя по груди?


Ведь это — не женский заведомо,
К тому же шиитский обряд.
Зачем же от слова заветного
Вседневно ожоги горят?


В ЭРМИТАЖЕ


Ради славы и корысти
Столько вымерло огня...
И скрипач фламандской кисти
Взглядом выискал меня.


Тлеет красная ермолка,
И обуглился смычок, —
Вопросительно и долго
Смотрит этот старичок.


Но никто из нас не знает,
Отчего над миром дым, —
То ль огонь нас поедает,
То ли мы его едим...


На Неве косое лето,
В дымный дождь дворец одет...
Жизнь моя, — но нет ответа.
Смерть моя, — ответа нет.


***
Эту женщину я знаю, как себя.
Взгляд рассеянный, а голос неподвижный,
Чёлка чёрная, как дождик сентября,
Фартук кухонный забыт на полке книжной.


Хорошо твоя голубушка живёт!
В одиночку вдоволь ест и пьёт и плачет, —
Про любовь ей наобещано вперёд,
За печаль свою сама в рассрочку платит.


Дождь звенит, а ей мерещится — кольцо
С пальца длинного слетает и слетает...
Я-то знаю эту женщину в лицо,
Но она себя давно уже не знает.



***
Цветаевой


Легка твоя посмертная кровать,
У смерти времени не занимать,
Здесь есть досуг над жизнью поразмыслить:
Родится гений, чтоб ничтожного возвысить,
Ничтожный — чтобы гения попрать.



***
Ничего никому
О тебе досказать не посмею
И тебе самому
Ничего доказать не сумею.


Много ль проку в борьбе?
Вот и думаю все воскресенья,
Как найти мне в себе
Беспощадную силу прощенья?


Кто прощён, тот забыт,
Непрощённый вовек не разлюблен —
И душой не избыт,
И забвением не приголублен.



АРХИВ


Неужто от всей мировой суматохи,
От вечной любви и её передряг
Останется в цепких руках у эпохи
Лишь эта трёхслойная кипа бумаг —
Стихи, за которые скудно платили,
Счета, по которым исправно плачу...
А письма, что горло мне перехватили,
Не лентой, а пламенем перехвачу.



***




Другие статьи в литературном дневнике: