Что я здесь делаю?
Автор: Эндрю Сантелла
Перевод: Татьяна Пименова
Примерно в то время, когда моему сыну исполнилось три года, он выработал сноровку командовать. Одна из его любимых команд была «Уходи», и она обычно была направлена на меня. Он хорошо изображал диктатора. Приказывая мне удалиться, он делал такие выразительные повелительные жесты, почти как Муссолини – что я почти подчинялся ему.
Тем не менее, я не могу винить его в этом, у нас уникальное расписание в нашей семье, которое заставляет меня быть перед лицом ребенка весь день, вещь, которая может взвинтить любого ребенка. Смотрите, я работаю дома.
Работа на дому делает меня счастливейшим человеком на земле. Я знаю это, потому что все повторяют мне это вновь и вновь. Я говорю не только о тех людях, которые мне твердят, что я очень счастлив, потому что могу видеть, как растет мой сын. Я прежде всего имею в виду тот факт, что работа на дому превратилась в общественном воображении в довольно приятную фантазию развития карьеры.
Примерно раз в неделю на мою электронную почту приходит ворох спама, рекламирующего возможность стать богатым, работая на дому. Заголовок обычно примерно такой «Работай в белье!» Эти предложения получить практически нирвану сделаны для широкого круга аудитории: тех, кто ненавидит свою работу, тех кто ненавидит саму идею работы, тех кто ненавидит саму идею брюк. Работа дома, с этой точки зрения, является замечательным выходом из ситуации и возможностью примкнуть к уважаемому обществу.
Но о чем забыли те, кто придумал фантазию работы на дому, это проблема ухода. Нет никакой возможности покинуть дом, когда ты работаешь на дому, - как минимум нельзя покинуть дом в течение дня, что большинство из нас ожидают от наших отцов, когда вырастают. Даже если твой отец не совершает героической работы (Где героизм в том, чтобы рвать когти, чтобы успеть на экспресс в 7:10 и добраться до офиса раньше босса?), уход на работу устанавливает важное и измеримое расстояние от твоего привязанного к дому детского я.
И тебе не обязательно быть слишком привязанным к традициям, чтобы размышлять, есть ли что не так в отсутствии ухода на работу каждый день. Ты всего лишь должен быть беспокоящимся родителем.
Вот так вот оно и произошло, примерно в то время мой сын начал твердить мне, что бы я покидал дом, - и я тогда начал думать о способах, какими отцы покидают дом и возвращаются, об их присутствии и отсутствии в течение дня. Короче говоря, я начал обдумывать совет моего сына, может быть это будет лучше для всех, если я брошу свою работу на дому, и буду уходить в офис каждое утро. Мой сын, как мне думалось, заслужил возможность получить те же уроки, что получил я в свое время, когда наблюдал как мой отец уходил на работу каждое утро, и как эти впечатления дали мне первое туманное представление о мире работы.
Я держался за рутину как ребенок, я также делаю и сейчас, и не было более важной части моего каждодневного расписания в тем дни, которое включало, парк поперек улицы, мороженое, Бозо Шоу, чем возвращение моего отца в 6 вечера каждый день.
Я не знал в то время, что работа моего отца, как и большинство работ, была делом крайне неприятным. У него были постоянные боссы, перед которыми он должен отчитываться, а также более молодые и хорошо образованные люди в компании постоянно наступали ему на пятки и штат компании яростно боролся между собой за право делать отвратительную работу и делать ее медленно.
Я узнал обо всем это позже, от своей матери, поскольку мой отец не рассказывал никаких подробностей. Когда он приходил домой по вечерам, он всегда выглядел точно так же, как тот человек, что покинул дом утром. Его галстук был по-прежнему завязан в стиле Виндзора, его манишка практически такая же гладкая, как была после глажения моей мамой. Можно было даже почувствовать запах лосьона для бритья, исходящего от него. Но была одна деталь, которая указывала на то, что он провел еще один убийственный день, это грубая как наждак щетина, которая подчеркивала его щеки и подбородок каждый вечер.
У нас было ежевечернее действие, только у нас двоих, практически пародия на воссоединение отца и сына. Она начиналась с того момента, как мой отец выходил во входную дверь, американский папа, пришедший после рабочего дня. Из за угла, маленький сын, я, бывало, приходил взволнованный. Я делал бегущий прыжок в его направлении, и он обычно слегка сгибался, чтобы поймать меня, и брал на руки, изогнувший. Стандартная сцена, может быть, немного сентиментальная, своего рода проба Роба и Ричи Петри.
Но ключевой момент для меня приходил в тот миг, когда, не смотря на мои фальшивые протесты, мой отец терся своей шершавой щекой о мою гладкую. Наше объятие было колким и вместе с тем чудесным, и под этим чувством волнения, как казалось, лежали несколько медленно выплывающих истин о разнице между мальчиками и мужчинами.
Мальчики оставались дома, на их безопасной местной орбите. Мужчины уходили в большой мир, но всегда возвращались обратно. И когда мой отец приходил домой, это было, как будто я сам мог почувствовать жесткость большего мира, который был за пределами моего понимания, на его коже.
Вот такие у меня были мысли, когда мой сын начал просить меня уходить из дома. Чем больше я думал об этом, тем больше я начинал опасаться на некотором уровне, что я поступал нечестно со своим сыном, поскольку оставался дома, а не уходил на работу каждый день, как он настаивал. Я переживал, что я стал вторгаться в частный мир моего сына. Этого было вполне достаточно, чтобы начать задумываться о том, а не стоит ли мне поменять свой образ жизни, не стоит ли найти работу, которая будет требовать от меня попадать на экспресс в 7:10 каждое утро, работать восемь часов и возвращаться домой на ужин.
Каждый день мой отец отправлялся за пределы моего мира, который был ограничен домом, парком и площадкой для игр, и один этот факт делал моего отца очень значительным. Ничего удивительно нет в том, что я ждал его возвращения домой. Работа вырисовывалась в моем детском воображении как нечто таинственное и практически ужасающее.
Иногда меня терзают беспокойства о том, что мой сын вырастит, представляя работу, как парня в шортах в подвале здания, который ходит по кабинету туда сюда и временами что-то печатает на клавиатуре. И поэтому вопрос, который я задавал себе вновь и вновь, пока слонялся без дела и хандрил в своем домашнем офисе бы «А что, собственно говоря, я здесь делаю?» Я стал Вездесущим Отцом. И проблема с Вездесущим Отцом заключается в том, что его присутствие в доме только приковывает внимание к его фактической бесполезности в семейной сфере.
Я до конца понял чрезмерность мужчин только когда стал отцом. Большинство из нас болтаются на периферии семейного очага, нуждаясь в нем больше в теории, чем на самом деле. Моя жена большинство дней тоже дома, она пишет статью, следит за домом и за ребенком – и делает все это с изящной легкостью, которая заставляет меня быть крайне благодарным, гордиться ей и чувствовать себя бесполезным. Я нахожу себя занимающим дом, часто посещающим его, без реальной принадлежности к нему. Что это за парень, расхаживающий по офису в подвале? Этот Отец. Что он здесь делает? Я не знаю.
Но играть в отца, возвращающегося домой каждый вечер в 6 часов, это не вариант для меня. Также сильно, как работа моего отца интриговала меня, когда я был ребенком, я рад, что не должен делать то же самое сейчас. У меня уже были боссы, регулярные поездки в офис, у меня были должности, которые заставляли меня скрежетать зубами даже во время сна и я не хочу всего этого вновь. Я нашел свой собственный способ сейчас, даже если это и не фантазия, нарисованная в тех спамах, которые я нахожу в своей электронной почте. Моя работа важна для меня, также как работа моего отца имела значение для него. Мой сын просто должен привыкнуть к тому, что я всегда рядом.
Тем временем мы поддерживаем наше нелегкое совместное проживание дома в течение дня. Когда я работаю, он обычно с моей женой где-то в другой части дома, но в некоторые дни, мой сын ждет меня в засаде у двери моего офиса. Но если я рискую выглянуть из офиса, чтобы стащить что-нибудь из холодильника, он внезапно атакует из засады и спрашивает «Ты закончил работать?». Он хочет поиграть, и очень часто я чертовски не хочу продолжать работу. Но ради него и ради себя я часто делаю респектабельный вид и говорю ему, что я сейчас слишком занят, и не могу играть. Каждый раз, когда он уходит от матери в другую часть дома, он идет в наступление и атакует мой офис. Он попросит меня покрутить его на моем компьютерном стуле или заставить принтер выплюнуть несколько страниц печатном текста или заставить факс шуметь и жужжать. Офисное веселье.
В другой день был момент, когда я держал его на коленях и мы оба вертелись на компьютерном стуле до тех пор, пока мой сын не разразился смехом. И когда все слишком знакомые стены и книжные полки стали расплываться, я понял, что мой собственный центр тяжести слегка сместился. И в тот момент вопросы, которые меня беспокоили, вопросы о присутствии и отсутствии, и что из них лучше выражает любовь и посвящение себя, перестали иметь для меня вообще какой либо смысл. Позднее он спрашивает поиграть в игру «На работе». Я позволяю ему занять мое место за компьютером, и ухожу в коридор, чтобы я мог постучать в дверь офиса. Изнутри доносится детский голосок, пытающийся звучать внушительно «Входите».
Я вхожу и вижу его, наморщившего бровь, внимательно смотрящего на компьютер и энергично печатающего. Первый раз, когда я увидел его таким, я понял через секунду, что он старался показать свое впечатление обо мне.
Он печатает длинную строчку тарабарщины, и я спрашиваю его, что он делает.
«Работаю» - заявляет он самым серьезным голосом. Я удивляюсь, будет ли он помнить обо всем этом, когда вырастит.
Я знаю наверняка только одну вещь, я остаюсь работать дома, мне все равно, что он скажет.
Другие статьи в литературном дневнике:
