Жюри конкурса: «Классики и современники»
"Конкурс учрежден Российским союзом писателей совместно
с «Литературной газетой». Условие участия – действующая подписка на «Литературную газету». Произведения победителей печатаются на страницах «ЛГ»."
.
Вадим Степанцов
Чапа
Объевшись торта "Мишка косолапый",
я вышел в ночь поймать любимой тачку.
"Такую мразь зовут наверно, Чапой," -
подумал я, взглянувши на собачку,
которую девчонка-малолетка
вела в кусты осенние просраться.
"Послушай, как зовут тебя, соседка?
Не хочешь научиться целоваться?" -
"Альбина, - отвечала чаровница,
потупившись, добавила: - хочу".
"Тогда пошли к тебе скорей учиться!
А я уж, будь покойна, научу.
Скажи, а папа с мамой дома?" - "Нету".
"А где они?" - "В отъезде". - "Очень жаль"
И подхватив под мышки дуру эту,
я поволок её гасить печаль.
О, мой читатель, хрюндель краснорожий!
Ты помнишь, как во дни младых забав
лежал ты на травы зелёном ложе,
зефирку малолетнюю обняв?
Вот так и я, годами старый папа,
лежал с моей зефирочкой в обнимку,
а рядышком скакала мерзость Чапа,
собачьи демонстрируя ужимки.
(Одни девчонок называют "фея"
зовут другие "тёлка" или "жаба",
а я зову зефирками и млею -
не бог весть что, но не хамлю хотя бы).
Когда ж моя зефирочка Альбина
сомлела и сняла с себя штанишки,
я понял, что пора проститься чинно,
что все, что будет дальше - это слишком.
Поцеловав округлости тугие,
я подхватил со стула плащ и шляпу.
Но не сбылись намерения благие -
в прихожей напоролся я на Чапу.
Озлобленная мелкая скотинка
услышала команду: "Чапа, фас!" -
подпрыгнула, вцепилась мне в ширинку
и с воем потащила на матрац.
"Куда вы торопились, добрый гуру?
По мне уже учить - так до конца.
Меня вы, видно, приняли за дуру,
но я то вас держу за молодца!"
Альбинка, подразнив меня словами,
с моей мотни животное сняла.
Не описать мне, не раскрыть пред вами,
какая ночь у нас троих была!
Троих, поскольку милый пёсик Чапа,
орудуя слюнявым язычком,
лизал нас, щекотал, толкал и лапал,
и в сексе был отнюдь не новичком.
Вернулся я к покинутой любимой
ободранный, но с нанятою тачкой,
и прошептал чуть слышно, глядя мимо:
"Любимая, обзаведись собачкой".
*******
Владимир Костров
Сверстницам
Десятиклассницы! Тогда
вы так пронзительно смеялись
и так стремительно менялись,
в пятидесятые года.
Вы покупали каблуки
и обрезали ваши косы.
Мы покупали папиросы
и пили пиво, чудаки!
О, восхищенье этих лет,
когда у Капок, Люсек, Ленок
вспорхнул над остротой коленок
передвоенный маркизет.
Когда вы брови подвели
и улыбнулись удивлённо,
то наши клёши подмели
проспекты городков районных.
Подумайте, десятый класс!
Он налетел на нас, как буря,
и шестимесячные кудри
на танцах закрутили нас.
Вы привставали на носках,
хотя шептали: «Ах, не надо!..»
И ваши первые помады
у нас горели на щеках…
***
Тут не помогут слова и рыдания.
Просто тебе говорю: «До свидания!»
Чёрное горе подступит… Да ну его!
Жизнь продолжается, смерть неминуема.
Вместе космической пылью засветимся.
Мы ещё встретимся.
Мы ещё встретимся!
Туче прощаю, что тихо закапала.
Это ведь ты надо мною заплакала.
Ветру прощаю шалости, вольности.
Это ведь ты мне погладила волосы.
Люди, что было меж нами, не знающие,
снова глядят на меня осуждающе.
И, никогда не любившие, мелкие,
ищут слова они, злые и меткие.
Если могла бы ты стать над могилою,
ты, как при жизни, меня защитила бы.
Мы не разъехались в разные стороны.
Мы ещё встретимся поздно ли, скоро ли.
Эти стихи и цветы запоздалые
ты мне прости, как при жизни прощала мне!
Кабыш Инна Александровна
*
Я при своем была рассудке,
тем коридором проходя,
с бельем и книжкою на сутки
я шла убить свое дитя.
И не было назад дороги.
Когда за мной закрылась дверь,
Я в небеса уперла ноги -
и вдруг пошла...
Я шла теперь
стерильно чистым коридором,
и кто куда, как в детсаду,
за дверью дети пели хором.
И знала я, зачем иду.
Я шла - не чтоб меня пустили
казенной двери на порог,
я шла - не чтоб меня простили,
а чтобы взяли узелок.
Шла, веря своему везенью,
отдать гостинец: мармелад,
баранки, сушки, воду, землю...
Но все вернули мне назад.
... Когда займется отовсюду
и всяк предстанет налегке.
У ада детского я буду
с тем узелком стоять в руке...
Иванов Геннадий Викторович
***
Далеки вы, мурманские дали,
где когда-то и меня качали
волны штормовые…
Там норд-осты,
маяки да скалы, да погосты…
Приближаясь к рубежу земному,
многое мы видит по-иному.
Было много суеты и блажи,
стало много пустоты, пропажи.
Но близки мне мурманские дали
и теперь – не стёрлись, не пропали.
Рад я, что я жил там, и воочью
я смотрел на море белой ночью!
Замшев Максим Адольфович
Дождь природу оглушает,
Оставаясь при своем.
Сорок тысяч попрошаек
Промокают под дождем.
Ничего не повторится.
Разом, с головы до пят,
Мокнут те, кому за тридцать
И кому за пятьдесят.
Мокнут астры и пионы
Мокнут пчелы и пыльца,
Попрошайки бьют поклоны
У церковного крыльца.
В дождь не очень-то потеет
Запыхавшийся сатир.
Дождь — случайная затея
Тех, кому доверен мир.
Не заглядывай под кожу,
Если чью-то жизнь крадешь.
Ничего никто не может,
После смерти будет дождь.
После смерти будет всадник,
Что от всех тебя унес.
После смерти будет садик
Слишком маленький для слез.
*******************
Емелин Всеволод Олегович
Поэма трубы.
Памяти Владимира Подкопаева, которого некому помнить.
Бог не фраер, Бог не шлимазл,
В руках его пряник и плеть.
Кому пожелает он дарит газ,
Кому пожелает - нефть.
Не зря на Россию углеводороды
Он просыпал из щедрой горсти,
А чтобы могли мы другие народы
Ими как плетью пасти.
Паситесь, добрые народы,
У вас Хай Тек, Нью Эйдж и ВИЧ.
У нас лишь углеводороды,
Но мы лохов умеем стричь.
Гордитесь правами своих пидарасов,
Своей конституцией куцей,
А нам Бог послал море нефти и газа
И по фигу нам конституции.
Но мы не дадим вам забыть Божий страх,
Уж вы поверьте,
Покуда держим в крепких руках
Вентиль.
Хватит кормить вас икрой,
Хватит поить водкой,
Время железной трубой
Всех вас схватить за глотку.
Вот так, на манер неизбежной судьбы,
Мы Запад гнилой покорим.
Но встал на пути нашей грозной трубы
Дурак младший брат - славянин.
Мечтают отнять наш природный ресурс
Те, в чьих его нет краях -
Высокорослый больной белорус,
Хохол и кичливый лях.
Но я бы хотел ответить
Всем этим жадным заразам:
«Подавитесь нашей нефтью,
Раздуетесь нашим газом».
Не так жалко нефти и газа,
Как по человечески больно мне,
Думал я – сестра синеглазая,
Оказалась -фря пергидрольная.
В Новый год смотреть я не мог без слез,
Президент наш под камеры вышел,
В пиджачке стоял, да под елкой мерз,
Ждал, когда вы что то подпишите.
Знаешь, что бывает, красавица,
Коль хвостом вертеть да на стороне?
Скоро наш спецназ побратается
С бундесвером братским на Немане.
Избирайте Луку Мудищева,
Жарьте несъедобные драники,
Но не вздумайте вы отвинчивать
На трубе нашей краники.
Двести с лишним лет не зря через вас
Проходила черта кошерная.
Вы у нас за копеешный «Белтрансгаз».
Запросили цены безмерные.
Мы трубопроводов систему
Под Балтийскими спрячем волнами.
Мало нам евреев с чеченами,
Так еще и вы нам на голову.
Там, по самому дну,
Мы проложим трубу,
А вы глотайте слюну,
Да кусайте губу.
И нечего вам разевать свой рот
На наш углеводород.
У вас и самих дофига болот -
Бурите, глядишь, повезет.
Любишь газ голубой?
А не хочешь в полярный ад?
Где киргизский конвой,
Да полосатый бушлат.
Не получить врагу
Нефть приобских низин,
Где зимой я тонул в снегу,
А летом тонул в грязи.
Где долгой ночью полярной
Ждал, что сыграю в ящик,
Вдыхая запах солярки
И слушая дизель стучащий.
Если движок заглушишь,
Утром не заведешь.
Если стакан не осушишь,
До завтра не доживешь.
Если одеколона
Сейчас пареньку не нальют,
Будет пища воронам -
Его разобьет инсульт.
Сижу и точу топор
Каким-то ржавым напильником,
И слушаю грустный хор
Измученных собутыльников.
Лыжи у печки стоят
И инструментик шанцевый,
Мутный блуждает взгляд,
А рядом на койке панцирной
Лежит Володя Подкопаев
И издает чудные звуки,
А это он ведь, умирает,
Попив паленой тормозухи.
Вот так, то горячка белая,
То отморозишь уши,
Да, освоение севера -
Это вам не лобио кушать.
А летом наступает зной,
Гнус превращает всех в японцев,
И день и ночь над головой
Висит безжалостное солнце.
В болоте тонет вездеход,
Портянки постоянно мокры,
В теодолите все плывет,
Орут на заключенных ВОХРы.
Так наполнялись закрома,
Рос золотой запас России,
Вместо балков росли дома -
Не зря мы эту грязь месили.
Трубопровод, через чащи и кустики
Тянется, миля за милей,
А по бокам-то все косточки русские
Сколько их, знаешь ли Миллер?
И эта нефть никогда
Не была бы добыта,
Кабы не героизм труда
И не героизм быта.
Не зря облазал я ползком
Тюменский север бесконечный,
Закусывая сахарком
Лосьон зеленый «Огуречный».
Не зря я грелся у огня,
Гнул лом об ледяные недра.
И Катерпиллер на меня
Валил реликтовые кедры.
От юности моей был прок,
От тех годов восьмидесятых,
А , что Америке дал Бог?
Машинку доллары печатать?
Страна живет и богатеет
На радость мне, ему, тебе,
А так же нескольким евреям
И офицерам ФСБ.
Сияют в Москве кабаки
За тучи цепляются здания
А я ухожу от тоски
В безбрежные воспоминания.
Пришла одинокая старость
И скелет, обтянутый кожей,
Как нам труба досталась,
Хочу рассказать молодежи.
Обнищавший, больной
Выпью стакан портвейна,
И снова передо мной
Встанет страна Тюмения.
В сугробах по грудь Надым
Сопки маячат Харпские
Столбом поднимается дым
Горит гараж в Нижневартовске.
Как я тебя люблю
Север Тюменской области,
Где сгубил во хмелю.
Я свою буйну молодость.
Про нефтяное Приобье
Вижу страшные сны я,
Где я отдал здоровье
За богатство России.
Вот подходит к финалу
Видно, моя борьба,
Жизнь меня доканала,
Дело мое – труба.
Сплю я кошмарным сном,
Зубы скрипят от боли.
Мне Роснефть и Газпром
Дали б премию, что ли?
****************
Сорвется стылая звезда
Владимир Бояринов
Сорвётся стылая звезда,
Сорвётся лист, сорвётся слово, —
Всё будет завтра, как всегда,
И послезавтра будет снова.
Всё повторится в простоте:
В ночи с гнезда сорвётся птица
И растворится в темноте,
Чтоб никогда не повториться.
.
.
.
Повседневные колкости
.
На себя
Во сне я думаю о фабрике,
О качестве покроя и о сбыте,
Но слава богу после завтрака
Все мысли о работе позабыты.
На Аллу Пугачеву
Ты пела мне про айсберг в океане,
О ямщике с паромщиком в метели,
Но с Галкином Максимом я в тумане,
Как оказался он с тобой в постели.
От лица ловеласа
Сегодня, завтра, также как вчера,
Пыл не становится мой меньше,
Наверное, из моего ребра,
Господь создал сто тысяч женщин.
.
.
ЖУРАВЕЛЬ СОРОКОПЯТКА ----- СЕРГЕЙ КАСАТОВ
.
Халат
Как мне заставить тебя волноваться?
Ты осторожна, умна, холодна.
Ждёшь окончания бурных оваций,
Как водолаз приближения дна.
Гасишь пожар напряжением воли,
Возобновляя бесстрастный сюжет.
Как разбудить голоса колоколен,
Цепью расставленных на рубеже?
Как расплести заколдованный кокон,
Намертво склеенный ужасом жить?
Где механизм, управляющий током?
Где ты включаешься? Как? Покажи!
Женщина в розово-грязном халате,
Смутно вникая, о чём говорят,
Думает – хватит ей или не хватит
Денег в копилке на новый халат.
3-15
Пушистый снег. Бодрящий холод.
Капель, маёвка, сухостой.
Настырно прыгает за ворот
Осенний ветер. Мир – простой.
Он то велик, то – бесконечен.
А я тревогой искалечен,
Что мама попадёт в беду…
Вот мне три года. Я иду.
Иду, неспешно ковыряя
Бордюр расцветки «арлекин».
Какой-то сказочный кретин,
Цветастой жизни доверяя,
Решил, что каждый будет рад.
Хожу. Веранда. Детский сад.
Пушистый снег. Бодрящий холод,
Капель, маёвка, сухостой.
И прочий атмосферный повод
Не заворачивать домой.
Я полон жажды «салить» Васю,
Хоть он, порой, меня дубасит.
Пускай кричат: «Домой! Обед!»
Я не хочу. Мне восемь лет.
Несусь, прыжками отмеряя
Бордюр расцветки «арлекин».
«А он ведь – тоже – чей-то сын!» –
Кричу я Васе, угорая.
Но, Вася шутки не просёк.
Бегу. Устал. За мной Васёк.
Пушистый снег, бодрящий холод –
Погодная белиберда.
Мой друг, я беспардонно молод:
Все одноклассницы – сюда!
Холодный свет бесстыжих глазок.
Пьём спирт «Рояль» над унитазом.
Из кожи сумка на ремне!
Естественно! Пятнадцать мне!
Шлифую наглою походкой
Бордюр расцветки «арлекин».
Стоп… краска стёрлась. Я один.
Осознаю, что век – короткий.
Вот мне три года. Восемь лет.
Стою. Бордюр. А краски – нет.
Попугай
Тяжёлый сон. Несносный попугай
Изрёк, что равноправие – убогим.
Я наблюдаю проблески дороги.
Я слышу, как ямщик кричит: «поддай!»
Я понимаю, дело не в зиме,
Не в порванном, изношенном кафтане,
Не в том, что мой ямщик кричит не мне,
И поддают не те, кто тащат сани.
Всё дело в том, что невозможен рай.
И я не сплю. И в клетке вонь и тесно.
И я тот самый вредный попугай
Без права получить другое место.
Свитер
У отца зелёный свитер.
Вязаный. С дырою.
Он возьмёт сегодня литр.
И меня с собою.
Мы поедем к тёте Тане
В сизые трущобы
Будем «жарить» на баяне,
Спать в мешке холщовом.
Доведём судьбу до края:
Даром что хромая.
Подберём ключи к сараю.
Или дверь сломаем.
Вынем мамины тетради
Из резной корзинки.
Папа съёжится. Разгладит
Свитера ворсинки.
Встанет, дёргая плечами,
Словно усмехаясь.
Скажет: «Выйду за ключами,
А не то – сломаюсь».
Примостится возле бани,
Свитер обнимая.
Я молчу. А тётя Таня
Литр допивает.
Не говорит
Так вот сидишь один у реки и ждёшь.
Куришь, боясь, что кончатся. Жжёшь траву.
То загораешь, то ловишь затылком дождь.
Ждёшь, когда кто-то скажет: «тебя зовут».
Так вот сидишь один, представляя, как
Лодка зашла под мост и маяк горит.
Нет ни моста, ни лодки, ни маяка.
Ждёшь, когда кто-то скажет... Не говорит.
Так вот сидишь один у реки вчера.
Куришь, боясь, что кончатся. Жжёшь траву.
Ждёшь, когда руки небесного гончара
Этот пейзаж бессмысленный разорвут.
Арислак
Идёт война наместников и жён.
Идёт война больных и злых предместий.
Так, герб Елень, стрелою поражён,
Дарует два по сто и три по двести.
Вода приобретает вкус вина,
И лестница Пенроуза конечна.
И тишина висит, обречена
Болтаться на спине мешком заплечным.
И мы живём. И я тебе не враг.
И в сутолоке лишних междометий
Я до сих пор не понимаю, как
Под тяжестью себя – тебя заметил.
Странные сны
Странные сны, до безумия странные,
Входят ко мне с тишиной леденящею.
Будто летаю я над океанами
Маленьким, злобным, задиристым ящером.
Думал, случайно поймал настроение.
Думал, кино посмотрел подходящее.
Думал, наркотики, водка, давление –
Что по ночам меня делает ящером?
Что заставляет мой мозг продуцировать
Дикие образы давнего прошлого?
Что я забыл на просторах сапфировых,
Рыбу глазами ища суматошливо?
Доктор меня осмотрел обстоятельно,
Дверь на защёлку закрыл убедительно
И говорит, – «Всё в порядке приятель, но
Вы не снабдите ли путеводителем?
Юрский период титонского яруса –
Время опасное, тварями полное.
Нам бы неплохо укрыться под парусом!»
Наговорился – и сделал укол в меня.
Небо кидается метеоритами,
Брызжут вулканы кипящими массами,
Я, птеродактиль с щеками небритыми –
Мирно в палате лежу. В безопасности.
.
.
Зимнее для Никсана
Будут вьюги скулить у порога,
Льдом покроется синим река
И в ООН мы увидим Лаврова,
Как берет он быка за рога.
Я могла бы закончить на строчке,
Что зима — это мир и покой,
Кляксу капнуть, как жирную точку
И уйти на неделю в запой.
Чувства стынут, как стяжка бетона,
Их метели приносят мне боль,
Если радость встречаю я стоном,
Значит выпала скверная роль.
Не достану из сердца я пули,
Серебро не легко растопить
И забыть под луной поцелуи,
Первой страсти мятежный кульбит.
Только думать хочу о хорошем,
Все плохое пройдет без следа,
В Новый Год будет мир запорошен,
Это жизнь, а обиды — вода.
Бабе снежной я выдам метёлку,
Чтоб потешней смотрелась в ночи,
В белом платье с зеленою челкой
Из листков молодой алычи.
.
.
Смерть --- Автор: Сергей Колбасьев
.
...И медленно в комнату вошёл,
Покачиваясь и звеня,
В железных перьях большой орёл.
...Так медленно в комнату вошёл
И замер около меня.
Камин зашипел и сразу погас,
Так глухо заворчал рояль.
Затянусь папиросой в последний раз
И больше ничего не жаль.
А может быть ещё вернусь назад,
Оттуда, куда летим?
Железные крылья свистят, свистят
И воздух стал голубым.
Поля, города и ленты рек,
Гранитные скалы, синий снег,
И кровь на снегу и снова снег,
Паденье и быстрый бег.
Сорвался и руки хватают тьму,
А сверху - глаза орла...
Там, в комнате, телу моему
Хорошо лежать у стола.
.
.
удесное непонимание
Автор: Шаня Помазов
часть 1
Поиски утраченного
Долго думал, где бы мне найти
Всё что я когда-то потерял?
Только как не думай, не крути,
Не откроешь времени портал
Синим мраком вычерчен асфальт
Черным лаком крыты дерева
Средь Багам и всяких разных Мальт
Не сыскать родные берега
Что я вижу? - Пьяниц, их подруг,
С ними хулиганов и жлобов
Вижу стариковский я недуг,
Сухость водосточных желобов
А вот что прошло я всё забыл
Позабылись милые черты
Растворилась пена, брызги мыл,
Испарились капельки воды
часть вторая
Водка
Черный лак - обоссаный фасад
Синий - не асфальт, а небеса
На волне невиданных досад,
Водка вытворяет чудеса
часть последняя
Усопший
А вчера нашел я вдруг ежа,
На газоне кем-то был убит
Взял и приоткрыл ему глаза
И увидел, ёж за мной следит
Остро, это значит не смешно
Больно, если пулю в самый раз
Отрезвил и внутрь ко мне зашёл
Блеск потусторонний мертвых глаз
Жить категорически нельзя!
Жизнь - непредсказуемый конец!
Ёжики твердили так, друзья,
То же повторял и ёж-отец.
Вот . А теперь каверы от Барсетки.
***
В Перекрёсток давеча пришла.
Вроде, настроенье было норм.
Но во льду узрела сазанА...
Плакала.
И выжила с трудом...
Господи, верни нам светлый рай,
Где никто живых существ не жрёт.
Отмени Али-экспресс, Китай,
Нефть, биткойны и всё это вот...
Я смотрела раз в глаза кота...
Он лежал, в бордюр уткнувши нос.
Мимо мчалась жизни маета.
Спешка, стресс. А нам с котом - пи*дос...
Сел вчера я жопой на ежа,
Чувствую – какой то дискомфорт,
Ёж же, сука закатил глаза
И как пьяный громко заорёт:
Ой, убили, раздавили мол!
Я теперь не ёж- колючий блин!
То ,что жопу мне он исколол
Это, типа мелочь и х*й сним!
Я кончено раны все замыл,
Но щипало – уж не сесть ни встать:
Раздражали жопу брызги мыл,
И теперь на пузе только спать!
.
.
Парижский дождь
.
Париж утонул в непроглядной холодной мгле,
В салоне Гертруды* светло и горит камин.
Приветливый голос прошепчет мне: "S'il vous plait*,
Садитесь к огню... Я скучаю... Совсем один...
Промокли, наверное. Ливень какой опять!
У нас в Иллинойсе сказали бы "cats and dogs"*,
А, может быть, стоит сегодня в любовь сыграть?
В отеле нас ждёт крепкий кофе и кальвадос".
...Нет здравого смысла — остатки смывает страсть
Теченьем бурлящим, высокой крутой волной.
Какое же счастье в поток этот вдруг упасть
И в нём захлебнуться! Шептать в тишине ночной:
"Любимый... Mon cher!" А потом, посмотрев в окно,
Увидеть промокшую кошку и рваться к ней!
Но страсть улеглась, и любовнику всё равно,
На кошку плевать, и от этого мне больней.
Он снова стремится туда, где играют джаз,
Где Зерда и Френсис*, и льётся абсент рекой.
Но там никогда не случится совместных нас:
Я - кошка под ливнем и буду всегда такой...
Солёной водой бьёт наотмашь парижский дождь —
Я просто одна из случайных твоих сиест...
И я не заплачу, когда на курок нажмёшь,
И кровь, как вода, смоет имя твоё, Эрнест.
---
Гертруда* — Гертруда Стайн, американская писательница, теоретик литературы, владелица известного художественного салона "Salon De Fleurus" (1904-1934) в Париже.
S'il vous plait* (франц) — пожалуйста.
"cats and dogs"* — часть англ. выражения "It's raining cats and dogs", что значит "льёт, как из ведра".
Зерда и Френсис* — известный американский писатель Френсис Скотт Фитцджеральд и его жена Зерда
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
