В печке у меня пирог. Чего только не передумаешь, сидя у огня! Матушка изредка постанывает во сне. В. тоже спит. Сегодня воскресение, и я первый раз, когда на то нет серьёзной причины, не на Литургии. Точнее, причина есть: сегодня В. собрался уезжать, и уйдя на Богослужение, я не смогла бы его проводить. Из головы у меня не выходит притча о званых на пир: я вижу себя среди «отреченных» и вспоминаю слова ап. Павла о том, что незамужняя думает о том, как у угодить Богу, а замужняя о том, как угодить мужу. Интересно, о чём думает незамужняя, когда она не думает о Боге?! О том, как угодить своей душевно-телесной природе, скорее, душа её томится неведомо о чём, не понимая, что только в Господе её успокоение.
Пирог пахнет вкусно, подбрасываю в камин дрова и прихожу к выводу, что красота огня зависит от того, как сложены дрова.
Меня почти радует то, что раньше приводило в состояние мучающей тревоги. В отсутствии мужа много преимуществ: можно без боязни ревности с его стороны прижимать к себе и целовать больного немощного ребёнка-маму, можно с вечера оставить беспорядок на столе без страха, что тебе снова за это будут «выносить мозги»; можно молиться, когда хочешь и сколько хочешь, громко плача; можно спокойно читать то, что греет душу, не рискуя разгневать вторую половину за не поданный или не приготовленный вовремя завтрак; можно сутками не включать телевизор и не сходить с ума от беспрерывно хохочущего «Сарафана» – итак, огромное количество преимуществ появляется у меня, когда я остаюсь одна.
А у мужа какие при этом плюсы?! Можно не украдкой пить пиво, а сколько хочешь и когда хочешь, не уязвляясь при этом моим молчаливым осуждением; можно, с хрустом, прессовать пустые полуторалитровые бутылки, открыто бросая их в помойку; можно, не рискуя быть услышанным, кокетничать с бабёнками по телефону... Ещё?! Пожалуй, и всё… Как мало у него преимуществ!..
- Послушала бы ты лучше, подруга моя, своего духовного наставника - батюшку и совладала со своими чувствами! И всё-таки «двоим лучше, нежели одному… Ибо, если упадёт один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадёт, а другого нет, который поднял бы его. Также, если лежат двое, то тепло им, а одному как согреться? И если станет преодолевать кто-либо одного, то двое устоят против него. И нитка, втрое скрученная, не скоро порвётся (Еккл. 4, 9-12).
Вдруг моё сердце преисполнилось благодарностью Богу за всё, что во мне и вовне: благодарностью, что я слышу дыхание матери, благодарностью за моего несчастного В., благодарностью за то благолепие – красоту, которую я созерцаю из окна моего дома, за этот дом, в котором прошло детство… У меня могло всего этого не быть. Мама давно могла уйти в вечность; душевные немощи и болезни В. могли привести меня к раздражению, тождественному самоуничтожению; этот дом мог сгореть (сколько стоит их, мёртвых, обгоревших!); я могла появиться на свет не в столь прекрасной местности, я могла просто не замечать этой божественной красоты, она могла меня не ранить, оставить равнодушной; я могла сформироваться настолько самозамкнутой или безобразно себялюбивой, что у меня могло бы не быть друзей; у меня могло быть другое имя (я не могу себе представить, что меня зовут Олей, или Валей, или Галей, или Верой … не потому, что это плохие имена, а потому, что это не мои имена). Я могла родится в другой деревне! Если даже людей, сколько-то способных чувствовать красоту, никогда здесь не живших, вид с горы на мою Шурышовку приводит в восторженное умиление до слёз, то что должно происходить в моей душе?! Благодарю Тебя, Господи! Я вообще могла не появиться на свет (сколько абортов сделала моя несчастная матушка?!)
Сегодня 3 января. Народ всё ещё или пьёт, или отдыхает: ни одна машина не встретилась мне, словно я в доавтомобильном веке. Юго-западная часть неба покрыта перистыми облачно-морскими волнами. Я давненько не ходила в эту сторону: что-то непонятное произошло с рекой: оттепели не было, как и крепких морозов, но куда-то исчезла заснеженность (только по краям и кое-где в середине снежные островки), как будто снег кто-то расчистил для катка, в некоторых местах вода прорвалась наружу и прозрачными струйками течёт по льду, а ведь всего несколько дней тому назад я написала: «Взяла река обет молчания, под спудом, закусила удила…»
Не понравилась, видно, моей речушке эта строчка: «Хоть ты и пишешь с натуры, да правда твоя минутная, потому что в неумолимом течении времени к своему пределу, твоя правда тут же становится неправдой… Твой муж, закрывая за собою дверь, открывает её уже другим человеком». Дорожные мысли похожи на дорогу: прямо - прямо, а потом поворот.
Отчего-то снова вспомнилась песенка из молодости: «А если ты меня разлюбишь, не буду долго мучиться, люблю тебя я до поворота, а дальше – как получится…»
Мне хочется увидеть какого-нибудь зверя, но звери не идут мне сегодня навстречу, не смотря на то, что их тут хоть отбавляй… Так что мои стишки вполне реалистичны.
По полю заяц прыгает прохвост –
ему до фиолета наши беды:
он ничего не знает про Норд –Ост;
про то, что рак у моего соседа…
Заяц, похоже, оскорбился, что я его изобразила таким равнодушным - и не появляется в поле зрения.
Интересно, кому-нибудь, кроме Т., ещё интересен мой дневник?! Возможно, его ещё читает Валечка; возможно, Серж Панк…. Думаю, что строчки про грустящие берёзки и принарядившиеся ёлочки рассмешили панка...
Вдруг вспомнилось летнее стихотворение
НапОен воздух неземными ароматами!
Им надышавшись, ветерок затих!
Здесь травы, лежбищем лосей примятые!
Как жаль людей мне городских!
Услышать можно здесь коров мычание
и голоса, по именам зовущих их,
Здесь высшая поэзия – молчание!
Как жаль людей мне городских!
Нет, всё не вмЕстится, и всё не впишется
в мой грустно-радостный и тихий стих…
О, как здесь ходится! Ах, как здесь дышится!
Как жаль людей мне городских!
Возможно, какого-то горожанина это может обидеть, ведь для многих жалость – не тождественна любви, уже давно сложился глупый штамп, что жалость унижает, а для меня жалость – проявление что ни на есть самой настоящей любви, хотя, конечно, есть люди, жалеть которых опасно, но их, к счастью, не так уж много.
Такое ощущение, что я – это не я. Всё, что вижу, кажется настолько красиво нереальным, как будто меня кто-то поместил в центр необыкновенно живописной картины Левитана. Иду домой, неся в кармане моей мешковатой куртки новые, пока ещё сырые строчки
Луна за облачной завесой.
И ветра тихий лёгкий вздох.
Вот скоро поле станет лесом,
Я помню, как тут рос горох.
Тоскливый крик какой-то птицы.
Без страхований Лог СтрашнОй.
С ним связанные небылицы
теперь известны мне одной.
Шумит река, взыскуя лета,
Не быть монашкой ей … Что ж?! Пусть!
А за горой, далёко где-то
гул поезда наводит грусть.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
