с очень хорошо
мой рок-н-ролл (2021)
I
нас учили, как выжить в безжалостном взрослом мире,
но как в нём отыскать себя нам никто не скажет.
я искал — я рассыпался бисером по квартире,
чтоб найти для себя и не цель, и не средство даже,
чтоб найти для себя не любимых и нелюбимых —
вечность так коротка, чтобы в людях искать ответа.
я нашел.
ковыряясь в прошлом, как в старых фильмах,
в тех годах, когда я казался себе поэтом.
у поэтов, как самураев, есть только путь,
от прямого предназначения им не деться.
быть поэтом — прилюдно, без страха, свою же грудь
раз за разом вскрывать перочинным в районе сердца.
я вскрываю то там, то здесь, и от боли острой
еле-еле дышу. прорезается бре;шь и тот,
кто со мною прожил двадцать лет — равнодушный монстр,
что внутри меня прятался, виден сквозь решето
из моей грудной клетки от тысячи ножевых.
что хочу говорить — обращается в тихий ропот.
значит мой рок-н-ролл для пока что ещё живых
и не цель, и не средство, а просто наглядный опыт.
II
и не цель, и не средство, а способ бороться с адом,
тем, что каждый как можно глубже под рёбра прячет.
этот ад разрастается лозами винограда,
отражаясь и в громком смехе, и в тихом плаче.
что в уверенном жесте, что в робком, смущённом слове,
личный ад прочитается легче, чем в строках Данте.
я свой ад искупаю кровью и только кровью,
я кормлю ей сквозь речь совершенно чужие ады.
по-другому я не умею и не могу —
это то, что меня погубит, и то, что лечит.
но хоть ад и могу усмирить на любом кругу;,
я молчу, когда хочется что-то сказать о вечном.
потому; всё, что есть до момента, как стихнет пульс —
и не цель и не средство, а вечное искупление
перед смертью, в которой я больше всего боюсь,
что она за собой приволочит ко мне забвение.
III
всё как раньше: достаточно жеста, улыбки, взгляда —
и я снова влюбляюсь в то, чего в ней и нет.
мне до боли в груди нужно чувствовать её рядом,
чтобы монстра, с которым я прожил все двадцать лет
нарядить в красоту, что не знала сама Каллисто,
в когти всунуть цветы, что уже не завянут, дабы
их затем подарить самой нежной и самой чистой,
той, которая будет лишь стадией и этапом,
той, которой я буду не более, чем попутчик
в сложном мире, где каждый кому-то и кем-то предан.
я на миг соберу свою боль в самый яркий лучик,
для одной из любимых женщин родившись светом.
для одной из любимых женщин — одной из многих,
тех, по ком я уже безвозвратно, как мальчик, спятил.
я запомню в них всё: их анфас, поясницу, ноги,
сотни маленьких шрамов, веснушек, родимых пятен.
не представлю, как встречу тебя и в какое лето,
но уверен, ты будешь лучшей — других не надо.
это мой рок-н-ролл — он не средство, не цель, не метод,
а любовь
до дыхания
на подожжённый
ладан.
Наталья Захарцева
Когда хромая ведьма умерла, деревня облегч;нно загалдела. Увы, никто не обнаружил тела. Спалили дом. Естественно, дотла. К делам всегда подходим с огоньком. Традиция в селении такая. В подробности особо не вникая, отметили кончину коньяком и расползлись. Вестимо, кто куда: кто по кривым дорожкам, кто по ж;нам. Один мясник казался раздраж;нным, орал, что это полная бурда, что ведьме невозможно умереть. Она и зверь, и дерево, и птица. И если уж кому развоплотиться, то вряд ли ведьме. Четверть или треть из нашенских послушали его. Потом перевели в разряд гипотез. Мы это, кровь от крови-с, плоть от плоти-с, мы сушим на верёвке бельевой не простыни, а сразу облака, считая прачку дьявольской клевреткой. Поэтому под яблоневой веткой нам место застолбят наверняка.
Со вторника мы стали замечать, что странные у нас творятся вещи. И взгляд на вещи, кажется, зловещий. Поставит, значит, булочник печать, чтоб плюшками легально торговать. Наутро: ни печати, ни прилавка. Приехали товарищи из главка — летает деревянная кровать. Паук размером с крупного кота. В окно избы анчутки корчат рожи. Центральный клуб крестами огорожен. И то не так, и это неспроста. Поскольку здравый смысл за бортом, над крышами всевидящее око. Но главное — без разных экивоков по просеке сгоревший бродит дом.
Короче, собрались сегодня мы писать письмо турецкому султану, волкам и лисам, шубе и кафтану.
Включили даже задние умы. Хотели даже запрягать коней — потом решили: слишком внеурочно. В деревню ведьма требуется. Срочно. Сойдет любая, лучше пострашней.
Автор Наталья Захарцева
А волшебник смеётся: какой я маг, ну какой, посмотри, колдун.
У меня возле дома висит гамак. И рябина растёт в саду.
У меня есть коллекция старых книг, что достались мне от отца.
Под крыльцом — землеройка, сосед — мясник, в низком голосе — хрипотца.
В понедельник с драконом играл в лото, в воскресенье съезжал с перил.
Ты меня с кем-то путаешь или кто тебе голову задурил.
А колдунья смеётся: конечно, ты забываешь про волшебство.
Почему навещают тебя коты и лежат на ковре листвой?
Почему же приходят к тебе враги, и врагов ты пускаешь в дом? Истребляют вишнёвые пироги. И уже не враги потом.
Под кроватью — закат, на окне — свеча.
Домовой по утрам сердит.
Только если ты смотришь (ну как сейчас) — целый мир на меня глядит.
А волшебник печален: какая честь — заиметь целый дом котов.
Нет врагов у меня, зато есть поесть.
Вот и свет от свечи медов.
Прилетали грифоны с болот Невы, исцарапали мне капот.
Даже зелье пытался сварить — увы, получился опять компот.
Волшебству обучиться не по годам — уверял молодой легат.
А дырявый котёл, я клянусь, продам и куплю себе самокат.
А колдунья печалится: вот-те на, ты не понял простых вещей.
На земле постоянно идёт война, ненавижу войну вообще.
Барабанщики бьют, трубачи трубят, генералы скрывают страх.
Понимаешь, не справиться без тебя, понимаешь, полнейший крах.
У тебя же русалка в реке поёт, черти в омуте, цель в пути, а спасение в магии.
Нам её непременно должно хватить для того, кто стабильно ломает строй, делит с нищими хлеб ржаной.
А волшебник русалку зовёт сестрой и колдунью зовёт женой.
И болит его сердце, и прядь седа, и над крышами облака.
Он не хочет войны, потому всегда приколдовывает слегка.
Другие статьи в литературном дневнике:
