Встречи. поэт евгений минияров
shveytsar
January 9th, 2013
Случайно я попал однажды на выступление поэта Евгения Миниярова.Это было в Литературном музее.
в Москве больше десяти лет назад. И вот почему-то все эти праздничные дни ( я был не в Москве) в голове крутились строки"Ангел безутешный. молодой, поспешный..." Я не мог вспомнить - кому строки принадлежат. Но внезапно вспомнил - эти строки принадлежат Евгению Миниярову, сенситивному интеллектуалу, интересному поэту, живущему в Новосибирске. По образованию он математик, по профессии программист, корни его по матери - русские, по отцу- башкирские. Поэт - автор публикаций в периодике и двух книг стихов, изданных в Сибири.
Русская классика, отзвуки В. Хлебникова и обэриутов, и,конечно,, восточная философия причудливо отразились в зеркале его поэзии....
источник фотографии страница Евг Миниярова - "ВКонтакте"
Евгений МИНИЯРОВ
Книга
топология старше экологии
книга лучший подарок
она лежит тихо как неживая
в процессе чтения она исчезает
и если лежит в саду на скамейке
это ничего не значит
птицы ее не боятся
истончается время
книга беззвучно бормочет
в ее слабости ее сила
она экологически безопасна
но опасна топологически
однажды она открывается
и это подобно безумью
человек читающий книгу
медленно выпивающий книгу
задерживается там надолго
становится молчаливыv
Ангел
Выучив уроки,
ангел безутешный,
молодой, потешный,
бродит по дороге
с томиком вопросов
в переплете темном
и, как заведенный,
курит папиросы,
курит и вздыхает,
что ответов нет,
что в расцвете лет
ничего не знает...
Ночь благоухает!...
Ангел безуспешный,
молодой, поспешный
пепел просыпает
прямо в лунный свет.
nbsp
Отправление посылки из Москв
накануне отъезда
Делать нечего — займемся
оскорблением вещей,
сочинением гипотез,
очинением пера,
очернением намерений
бесхитростной природы.
(— Делать нечего, — сказал он,
смутным взглядом провожая
очень длинную шеренгу
одинаковых минут, —
вот в чем дело: к сожаленью,
мне заняться больше нечем.)
Над Москвой сияют шляпки
ослепительных гвоздей.
Упаковываем вещи,
упорядочиваем мысли,
уплотняем время.
Вторглись громкими прямыми
в золотую лень свободы,
торопясь, бежим от страха
неподвижной пустоты.
И еще — провозвещаю —
сладкий плен долженствованья
нам дарует напоследок
наша детская беспечность:
что-то важное забудем
и куда-то опоздаем,
будем много торопиться,
будет много, слава богу,
спешки, смеха, суеты.
Стихи о качестве стихов
Обидно, если видно,
как сделано. Товарищ,
изделием солидным
мне сердце надрываешь.
Я вижу звезд круженье
и черные дома,
свечи самосожженье
и тщание ума.
Зачем свеча горела?
Зачем в ночи глубокой
опять сидел без дела
над строчкой одинокой?
Пустой голодный ветер
свистал по жилмассиву
и музу твою встретил.
Она его спросила:
— Куда пойти учиться?
Зачем так мучит стих?
И как мне отлучиться
от внутренних помех?
Не перейти ль на прозу:
пусть мучает других
священная заноза.
Где истина и смех?
О, как заплакал нервно
неграмотный повеса,
и банкою консервной
он прочь загрохотал —
пинал в остервененье
ее за то, что пресно
он жил, стихотворений
доселе не читал.
Сидишь, строку строгая
сквозь сон, сквозь сон, сквозь сон.
Я сразу вспоминаю
один такой недавний
необжитой вагон.
Там холодно и странно,
и некто под хмельком
поет о бреге дальнем
и говорит: «Потом...»
«Потом» не происходит,
он протрезвел, выходит,
в глаза нам не глядит,
завидует составу,
проводникам усталым,
обычному движенью,
его несчастен вид...
Какое напряженье
в стихах твоих болит!
Собрат, давай дружиться!
Звони в любое время,
когда тебе не спится:
мне дружбы сладко бремя,
доколь в подлунном мире...
Да не кричи, постой!
Я гуманист-эмпирик
и человек простой.
Я вижу то, что вижу:
сомнения и стыд,
и язычок все ниже
бестрепетно стоит.
Ему-то что — свеченью
пустого естества,
а нам — искать значенья
и наполнять слова.
Баллада
Путь будет наш каменист.
Светлеет восток. Нам пора.
Н. Рерих
где полдень спит
где голуби, заслышавшие шорох
моих подошв,
все разом по наклонной плоскости взлетают,
так что встревоженный дремотный воздух долго
скользит потом неровными пластами, выпадая
в осадок и кристаллизуясь снова
в ажурную конструкцию прозрачной
и золотистой тишины
где ловкий зверь, напоминающий кота — наверно, кот —
шурша, вдруг появляется в траве
и светофорными глазами лжепророка
оттуда светит, а потом выходит
и ставший оловянным свой прижмуривает глаз,
грызет траву и дергает ушами,
тетраэдрической вращая головою
с квадратным лбом — бродячий кот окраин
Новосибирска
где свет загустевает, преломившись
сквозь толщу крон прямыми
неподвижными лучами
здесь, в этом переулке, проживает
одна подруга, что сейчас закончит
читать конспекты и окно раскроет в сад
она раскроет, солнечные зайцы —
пушистые, как юные молекулы озона —
попрыгают в траву
но длится
минута и вмещает ожиданье,
мгновенные распады и рожденья частиц,
перемещенье токов по стволам деревьев, перемены
в микроструктуре моего стиха
и я скучаю
и слежу за стреловидным телом самолета,
который не спеша, солидно
(с непостижимой быстротой)
блестящим животом переползает через зенит,
уходит
а за ним приходит звук —
он запыхался, он отстал от самолета,
утробным голосом он что-то там буробит
с высоты о том, что надобно спешить туда,
туда, где крутятся веселые колеса
больших машин,
где,
где
— Пошел, дурак!
И без тебя всем ясно, что уже
пора, что музыка космического нетерпенья
сжалась перед полетом —
она висит сверкающими лентами
на деревах, и перемещаясь,
шуршит и как бы заползает
в невидимый пока магнитофонный корпус
нам
пора!
Выскакивает на крыльцо, смеется,
образовывает мгновенный холод пустоты
за узкою спиной,
вся с золотыми клинописными глазами,
вся
Голуби наверх, наверх уходят,
ударив треугольными крылами,
толкают воздух — тот плывет, качаясь,
и, скособочившись, заваливается набок,
засыпает снова.
Ода математической лингвистике
1.
Утренний поезд, далекий
перестук, перемещенье —
за гранью слуха, по краю
ночи — гирлянды звуков,
пульсирующих, слабых —
легкие и внезапные
лепестки, появляясь, гаснут,
обрываются, отлетают
в темноту. Едва уловимый,
но стойкий, привычный запах
жилья и чужбины. Рядами,
стиснув страницы (сюда
просится рифма «рыданье»),
книги мои стоят
всегда наготове. Четыре
часа. Одинокий
вестник рассвета, метафора
счастья, хранимая
в неприкосновенности строгим
уставом железных
дорог.
2.
Мерцает и гаснет
время. Когда мерцает и гаснет
время, когда мерцает
и гаснет время, уже
ты не спишь, и я вижу,
закрывая глаза, хрустальный
сосуд — по высокое горло
он полон водопроводной
ритуальной влагой. Я слышу
сквозь стены: ты пробуешь
струны великолепной
мускулатуры. Я чую
запах твоих тибетских
трав. Примеряясь
к твоей летящей и цепкой
походке, столкнусь с тобою
на узкой лестнице, в меру
почтительно, осторожно
снова спрошу, согласно
ритуалу: «Ведь вы —
математик, лингвист, скажите,
ведь правда, что существуют
слова под одеждой слов
произносимых и слышимых?»
Ты, как положено, в меру
небрежно, ответишь: «Коллега,
для моментальных снимков
структуры смыслов храните
твердость и точность, думать
необходимо между
ударами сердца, а впрочем,
вот теорема...»
3.
Мерцает
и гаснет время. Мария,
падая и поднимаясь,
я поднимаюсь, чтобы
снова упасть, чтобы снова
подняться. Слова!
Они существуют тайно,
слова под одеждой слышимых
слов, но я знаю,
Мария, блестящая рифма
рассвета рождается, чтобы
не умирать, и я верю
в теорему, в которой
я докажу, как важно
быть математиком, чтобы
не разрушался порядок
слов, чтобы пламя
нашей вечной разлуки
всегда сияло меж нами,
чистое, как вершины
Тибета. Нужно
быть твердым, свободным,
прохладным, неустрашимым,
внезапным и одиноким,
незаметным, как эта
простая, бесцветная, жесткая,
мертвая и бессмертная,
осенняя безымянная
трава.
Другие статьи в литературном дневнике:
