Эдуард Багрицкий
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Кто услышал раковины пенье,
Бросит берег и уйдет в туман;
Даст ему покой и вдохновенье
Окруженный ветром океан...
Кто увидел дым голубоватый,
Подымающийся над водой,
Тот пойдет дорогою проклятой,
Звонкою дорогою морской...
Так и я...
Мое перо писало,
Ум выдумывал,
А голос пел;
Но осенняя пора настала,
И в деревьях ветер прошумел...
И вдали, на берегу широком
О песок ударилась волна,
Ветер соль развеял ненароком,
Чайки раскричались дотемна...
Буду скучным я или не буду -
Все равно!
Отныне я - другой...
Мне матросская запела удаль,
Мне трещал костер береговой...
Ранним утром
Я уйду с Дальницкой.
Дынь возьму и хлеба в узелке,-
Я сегодня
Не поэт Багрицкий,
Я - матрос на греческом дубке...
Свежий ветер закипает брагой,
Сердце ударяет о ребро...
Обернется парусом бумага,
Укрепится мачтою перо...
Этой осенью я понял снова
Скуку поэтической нужды;
Не уйти от берега родного,
От павлиньей
Радужной воды...
Только в море
Бесшабашней пенье,
Только в море
Мой разгул широк.
Подгоняй же, ветер вдохновенья,
На борт накренившийся дубок...
ВЛАДИМИР СВЕТЛОСАНОВ
ДВЕНАДЦАТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ
***
Быть непереводимым, быть неясным,
незнаменитым, некрасивым быть.
К стихам, изголодавшись, как неясыть,
как птица хищная, лететь, кружить.
Гурманство – сойкам с ярким опереньем.
Когтями, клювом разрывая плоть,
насытиться – и стихнуть над твореньем
с благословенья твоего, Господь.
***
От рук – тепло, от глаз – слепая влага,
что называется в быту слезами.
А от сгоревшей жизни, знаем сами,
что остается – в дымоходе тяга.
От дерева останется коряга,
от берега – береговая кромка,
от предка – свет далекого потомка,
а от стихов – когда их нет – бумага.
***
Жмут сапоги-скороходы,
дорог ковер-самолет.
Некогда штучные годы,
лучшие годы – в расход –
оптом – по прихоти рынка –
разом – по сходной цене.
Шапка одна невидимка
в пору приходится мне.
МОНОСОНЕТ
Не принимай за чистую монету –
веселых строчек зуд прошел давно,
и мне, поверь, не грустно, не смешно,
не весело, не скучно – кануть в Лету.
Из кухни мне в открытое окно
был виден парк с театром оперетты.
Все изменилось. Все обречено.
Застроено. Конкретно. Смысла нету.
Как Чацкий, мысленно, еще по свету
ищу, еще ищу чего-то где-то.
Таких, как я, легко прищучить. Но –
Как видишь – это я к моносонету
клоню и жду, когда дадут карету,
стегнут коней и прогнусавят: Но-о!
НОВЫЙ НОСТРАДАМУС
Мир готовится к войне –
и, увы, все это зримо,
это все необъяснимо,
непонятно, но и не –
снова не – остановимо.
Выживет лишь тот, кто вне
мира этого и Рима,
кто, живя на стороне,
сторонясь, проходит мимо
Рима, Иерусалима.
Мир готовится к весне –
ведь и это также зримо,
ясно и необходимо,
и понятно –
даже мне.
ТРИПТИХ
Нине
1
Христос воскрес со снегом вместе.
Сибирь. 2000 лет спустя.
Изюминка в пасхальном тесте
не затеряется. Дитя
ждет с неподдельным изумленьем
бездоказательных чудес.
Конец недели. Воскресенье.
Снег выпал, и Христос воскрес.
2
Снег выпал, и Христос воскрес.
А мы с тобою на куличках
живем – и времени в обрез.
Как все, я думал, мы отличны
от остальных. Как мы живем?
Как все, не так, как бы хотелось.
Небесной манной и снежком
припорошило нашу зрелость.
3
Снег выпал и припорошил
кулич пасхальный мелкой крошкой.
Лишь бы тебя не пережил
я как-нибудь неосторожно.
Гора раскрашенных яиц
с утра красуется на блюде.
Христос воскрес. И падших ниц –
и даже нас – Он не осудит.
***
Стихи пишу во сне.
Проснусь – и забываю.
Небесной манной снег
спросонья называю.
Ау, стихи мои!
Как схимнику, мне снится,
что так вот, в забытьи,
день будет длиться, длиться.
***
Так закручивал буковку «Д» достославный поручик,
по ходатайству бабушки в прежний вернувшийся полк.
Автуры и Аргун. – Под Шали расшалился голубчик –
не нашла тебя пуля, чеченский не выследил волк.
Ты, с расстегнутым воротом в шелковой красной рубашке,
рукоятку кинжала привычно сжимаешь рукой,
написавшей «Кинжал». – Сам ты хищник в бою рукопашном –
на виду все у тех же Самашек – такой же весной.
«Генерал Галафеев! готова ль дивизия к бою?»
«Юнкер Дорохов ранен! потери, увы, высоки».
У реки Валерик вдруг решил поиграть со строкою,
чистя кивер, – и с горькой ухмылкой кивнул: пустяки!
Ты всю жизнь норовил к банкомету поближе да к банку.
Ты уверен, что все еще можно отсрочить платеж,
что старуху в Тарханах, вельможную, знатную бабку,
может, и не намного, но все-таки переживешь.
Что ж, потешься, покуда не должен ты Пиковой Даме,
пошути, погуляй, на Машук вечерком погляди,
а потом, закрутив букву «Д» в слове «Демон», в тумане,
ночью тихой, как Бог, на дорогу один выходи.
***
Здесь когда-то был сарай-
караван. – Коней поили.
Кони ржали. – Курултай.
Куры, пыль. Кальян курили
Два поручика в тоске,
в ожиданье экипажа.
На французском языке
говорил татарин даже.
«Же ву при». – «Да запрягай,
черт возьми!» – орал поручик.
Был ли караван-сарай –
или все наврал попутчик
по пути в Бахчисарай?
***
Естественная речь – ее лишь только надо
направить чуточку да чуточку прибрать.
Живая изгородь – словесная ограда –
сама вокруг тебя начнет произрастать.
К живым ее росткам прислушивайся. – Слушай.
Они в самом тебе. – Цитатой пошатнул
конструкцию. – Но ты, по счастью, не разрушил
ту интонацию, какую Бог вдохнул.
БОЛЬШАЯ МОРСКАЯ
Большая Морская, зеленая улица, белая.
Там некогда мне улыбалась история целая,
я ей улыбался в ответ чересчур идиллически,
с Приморского идучи, вверх, на бульвар Исторический.
Уже и не вспомню, платанами или каштанами
она шелестела легко над моей головой.
Большая Морская с матросиками белоштанными
не ведает, что за история вышла со мной.
Я вынес ее, как Вакула в мешке, на окраину,
в надежде на большее с меньшим расстаться решил.
Мне не улыбается больше Большая Морская, но
я сам виноват: уходя, оглянуться забыл.
***
Н.
Ты сидишь за моей спиной.
Не молчи. Говори со мной.
Ощущаю тебя спинным
мозгом. – Знаю, придешь на помощь.
Как мне хочется быть родным
и не быть многословным! – Помнишь,
как когда-то в такой же час
мы сидели. – И нету нас.
Нет, мы есть. Мы на двух концах
бесконечной земли, единой.
Я не вижу – на том – лица
твоего, но – как ты – лишь спину.
Не молчи. Говори со мной.
Вот такой разговор ночной.
Назанский Владимир Олегович
Автор: НОЮБ
09.07.2013
Комментарии отключены
Поэт, искусствовед. С 1993 г. и по сей день — организатор и ведущий Клуба поэтов при Галерее современного искусства Новосибирской картинной галереи. Зав. отделом современного искусства и выставок Новосибирской картинной галереи, арткритик, член Ассоциации искусствоведов России.
Образование: Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина, факультет истории и теории искусства (1986); Томский Государственный Университет, истфак (1979).
За двадцать лет работы В.О. Назанский написал и опубликовал в местной периодике множество статей на темы текущей художественной жизни. В 1980-х годах сотрудничал с литературно-художественной редакцией Новосибирского телевидения, был одним из авторов и ведущих передачи «Пока горит свеча». Автор сценария телефильма «Сибирский салон», показанного союзным ТВ в 1989 году. В 1990-е годы — участник художественных передач Новосибирского ТВ «Мансарда», Госпожа удача» и других. С 1993 г. и по сей день — организатор и ведущий Клуба поэтов при Галерее современного искусства НКГ.
В 1998 г. принимал участие в создании Интернет-галереи в НКГ, сайта Новосибирской картинной галереи, редактор электронного журнала «Мамонт». Печатается как поэт с 1986 года в газете «Вечерний Новосибирск». Автор трёх книг: «Византийская виза» (1999), «Номады» (1999), «Холмы» (2000).
Творчество
Континентальная тоска
Охватывает душу вновь.
Зачем мы выползли на сушу
Из мирового океана,
Цепляясь плавниками за траву
И оставляя неуклюжий след в песке,
Зачем лишились чешуи и перьев,
Зачем с дерев спустились мы на землю
В то время как другие полетели…
И почему в те времена, когда
Народы бились за места у моря,
Мои далекие таинственные предки
Направились в глубины континента,
Дошли до ледовитого предела…
Что думали они, бредя на север
По высохшему лону океана,
В степи солончаковой и тайге,
По отмели песчаной, над которой
Когда-то плавали далекие их тени.
Родился я в империи окраин,
Среди земель бескрайних и бесплодных,
Под низким небом, в центре лесостепи,
За тыщи километров от отчизны -
От мирового океана света.
Меня влекут заливы голубые,
Береговые линии Европы,
А в детстве я мечтал об островах
Необитаемых, о вечном лете.
Хочу я побывать в столице мира,
Но только вот не знаю, где она.
Быть может там, в большой библиотеке,
В старинном фолианте я прочту,
Что надлежит мне сделать в этой жизни.
И снова собираюсь я в дорогу,
Как Гильгамеш за травами забвенья.
Когда-нибудь, пройдя пути земные,
Я попаду в небесный океан,
Быть может там, в столице глинобитной,
Ждут ангелы-ханжи и злой библиотекарь
Сотрут мой клинописный формуляр.
Увы, мы в этой жизни только книги,
А «я» лишь иероглиф текста,
Написанный неведомой рукой.
Верховный наш читатель и держатель,
Как мне найти в строке свое звучанье,
Кто я — глагол, наречие, предлог
Для вечных странствий и тоске о море?
Хочу поплыть я в океане света
Из сумерек осеннего пространства,
Из забытья полууснувшей жизни.
Хочу попасть я в середину мира,
В очаг лазури, где ещё горят
Изношенные оболочки смыслов.
Хочу я обрести свое значенье
И совершить отмеренное мне.
***
По очевидным всем приметам
Сегодня полная луна,
Светильник памяти она,
И налилась вчерашним светом.
Опять приковывает взгляд,
И источает млечный яд,
И истончает лунный луч,
Скользящий по вершинам круч.
Сегодня полная луна -
Слезящийся небесный мяч,
И льет безмолвный белый плач
На города, на крыши дач,
На тени одиноких мачт.
Чернеет вдалеке сосна,
И тень недвижная сосны
Лежит. Когда настанет день?
Пока живешь и видишь сны,
Пока отбрасываешь тень -
Все трогаешь холодный лоб
И снова чувствуешь озноб,
Подходишь и глядишь в окно:
Во тьму, в ночное толокно
Стекает лунное стекло.
Внезапно птица прокричит
И тут же резко замолчит.
Хоть ищешь, не находишь сна -
Сегодня полная луна.
странство труднореализуемых проектов
Журнал созидания прямой и косвенной речи
"±Стетоскоп" N31
Игорь Лощилов
Стихи
Игорь Лощилов
Аркаша
смерть тяжка ан жить не легче
конь копыто ставит в снег
вот ведут Аркашу вешать
а затем что человек
можно и за шею
но так оно вернее
вся жизнь его мимо
стекла по усам
живал на куклима
(Жить на куклима на языке уголовников в 20-е годы означало "жить по чужим документам".)
как будто не сам
и звали его не Аркаша
простите его
милость Ваша
горе ж плакать не велит
пани королева
сердко щирое болит
потому что слева
то ли моейко ли ва
ейко яичко
удалая голова
жчастье ето бтичка
Страшные стихи
Долго думал. После смело
И торжественно изрёк:
- Там, в родных глубинах тела
Зреет смертный пузырёк!..
В горле ком; и слёзы, слёзы
Застилают ясный взор;
Но никто его не слышал:
Он был в комнате один.
Прежде знали, да забыли,
Кто кого перехитрил...
Это в самом деле были
Очень страшные стихи.
Переправа, переправа...
Где проснёмся?.. Жизнь ведь сон...
Скоро дунет дядя Слава
В свой блестящий саксофон.
* * *
хобермандййра
хуэ хуэ
хобермандййра
хуэн хуз
экхэ экхэ экхэ
спят усталые игрушки
книжки
Ворон
(1)
Сидит ворон на плече,
Повторяет букву "че":
"Че-че-че! Че-че-че!
Я работал в АХЧ!"
(2)
Сидит ворон на заборе,
Повторяет слово "story":
Инглиш учит злая птица,
Чтобы лучше материться.
(3)
Вот аптека, вот бульвар.
Засыпает всяка тварь.
Ворон лишь один не спит,
Злобу черную копит:
К утру:
"Всем нос утру!"
(4)
Коль одна на ветке птица -
Как-то птице не летится;
Если птиц большая стая -
Можно жить, и не летая.
Противу звездочётцев
Грехи наши, грешки... Тому стократ зачтётся,
Кто сочинил стишки "Противу звездочётцев"...
"...всё знаем наперёд, - без умолку твердят,
Слюною брызгая, - так же, как и назад!..
Всяк чародей есть лжец; волхвы, тем паче - маги,
И чернокнижники - те даже на бумаге,
Чёрным по белому, что тоже неспроста! -
Повсюду сеют ложь; хула и клевета,
Поклёп на Господа - вот их инструментарий!
О, сколь искусно овладели эти твари
Сиим наборчиком! Нет ничего гнусней,
Чем чернокнижник, волхв, маг и чародей!
Но вскоре, собственною гнусностью влекомы,
Сии голубчики запляшут по-другому!.."
Тут в старческой руке подпрыгнуло перо;
Тряпицей вытер лоб и подбородок; рот
Прошамкал что-то вслух бескровными губами.
От шёпота чуть-чуть пошевельнулось пламя
Свечи; себе под нос, кряхтя, бормочет что-то...
Вчера был сдан в печать трактат "О звездочётах".
* * *
Не пестиком медным по дну прошурши,
Но глазом, доселе не видывавшим
Кладовок, где рухлядь; по нишам стенным,
По всем одеялам невыстеганным -
Пространство как будто бы закружилось,
И, кверху расширившись, вывернулось:
На ножках массивных шкафов потолки,
Дверные проёмы и притолоки
Невосстановимы, и будь ты хоть кто -
Головокружение; вывихнуто,
И сдвинуто враз, и хоть в ступе толки,
Хоть в войлок укутай и выволоки -
Нам предоставляется право на выбор.
Смотри ж, опасайся сомнительных фибр
Касаться рассеянно-праздной рукой
Душ, пренебрегающих сутолокой.
* * *
жены у курильщиков
умирают рано
сами же курильщики
живут чуть-чуть подольше
а пьяницы
а пропойцы
те вообще
бессмертны
96
скучно жить напрасной рыбой
третья выросла рука
понедельник шёл на убыль
зацепилось за четверг
в облаке грядёт Суббота
"Воскресенье" Лев Толстой
уму-разуму кого-то
вино ватой бородой
Микки Маус
Санта Клаус
ком хераус
вышел вон
что вам надо
вот "Микадо"
торт "Наполеон"
пять отверстий
два бандита
три руки
шито-крыто
карта бита
титадрита
помоги
с нами сила
пропустила
паладина своего
в полодиннадцатого
время вовремя на время
верно выйти и войти
Маус Маус
ком хераус
мышка мышка
выходи
* * *
I
Тут дерево стоит: полшага от тропинки;
Туман и полусвет. А на самой тропинке -
Не столбик ли растет из воздуха и света,
Из влаги и лучей?.. Подобье силуэта
Скорей напомнит он, чем дерево второе.
И это будет миг не нашего покроя.
Кто это там стоит?.. И не затем ли нужен
Он, чтоб создать меня из призрачных жемчужин?..
Полмига, полушаг... И не затем ли нужен
Я, чтобы отгадать, кто кем из нас недужен...
II
Печаль отошла, и всё больше молчали.
Тростник шелестел на ветру, как вначале...
Так долго стояли, что сами забыли,
И кто мы такие, и что мы забыли;
Забыли ли что, или вовсе не знали...
Стояли, росли; по весне расцветали,
Потом осыпались; стояли. Молчали.
Грачи прилетали. В траве шелестели
Кузнечики. Ели
В соседней долине под ветром скрипели,
И мы еле слышно в ответ им кивали...
Покуда однажды не вспомнили всё.
И время, сначала представ карасём,
Свернулось улиткой и спрятало рожки...
А двое стоят до сих пор на дорожке,
Как в зеркало глядя друг в друга, - и вот
Квадратная роза в тумане плывёт
Летучей звездой, и, опять исчезая,
Напомнит нам разве что... деда Мазая.
* * *
I. (дума)
Выглянешь утром, бывало, в окно:
Пейзаж тот же самый, и это смешно.
В себя ли заглянешь - сплошная прореха;
И в этом нам видится повод для смеха:
Потёмки, а сверху надето пальто;
А что это значит - не знает никто.
II. (в поезде)
День прошёл - и то отрада:
Значит, всё идёт как надо;
Завтра будет новый день...
Глянем - скоро ли Тюмень?..
Юбилейное
Давно не умиляет
Ни Тот, ни Этот свет...
По Невскому гуляет,
Как Пушкин и поэт;
Пером гусиным водит,
И сводит стих на нет,
Как леший, колобродит,
Как пушкин и Поэт...
Глаголом (и не только!) -
Не только! - но и жжёт
Сердца (но и не только...) -
Людей - но и не их!
...На лесенке обнялись,
Как Пушкин и Поэт,
И с миром распрощались,
Как фантик от конфет...
* * *
(1)
Соня снилась.
Она лечилась
от того же,
что и я.
Жанна женилась
на дяде Боре.
(2)
Друзья по несчастью.
К счастью,
дядя Боря
в жены
взял Жанну.
(3)
Жанна
вышла замуж
за дядю Борю.
Значит,
в самом деле
приллле
телллли
инннно
планне
тяннне
Слова
Вот так штука
Очень странный зверь - тушканчик;
Но еще странней - ТУШКАН;
На столе стоит стаканчик -
Очень маленький стакан...
Отличаются тушканы
Ото всех живых существ:
Всех почти что - чик! - и нету...
А тушканчик - ЧИК! - и есть!
Вот так штука...
Падай!
Что можно доверить под куполом звезд
Последним минутам?.. Над нашим приютом,
Суля переезд, лишенное смысла, -
Небес коромысло; и разве что раз в год
То ножницами принимаются лязгать,
А то посетитель последний придет,
А то и "12" на башне пробьет.
И связкой ремесел грозит посетитель,
И грозную маску - родня и родитель, -
Водой омывая, стирает с лица,
Чуть сплющив в висках, не щадя подлеца...
И водами Ганга наполнена ванна,
И всех целований исполнен обет,
И гибели нету, как нет и названий,
Ни даже имен, и последний приют
Не может продлить предпоследних минут...
Падай!
* * *
остается один
закрывает глаза и видит
люди много людей
идут куда-то
руки в рукавчиках
ноги в штанинках
лиц не видно
скроены ладно
жесты правдоподобны
начинает писать одно
получилось совсем другое
кончилось как-то не так
как сперва начиналось
лиц не видно
но то что вышло
остается единственным
Писать стихи было очень трудно
То это, то то,
То тотем, то табу...
Булочник, булочник,
Булочник, бу...
Что такое время
Это будет объяснить
Нелегко.
...Лето -
Это
Где-то
Очень далеко.
Там брусника, там маслята...
ГДЕ оно, а не КОГДА-ТО!
В речке плавают мальки,
И летают мотыльки.
Это только говорится,
Что оно "уже прошло":
По ночам ведь тоже снится,
Что и быть-то не могло...
Лето ГДЕ, а не КОГДА!
Время - это... как вода.
Пароль в бассейне
...Попавшего впросак
(Или: ...с капустою в усах)
Не пустят на порог к ним:
Он взвешен на весах,
И найден очень легким.
- Эннаааа!
Ответ:
Брэху-пурэху!
Эапбпаи
Бачи
бджи джбнга
джундбк джибанбт
джибанат джибанат
джибанат
джибанбтить
джибанатить
джибанатить
тить
тить
над
крыль
цом
- Теперь можете войти.
Номер:
Ахавьев Александр
Дед Мороз Арабских Эмиратов
Скачать полную версию (ZIP)
Я — дед мороз арабских эмиратов,
И не пытайтесь это отрицать:
Я именем своим, как литератор,
Все что угодно волен нарицать.
Итак, мой внешний облик столь же ёмок,
Как снегопад в мерцанье фонарей.
Я — фреди крюгер новогодних ёлок, —
Вообразите радость матерей.
Я — красный колер крейсера «Аврора»
И я играю роковую роль
Для машиниста, для тореадора,
Для девочки по имени Ассоль.
Чудны мне игры новых поколений:
Стекло в руке ломает мальчик Кай. —
Я — прокуратор северных оленей,
Меня попробуй этим испугай.
У Герды след помады на рубашке,
А вот меня нельзя касаться ртом,
Я — квазимода эйфелевой башни
С горящим ку-клукс-клановским крестом.
Я — снеговик из шахматного клуба,
Пародия на белого ферзя.
Мне задавать вопросы просто глупо,
Не задавать мне их вообще нельзя.
И на запрос любого коллектива —
Какого цвета новогодний снег,
Я, рафаэль бискайского залива,
Отвечу, что такого цвета нет, —
Как нет единства времени и места.
Но я за всё ответственность несу:
Я — санта клаус мценского уезда,
И зарубите это на носу.
ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ
СУМАСШЕДШЕГО ЛЕТЧИКА
(элегия)
От Содома до Гоморры
Автостраду замело.
Перелески, косогоры,
Все вокруг белым-бело.
Косогоры, перелески,
Тихо падает снежок, —
Красота, — а выпить не с кем...
Эй, садись ко мне, дружок!
Погляди, что это значит, —
Двое суток за рулем:
Я, как сумеречный зайчик,
Полумраком окрылен;
Погляди: на мне пижама
Вместо брюк и пиджака,—
Вечером немного жала,
Ночью стала велика.
Мне теперь моя фигура
Больше прежнего идет,
А тебя судьба швырнула
Как Матросова на дот:
Я снаружи из бетона,
А внутри меня каркас,
Я сбежавший из дурдома
Сумасшедший летчик-ас.
Раз уж ты ошибся дверцей —
Значит, так и быть тому,
И хватания за сердце
Совершенно ни к чему;
Подвезу тебя, засранца,
До горбатого моста.
Вот уж начало смеркаться.
Эй, механик, от винта!
* * *
Ничего, что нет стартёра,
Что ни к чёрту тормоза.
Вместо заднего обзора
В зеркале — мои глаза:
У меня они как море,
Не видать глазного дна.
Едем, едем по Гоморре,
Бледно-желтая луна
Так на светофор похожа,
Колокольчик — ни гугу,
Зазевавшийся прохожий
Кувыркается в снегу,
Впереди бежит дорога,
И на скорости такой
Неудобно есть хотдога
Над приборною доской,
Да за неизбежный финиш
Поднимать при этом тост
(Финиш ты еще увидишь,
Как поедем через мост, —
Не помрем, так живы будем,
Похмелимся в НИИТО.
А премьер Владимир Путин
Для меня — вообще никто.
Вон он ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома,
Представляющийся благом
Всем, кто выжил из ума;
Поутру он нас покинет,
Чуть погаснут фонари,
И среди сугробов синих
Затеряется вдали.)
_________________
Ах, Гоморра, майне либен,
Ах, Гоморра, мон амур!
Помнишь, как я был наивен,
Жаждал глупых авантюр,
На краю тебя, Гоморра,
Как нашел аэродром,
Как летел с аэродрома
Завоевывать Содом,
Как меня ты провожала?..
А теперь мне дорога
Лишь больничная пижама,
Что, как Волга, широка,
Да бирюлька золотая,
Что висит над головой,—
Неисправный дар Валдая,
От рождения немой.
Где они, земные блага? —
Бесконечно далеки!
Только снег летит из мрака,
Как на лампу мотыльки.
Финиш, финиш где-то рядом,
И пора идти на взлёт:
Хоть размер моих нарядов
Мне покоя не дает,
Хоть горячая горчица
Не даёт рулить рулю,
Я еще не разучился
Делать мёртвую петлю,—
Пилотажную фигуру,
Нагоняющую жуть
На мою самоцензуру,
Но способную замкнуть
По классическим законам
Поэтических наук
Меж Гоморрой и Содомом
Композиционный круг.
AQUA MARIA
(песня)
Соседу по койке справа
Не дотянуть до утра,
А у меня — своя рана,
И с ней по-своему трудно.
Там, внутри, под бинтами
Огонь поедает тело.
Сестра, вот ты снова с нами,
Но за ночь ты постарела.
Сестра, воды!
Не то я исторгну пламя.
Сопроводи
Свой тихий приход словами, —
Словами, что я хороший,
Что родненький, что твой милый,
Чтобы немного позже
Нашёл я для смерти силы.
И вся-то ты в белом свете,
И тонкая, как бумага.
Теперь за меня в ответе
Ты и сестра твоя Аква.
Сестра Воды, —
Пусть это звучит нелепо, —
Всей правоты
Нет даже у неба,
Нужной мне правоты
Нет и у неба даже.
Не дай ни глотка и ты,
Но избави меня от жажды.
И я повторю всё то же,
Пред Господом замирая:
Скажи, что я — твой хороший,
И госпиталь станет раем.
МЕТАМОРФОЗЫ
НАЦИОНАЛЬНОСТЕЙ
Когда с неописуемым успехом
Саакашвили порет полный бред,
Любой грузин мечтает быть узбеком,
А не грузином. Понимаешь, нет? —
Тогда, намазав голову аджикой
(Апофеозом жгучего стыда),
Любой грузин мечтает быть таджиком,
А не грузином. Понимаешь, да? —
Не Джеймсом Бондом и не Суперменом,
Спасающим от гибели страну,
А просто быть казахом иль туркменом,
Да хоть евреем. Понимаешь, ну?
Возможно, здесь есть преувеличенье,
Есть в наших рассужденьях перебор.
Но Грузия, простите, не Чеченья,
И не случайный половой партнер; —
Для русского грузин стал альтер-эгом,
И если ты воистину грузин,
Быть можешь, в целом, дельным человеком,
И в то же время — русским. Понял, блин? —
Мы, русские, вершим судьбу Европы —
Вершим, пока глаза не устают
По целым дням с упорством Пенелопы
Следить за курсом западных валют.
Чтоб стать таким, как мы, не надо жалоб.
А надо только встать из-за стола,
Затем по ляжке полоснуть кинжалом,
И прокричать: «Била иль не била!».
…Все нации застынут, рты разинув!..
А русским мы дадим такой совет:
Пора ассимилировать в грузинов,
Чтоб сохранить какой-то паритет.
Как нам переродиться всей державой?
Да очень просто: встать из-за стола,
Затем по ляжке полоснуть кинжалом,
Затем сказать: «Била иль не била!»; —
Сказать, — а не рычать, как леопарды,
Пусть звуки льются, как журчанье струй. —
И женщина с глазами Клеопатры
Отпустит нам воздушный поцелуй…
Скачать полную версию (ZIP)
Ахавьев Александр Ахавьев (Самосюк) Александр Васильевич родился в 1960 году в Киеве. Работает художественным редактором в еженедельнике «Новая Сибирь». Его произведения публиковались на страницах юмористической газете «Пан-Клуб» и многочисленных интернет-сайтов. В «Сибирских огнях» печатается впервые. Живёт в Новосибирске.
Поэзия | Дед Мороз Арабских Эмиратов (Стихи)
Поэзия | Smoke On The Water (из серии «Небольшие трагедии»)
Номер:
Ахавьев Александр
Smoke On The Water
Скачать полную версию (ZIP)
We all come out to Montreux
On the Lake Geneva shoreline
(I. Gillan / R. Glover)
1.
Прости меня, четвёртый эскадрон,
Я не нарочно сделал тебе больно!
«О, поле, поле, кто тебя...»
...Пардон,
В ту ночь не фигурировало поле:
Ступая как по лезвию ножа,
Я шёл по плохо выбритому лугу,
Нетвёрдо в поле зрения держа
Свою вперёд протянутую руку;
Глаза б мои не видели её,
Когда бы ночь была еще темнее,
А голубое нижнее бельё,
Надетое на мне, ещё грязнее.
И хромовый бушлат, и галифе
К чертям сгорели вместе с самолётом,
А чёрный шлемофон на голове
Всё время истекал холодным потом,
И ветер дул навстречу, как на зло,
И ослеплял моими же слезами.
(Небось, отсюда за версту несло
Финальной сценой в некой мелодраме:
Красиво обгорелый персонаж
Идёт по очень длинному экрану —
Такой несчастный, что противно аж.
И кажется, он слышит фонограмму,
И даже титры чувствует спиной...
Но тут из глубины незримых пастбищ
Возникла барельефно предо мной
Тачанка, опрокинутая навзничь.
Признаться, я давно не ощущал
Такого напряжения сетчатки,
Преобразуя зрительный сигнал
От навзничь опрокинутой тачанки, —
Явленья, заурядного вполне
При солнечном,и даже лунном свете.
Всем вам известно, так же, как и мне:
Предметы тотемические эти
(Конечно, если библия не врёт)
Издревле мастерили ростовчане,
На них же прямо ехали на фронт,
И грамоте по ним же обучали.
Теперь услышать твой немой рассказ
Пора и мне, чудесная повозка,
Хотя, похоже, ты на этот раз
Сошла с холста Иеронима Босха,
Твоя поверхность, прямо как мечеть,
Покрыта непонятными графити, —
Я их хочу поближе рассмотреть.
А кто не хочет — ладно, как хотите.
* * *
На облучке, где сам комдив Чапай
Латынью начертал: «Smoke on the water!»*,
Кириллицей: «Энд Люси ин зе скай!»**
Добавить угораздило кого-то;
И как тому логический итог
Из темноты белела диатриба:
На пулемёт, имеющий щиток
Почти виолончельного изгиба, —
Помимо очевидного: «Максим» —
Добавить вознамерилось кому-то
По трафарету: «МИГ-21»
И по-приколу: «Тут была Анюта», —
Без лишних слов и ложного стыда.
Что тут ответишь? Право, не писать же,
Что не было меня здесь никогда,
И, чтоб я сдох, могло б не быть и дальше!
Нет, мне придётся, губы закусив, —
Не до крови, но так, чтоб было больно, —
Вживаться в этот жалкий детектив,
Достойный креативов Конан-Дойла:
Неважно кто — мой друг, или мой враг
Подобными вещами застит очи,
Но я на огонек спущусь в овраг,
Хотите вы того, или не очень;
Туда, туда, где из глубин земли
Клубится нечто вроде преисподней,
Туда, куда нас черти завели,
Я и сойду, как есть, в одном исподнем,
Без шапки-невидимки, без ружья,
Поскольку я не толкиновский хоббит
(В отличие, читатель, от тебя,
Я начал понимать, что происходит).
2.
И вот, когда из слёз, из темноты,
Из неуверенности в следующем шаге
Раздался часовой: «Пелевин, ты?...», —
И эхо тытыдыкнуло в овраге,
Предвосхищая первый майский гром, —
Так вот тогда я, поборов усталость,
Шагнул вперёд.
Четвёртый эскадрон, —
Вернее, то, что от него осталось, —
Застыло тёмной массой у костра,
Стараясь жертву подманить поближе.
(Ну кто бы мог мечтать ещё вчера
О том, что днесь его убьют свои же!)
Какой такой Пелевин? — кто бы знал...
Питая слабость к театральным сценам,
Я что есть силы брови приподнял,
Непроизвольно скрипнув лётным
шлемом;
И тон беседы тонко переняв,
Не нарушая тишины словами,
Встал командир, весь в кожаных ремнях,
Мерцая боевыми орденами.
Волнение передалось костру,
И тут же искры — даром, что бесхвосты, —
Взлетели и погасли на лету,
Утрируя тропические звёзды.
А я утрировал рояль в кустах,
Насчёт себя уже не обольщаясь,
Едва прочтя на сомкнутых устах
Слова: «Усталость», «Месть»
и «Беспощадность»;
И, сопоставив пункты «бэ»и «цэ»,
Сообразил, как в скверном водевиле,
Что в третьем умозрительном лице
Здесь обо мне недавно говорили.
По поговорке — прямо на ловца
И зверь бежит. Да вот какая жалость:
De facto форма третьего лица
С моим лицом никак не сопрягалась.
Оно понятно, если на тебе —
Ни лычки, ни погона, ни медали!
О, как я благодарен был судьбе
Что здесь меня... Короче, не узнали.
3.
Случилось это много лет назад.
Точнее говоря, сегодня утром.
Не под землёй, как в части 2, а над.
(Возможно, мой рассказ слегка запутан,
Зато он исторически правдив.)
«Нам нет преград!»— сказала мне
Держава,
Я уточнил: «Нам нет альтернатив!» —
И занял своё место у штурвала.
* * *
В щитке приборном щёлкало реле,
Как мысли в голове у Шерлок-Холмса,
А мы по отношению к Земле
Условно находились выше Солнца:
На горизонте теплился восход,
Но плазма раскалённого светила
Ещё не согревала нам живот,
А просто снизу на него светила.
Летел по небу истребитель «ЛаГГ»,
На землю не отбрасывая тени, —
Не потому что он был вурдалак,
А потому что в солнечной системе.
Ему на то и дали два крыла,
Чтоб он орлом парил среди простора,
А коль уж падал — так, чтоб не нашла
Наш чёрный ящик ни одна пандора.
И не найдёт! Так я вам говорю:
Сегодня на обломках фюзеляжа
Напишут не фамилию мою, —
Да что там говорить,— не имя даже...
(К примеру, житель города Монтрё***
Себя считает тоже патриотом,
Хотя на деле — всё одно враньё.
«Отчизна-мать»! Да ладно уж, чего там...
По логике вещей всё это вздор.
Любому очевидна из нас с вами
Двусмысленность в словах:
«античный хор»****, —
Вот так и здесь: увы,— одно названье.
Но если враг достанет нас всерьёз,
Как на войне, — какие тут игрушки!
«Бомбить иль не бомбить? —
встаёт вопрос, —
Иль, может быть, мудрей стрельнуть
из пушки?»
Проблему эту, как я полагал,
Легко решает пара-тройка «Илов».)
* * *
Уж утренние тени по лугам
Тянулись, будто век мафусаилов,
И маленькие пухлые стога
Мелькали на полях, как нотабене,
И озера помятая фольга
Дрожала при малейшем дуновенье;
И ветер, довершая пастораль,
Причесывал берёзовую рощу.
Короче, там внизу, был сущий рай —
Приятный, судя по всему, на ощупь.
Когда мой самолёт вошёл в пике
С томящим душу характерным стоном,
Я знать не знал, что точка вдалеке
Была кавалерийским эскадроном;
Казалось, догадаться уж пора б, —
Но пропорционально ускоренью
Природа изменила свой масштаб
И растеклась по стёклам акварелью.
От этого кружилась голова,
И мысли хороводились друг с другом,
Пока отдельно взятые слова
Не стали цветом, запахом и звуком;
Пока из этих расчленённых слов
Не начали рождаться персонажи
И миражи швейцарских городов,
Похожие на римские пейзажи.
И первым появился Герострат, —
Как только Предводитель вместе с хором
Прочёл: «Содом, Помпея, Сталинград
(И, кажется, ещё какой-то город)...», —
И ангел выдул полную трубу
Надземных гулов и подземных стонов,
И Плиний заворочался в гробу,
И статуи осыпались с фронтонов;
И воробьи скрывали свой испуг
В ветвях пирамидальных кипарисов,
И междометья с пересохших губ
Срывались, как пожарные с карнизов.
Потом из окружающей среды
Исчез Монтрё, и вслед за ним — Женева.
Остался только дым поверх воды,
И пламя, опаляющее небо.
4.
Взошла луна, и люди у огня,
Сопоставляя следствие с причиной,
По-новому взглянули на меня,
И в воздухе запахло мертвечиной,
Когда во мне увидели они
Часть силы, что на бреющем полёте
Летает в паре метров от земли,
Но состоит из крови и из плоти.
Вот что они увидели во мне —
И вывели логически отсюда,
Что Бог — в неопалимой купине,
А я собою не являю чуда;
И не успел я досчитать до ста,
Как умерла последняя надежда.
Зато всё встало на свои места,
А это было правильно, конечно.
(Заметили задолго до меня
Жан Жак Руссо и Августин Аврелий:
Не надо путать тайны бытия
С рефлексиями Вечности на Время;
Но раз уж ворошиловский стрелок
В тебя упёрся оружейным дулом,
Ему не нужен никакой предлог,
Ему вообще не нужно больше думать.)
До сей поры я был неуязвим
Для смертного. Но этот звук, с которым
Простой кавалеристский карабин
Нервозно передёрнуло затвором,
И красное горячее пятно,
Растущее на голубой фланели,
Меня добили. Вот ведь как оно.
Хотели вы того, иль не хотели,
Организуя свой конгломерат.
Увы! Мне исповедываться не в чем —
Ни перед тем, как стану умирать,
Ни перед Тем, Кто богочеловечен;
Мне чуждо чувство собственной вины,
Все эти игры в саморазрушенье.
И в свете упомянутой луны
Я принял компромиссное решенье:
Позвольте рассказать вам, господа, —
Прошу простить, что лёжа, а не стоя, —
Про ангелов с глазами изо льда,
Про длинный коридор, и всё такое.
Про самолёт с малиновым винтом
И борозду в четвёртом эскадроне
Я расскажу когда-нибудь потом.
Сейчас меня мутит от вида крови.
Скачать полную версию (ZIP)
май 2001
Пивоварова Юлия
Фиолетовый край забытья…
Скачать полную версию (ZIP)
* * *
Кругом всё рамочки, да рамочки,
Всё паспарту, да паспарту
Я упаду сейчас. Ой, мамочки!
Исчезну, сгину, пропаду...
Безумноватая, холодная
Зима по улице идет,
Как будто дама старомодная
Подолом улицу метёт.
Где я стою, там ты встречаешься,
Но не заметишь никогда,
И всё равно со мной венчаешься
Живыми кольцами из льда.
Прощай, прощай, прощай неласковый,
Не нежный, не хороший зверь,
Из бороды, давай, вытаскивай
Снежинок белую сирень.
Беги, беги, беги по улице,
Беги скорей от гончих псов,
Неси своей хозяйке умнице
Привет от ланей и козлов.
Остынь у печки догорающей.
Усни под музыку побед.
И пусть слова твоих товарищей
Оборонят тебя от бед.
* * *
А ну давай, читай письмо пустое,
Возьми свое от белой пустоты,
А мы цветы, мы умираем стоя
Красивые веселые цветы.
Мы окружаем сталинские клубы,
Мы убегаем за пределы клумб,
А наши нежно-розовые губы
Нежней и розовее прочих губ.
А ну давай, дождись воды отстоя
Возьми свое от влажной темноты,
А мы пришлем тебе письмо пустое.
А ты нам не ответишь.
Мы цветы.
* * *
К тебе не смея прикоснуться
У злого здания — вокзал
Боюсь уснуть, боюсь проснуться,
Боюсь подумать и сказать.
Лишь к целованью рук неверных
Слились и тело, и полет.
Пусть поцелуями на веках
Вся кровь твоя меня поет!
Твоим затянутая взором
На высоту, во глубину
Уже не думаю о скором,
Но целый мир переверну,
Чтобы найти тебя однажды
Отодвигая шторы лет,
Чтобы уйти от этой жажды
С тобой в отчаянье, под плед,
Под дождь, под снег, под покрывало,
Туда, подальше от всего,
Где я так нежно целовала
Мое земное божество.
* * *
Фиолетовый край забытья.
Долгий перечень желтых цветов,
Где кувшинка забытая я
Рядом с лютиком тех же цветов.
Желтых звезд пропаданье в воде,
Желтой прессы последняя жуть.
И нашествие желтых людей
На земли моей белую грудь.
Скоро желтая осень с берез
Так польется, как солнце с небес,
Скоро кто-то счастливый до слез
Побредет обходить желтый лес.
Красных, алых не видя рябин,
Белоснежных не чувствуя брызг,
Ярко-желтый грызя мандарин,
Желтой кошке сказав свое «брысь!»
Я увижу, что есть красота
И рассыпана всюду она,
А потом досчитаю до ста
Города голоса имена...
* * *
А глаза обывателей светятся
И сияют волшебным огнем.
Что осталось от августа месяца?
Ничего, только песни о нем.
Ни оброк не вернется, ни барщина,
Лишь в земле дорогой уголок
Хлынет осень-американщина,
Собирая с деревьев налог.
А глаза обывателей светятся
И мерцают осенним огнем...
Прилетайте, мадам околесица,
Окольцуем и дальше пошлем.
А когда вас поймают аж в Африке
И узнают откуда ваш путь,
Все теории ринутся к практике,
Как в термометр теплая ртуть.
Что осталось от месяца августа?
Нечего, только теплые сны.
И уверенность в том, что я запросто
Добегу до ближайшей весны.
* * *
Смотрите: вот уже девчонка
Стоит на собственных ногах
И манит семечкой бельчонка.
Над парком вечер в облаках.
А городские лесопарки
Смущают граждан высотой,
Там вечнопьяные Ремарки
Трезвонят тарою пустой.
Смотрите девушка какая
Пришла учиться в институт,
Чтоб пить и целоваться тут,
Минуты времени роняя.
К ней относились, как к подарку,
Науки точной самородки.
Теперь же прочь бегут по парку,
Срезая путь и так короткий.
* * *
Байкал, 2000 г.
А в голове твоей, я знаю,
Туман и дамский силуэт,
А на столе твоем портрет,
А вместо наволочки знамя...
Но если ночь и никого —
Одни твои глаза над миром,
Всё-всё, что спрятано под гримом
Освободится от него.
И все, что называлось — грязь
Вдруг обернется чистотою,
Как мальчик с девочкой, как связь
Между водою и звездою.
И уронив лицо в ладонь,
Уже спускаясь к поцелую,
Я попрошу тебя, не тронь
Струну гитары запасную.
И ухмыльнется чистоплюй,
Который в нас живет без смерти...
Не трогай струн и не рисуй
На запечатанном конверте.
* * *
Байкал, 2000 г.
Ледяная вода обжигает людей
Ледяная вода самых разных идей
И подходит ко мне человек ледяной
И рискует столкнуться с горячей волной
Где ты, логика? Где?
Только нежности свет
И рассказан и сыгран и спет
Но кусочками льда ледяная вода
Наплюет мне в глаза
Как хмельной тамада
Как юродивый бич
Или психобольной
Наплюет и уйдет стороной
Это видимо жизнь
Или просто бардак
Ледяная вода поползет на чердак
И попросят меня
Два холодных огня
Задержаться на краешке дня
Соберутся жлобы
Кофей пить чашки бить
Разговоры как сети плести
Я уйду от судьбы
Чтобы все-таки быть
Ледяная вода, ты прости
* * *
Меняет бабка шляпки
Зовет жильца Володенькой.
Любила бабка тряпки,
Тогда еще, молоденькой.
И плечи в чернобурке.
И вся она хитрющая.
Лежит у ней в шкатулке
Горячее оружие.
Капризней, чем царевна,
Кривясь, читает Битова.
Амалия Сергевна,
Вы контра недобитая.
Скачать полную версию (ZIP)
Другие статьи в литературном дневнике:
