Тукай и любовь
"Когда любовь для вас объятья до неможенья ваших рук
И поцелуи до припухших хотя б слегка лица и губ,
Такой любви не знал я в жизни и не узнаю никогда,
Понятьем тонким и высоким любовь жила во мне всегда"
("Прозрение",1911)
В отсутствие научной биографии, дневников, документов и свидетельств современников только стихи остаются неизменными свидетелями и свидетельствами духовной жизни поэта, благо даты их создания/публикации, как правило, в нашем распоряжении и позволяют воспроизводить событийную канву жизни героя. Конечно, стихи это не дневник и не письма, а плод пылкого вдохновения, интуиции и озарения, которых сам автор в себе не подозревал ("Сокровища души лежат на дне, до времени неведомые мне"("Иногда",1910).
Когда 20-тилетний поэт публикует в журнале из номера в номер цикл из 6 любовных газелей, обращённых к одному адресату, и название последней газели "Надпись на могильном камне моей любимой"(ноябрь 1906), можно ли принимать это за чистую монету, т.е. за подлинную love story? Разумеется, каких только мистификаций не знает литература! Но если уже на излёте жизни, как исповедуясь, поэт сам, предваряя наши сомнения, пишет: "Любовь моя была мой идол, мой ослепительный кумир/Предмет молитв и преклоненья и славословий пышный пир"("Прозрение", 1911), какая вам ещё нужна справка с печатью?! За 2 недели до смерти Тукай успел увидеть опубликованной свою статью "Первое дело по пробуждении", где он пишет: "Придёт время, и каждого писателя, его самого, его слова и личную его жизнь разберут до последней ниточки"(1913). Не к нам ли это обращено?
Стихотворение "К нации" опубликовано в том же журнале "Эльгасрельджадид" ровно за месяц до "Надпись на могильном камне". "Ничего дороже, выше, ничего священней нет моей нации..." Любовь? Политика? Эмоциональный накал, страсть, жизнь на разрыв аорты... Преклонение перед возлюбленной и жизнь, отданная народу. Есть ли в мировой поэзии аналоги таким чувствам, наверно, есть; мировая поэзия такая большая. Но чтобы цикл ранних любовных стихотворений первого поэта нации остался неизвестным, такое невообразимо. Татарам, как известно, всё равно. Даже Тукаю не удалось это переломить.
В 1908 году в Казани знаменитым, "модным" поэтом Тукай в стихотворении "Обманулся" с припиской "по Лермонтову" удивительным образом переосмысляет в страстной любовной исповеди Лермонтова ("Я не унижусь", 1832) его упрёк к неверной возлюбленной:
Как знать, быть может, те мгновенья,
Что протекли у ног твоих,
Я отнимал у вдохновенья!
А чем ты заменила их?
Быть может, мыслию небесной
И силой духа убеждён,
Я дал бы миру дар чудесный,
а мне за то бессмертье он!
У Тукая:
Кто знает, если бы напрасно я этих дней не растерял,
Когда б бессмысленным стенаньям ночей своих не посвящал,
Принёс бы ПОЛЬЗУ я НАРОДУ, быть может, для каких-то дел,
Когда б собой ряды влюблённых я пополнять не захотел.
Когда бы ЖИЗНЬ ВДОХНУЛ я в тело её, то НАЦИЯ меня
Не предала бы казни, чтила до всем назначенного Дня
У Лермонтова "сила духа", "вдохновенье" - жертвы, принесённые любви, у Тукая -
"польза народу", "нации".
Другие статьи в литературном дневнике:
