Поэты военной поры. Уилфред Оуэн
Часовой
Мы заняли пустой блиндаж, и боши
Устроили нам ад, снаряды в ряд
Ложились, но не пробивали бреши.
Дождь, водопадом сточным бурно пенясь,
Развел по пояс топь, и скоро грязь
Покрыла скользкой глиной скат ступенек.
Остаток воздуха был затхл, дымясь
От взрывов, и в нем прели испаренья
Тех, кто здесь жил, оставив испражненья,
А может, и тела...
Мы скрылись там
От взрывов, но один ворвался к нам,
Глаза и свечи погрузив в потемки.
И хлоп! бац! хлоп! Вдруг по ступенькам рухнул
В топь тухлую, в густой водоворот
Наш часовой; за ним ружье, осколки
Гранат германских, брызги нечистот.
Ожив, он плакал, как ребенок, слаб:
"О сэр, глаза! Я слеп! Ослеп! Ослеп!"
И я поднес свечу к глазам незрячим,
Сказав, что если брезжит свет пятном,
То он не слеп, и всё пройдет потом.
"Не вижу",— он рыдал и взглядом рачьим
Таращился. Его оставив там,
Другого я послал ему на смену,
Велел найти носилки непременно,
А сам пошел с обходом по постам.
Другие в рвоте кровью истекали,
Один же утонул в грязи и кале.
Всё это кануло теперь во мрак.
Но одного я не забуду: как,
Прислушиваясь к стонам часового
И к стуку сломанных его зубов,
Когда снаряды падали и снова
По крыше били, сотрясая ров,—
Мы услыхали крик его: "Сейчас
Я вижу свет!" Но свет давно погас.
Dulce et decorum est...
Подобьями карги или хрыча,
Горбатясь, кашляя, в воде стоячей,
От вспышек взрывов, что рвались, рыча,
На дальний отдых мы плелись, как клячи.
Шли как во сне. Шли без сапог, хромая,
Сбив ноги. Шли, шагая невпопад;
Усталые и даже не внимая
Глухому визгу газовых гранат.
"Газ! Газ! Живей, ребята!" Каждый в спешке
Напяливает свой противогаз,
Но кто-то дико завопил, замешкав,
Пошатываясь в пламени средь нас.
Сквозь стекла в отблеске зеленом марев
Я видел, как он бился, утопающий.
Не раз потом мне чудилось в кошмаре,
Как он захлебывался, утопающий.
И если б за повозкой ты шагал,
Где он лежал, бессильно распростертый,
И видел бельма и зубов оскал
На голове повисшей, полумертвой,
И слышал бы, как кровь струей свистящей
Из хриплых легких била при толчке,
Горькая, как ящур,
На изъязвленном газом языке,—
Мой друг, тебя бы не прельстила честь
Учить детей в воинственном задоре:
"Dulce et decorum est
pro patria mori"*.
____
* "Сладко и прекрасно умереть за отечество" (Гораций, "Оды", III, 2, 13)
Отпевание обреченной юности
Где звон по павшим, словно скот на бойне?
Лишь рев чудовищный от канонад
Да пулеметы трескотней нестройной
Отходную им второпях твердят.
Колокола им не гудят издевкой,
Не слышно пенья, лишь свирепый хор
Снарядов завывает дикой спевкой
Да горны кличут их в пустой простор.
Какие свечи им осветят ров?
Не в их руках, а в отраженьи глаз
Вдруг вспыхнут огоньки в последний раз.
Бескровность лиц любимых — их покров.
Взамен цветов — немая нежность грусти,
И вечер шторы сумрачные спустит.
перевод: Михаил Зенкевич
Поэты XX века. Стихи зарубежных поэтов в переводе М.Зенкевича
(Москва, "Прогресс", 1965)
Wilfred Owen (1893-1918)
Сын железнодорожного служащего. Учился в Лондонском университете. С самого начала Первой мировой войны Оуэн служил в стрелковых частях, участвовал во многих военных операциях. Болезнь нервной системы послужила причиной его возвращения в Англию, где в госпитале он встретился с Зигфридом Сассуном. В 1918 г. Оуэн вернулся на фронт, был награжден военным крестом и погиб за неделю до перемирия.
Другие статьи в литературном дневнике:
