Недавно прочёл у Людмилы Улицкой в "Зелёном шатре" пассаж о романе "Доктор Живаго", в частности, о стихах Юрия Живаго, что они "неуклюже и необязательно прицеплены в конце романа".
В связи с этим вспомнил свои размышления по этому поводу. У меня-то сложилось совершенно иное понимание их "прицепленности" к роману.
Эти стихи - "Стихотворения Юрия Живаго" - являются в композиционном отношении последней, семнадцатой частью романа, идущей вслед за эпилогом, т.е. своеобразным постскриптумом, а в фабульном - рукописным сборником стихотворений, собранным после смерти их автора его сводным братом. Таким образом, стихи Юрия Живаго являются, с одной стороны, как бы самостоятельным поэтическим сборником, существующим независимо от романа (что, как мы знаем, и произошло отчасти с этими стихами в их реальном, "пастернаковском" бытовании: долгие годы они публиковались независимо от запрещённого цензурой романа), а с другой - неотъемлемой и, на мой взгляд, принципиальной частью романа, служащей не поэтическим довеском, необязательным приложением к нему, но
совершенно необходимым элементом его структуры, оптически преломляющим всё повествование, придавая всему тексту иное - экзистенциальное - измерение.
Именно формальное вынесение стихов за рамки прозаического изложения, а не присутствие их непосредственно в тексте соответственно сюжетным поводам для их написания, создаёт между стихами и повествованием временную и пространственную дистанцию, позволяющую взглянуть на события романа сквозь призму "магического кристалла" поэзии.
К этому стоит добавить, что художественное качество стихов Юрия Живаго обнаруживает такой масштаб личности их автора, что будь стихи в тексте романа, этот персонаж вряд ли бы мог уместиться в отведённых для него сюжетных и жанровых границах. Это был бы роман не о докторе, а о Поэте. Как писал когда-то тот же Пастернак в "Высокой болезни":
Всю жизнь я быть хотел как все,
Но век в своей красе,
Сильнее моего нытья
И хочет быть, как я.
Наглядное доказательство этому утверждению - двадцать пять гениальных стихотворений Юрия Живаго, уносящих "поверх барьеров" - отсюда и в вечность - запечатлённый в романе век.
