Всё спетое не мной и мной не спетое
звучит во мне...
На спицах вяжет петли
Москва-река, серея парапетами,
и блеск огней присыпан снежным пеплом.
Курящая Москва - мечта Кустурицы -
цыганская приблуда привокзальная,
золотозубо на приезжих щурится,
как будто бы они сдают экзамены,
гадают на билетах, руки потные,
счастливые съедают, только счастье
скитается, запив тоску болотную,
и хочется вскричать, как бедный Чацкий:
"Долой! Домой! В деревню, в глушь, в Саратов,
туда, где стены, пол и потолок,
где сочетанья слов, нас ранив, радуют,
и всем найдётся тёплый уголок!"
И хочется кричать, и плакать хочется,
но все молчат и, зубы сжав, живут,
в толпе своё лелея одиночество.
И творчеству держаться наплаву
и наяву накладно, словно курице,
попавшей по оказии в ощип.
Но я жива, и жив ещё Кустурица,
and "In the Death Car" всё ещё трещит
