Свобода

У дома собралась небольшая толпа. Из подъезжающих машин выходили грустные люди преимущественно в чёрном. Прямо перед подъездом какой-то молодой человек с нечёсаной шевелюрой давал интервью. «Ирина Викторовна была очень талантливым педагогом,- сказал он. - Строгой, но справедливой. Помню, мы разучивали сонату Бетховена, а на улице весна, учиться не хотелось, но она всё понимала и говорила: «Андрюша, возьми себя в руки, в консерваторию за красивые глазки не берут».

Старушка усмехнулась: «Как был напыщенным индюком, так и остался». На ступеньках стояли неизвестные ей люди, они пили вино и довольно громко разговаривали. Она прошла мимо и зашла в открытую квартиру. Почти ничего не изменилось, только передвинули комод и сдвинули столы. С прикроватного столика на неё смотрела фотография с чёрной лентой. Фотография ей не понравилась - могли бы найти что-то более жизнерадостное. Не понравилось и то, что стол был накрыт очень просто, как на студенческие посиделки. Знакомых лиц почти не было. Она успела увидеть бухгалтера из школы, соседку, которая жила этажом выше, и несколько родственников. Никто из них её не узнал.

Она действительно изменилась. Из растолстевшей, осунувшейся бабки, двигавшейся со скоростью улитки, она превратилась в поджарую бойкую старушку, которую обычно представляют с саженцами на огороде. И если бы не тот факт, что за квартиру она задолжала уже за два месяца, ноги бы её здесь не было.

Дело в том, что под конец прошлого года она поняла, что резко постарела: скакало давление, иногда двоилось в глазах, да и желания жить как такового не было. И тогда она решила, что обычных прогулок от скамейки до скамейки ей недостаточно. Как-то по телевизору показали один монастырь, куда пускали пожить всех желающих - за небольшую плату или за помощь по хозяйству. Тогда она заплатила за квартиру за восемь месяцев вперёд, сказала дворнику, что едет к какой-то подружке, и всего с одной сумкой поехала на вокзал.

В кои-то веки она нашла людей, близких ей не только по возрасту, но и по духу. А движение на свежем воздухе и осознанная деятельность не только поставили её на ноги, но и, как это теперь называется, «вправили мозги». И хоть религиозным человеком она никогда не была, ей там были рады, работы всегда хватало, так что пока что её никто не выгонял.

Она понимала, что виновата сама – уехала, никому ничего не сказав. Потом она где-то потеряла телефон, а новый так и не купила - незачем. Обычно ей звонили только 31-го декабря. К сожалению, мама родила её раньше срока, поэтому одна часть людей поздравляла её в этот день с наступающим, а другая – с днём рождения.

Было неловко. Из-за самой ситуации, фотографии, чужих людей. Детей у неё не было, в принципе у неё ничего не было, кроме этой квартиры и воспоминаний. Она решила взять пару вещей из спальни и незаметно уйти. Её вещи пока ещё никто не трогал.

Из разговоров стало понятно, что в феврале у неё решили остановиться какие-то дальние родственники, но не смогли попасть в квартиру - телефон не отвечал. Пришлось вызывать участкового и взламывать дверь. Никто, даже дворник, её давно не видел. А потом нашли какую-то старушку в парке: пальто и возраст совпали, с остальным, скорее всего, помогли знакомые в органах. Она не сердилась, она всё понимала. Из платяного шкафа она взяла только варежки и шаль. В пододеяльниках всё ещё лежали документы и немного денег. Ещё она решила взять шкатулку-балерину, которую ей подарила мама, когда они один раз поехали на море. Вот и всё.

В соседней комнате продолжали говорить люди. Что-то про «светлого человека, который так и не нашёл себя в этом мире». «Странно, - подумала она, - Мне всегда казалось, что я состоялась как личность». Она окинула взглядом свою комнату в последний раз, её даже удивило, насколько это место стало для неё чужим.

Аккуратно закрыв за собой дверь, она пошла к выходу. Уже у входной двери она столкнулась со Светкой Стекловой - лучшей подругой молодости. В заплаканных глазах Светки отразилось сначала недоумение, потом изумление; она открыла рот. Ирина Викторовна быстро приставила палец к губам, подмигнула и почти выбежала на улицу. «Свобода! - сказала она разочарованной журналистке, которая так и не смогла выжать из этой истории чего-то сенсационного. - Это свобода», - повторила она, когда взяла билет на поезд в один конец.