Рассказ о семи повешенных. Глава VII

(Парафраз одноимённого рассказа  Л.Андреева)

Глава VII. Смерти нет.

Вагон замедлил ход и дрогнул,
Запели скрипом тормоза.
Остановился поезд. Вышли.
В потёмках щурили глаза.

«Куда идти?»
                Тут недалече, -
Ответил конвоир, - пешком
Пройдёте, ноги разомнёте,
Порадуйте себя снежком!»

Толпою шли по чёрной, плохо
Укатанной дороге. Снег
Скрипел.
        Молчали.
                «Цыганок» лишь
Всё свой обдумывал побег.

«Дорогу не могли прочистить, -
Проговорил, - а ты в снегу
Тут кувыркайся... Всё боятся
Потратить лишнюю деньгУ!»

С обидой конвоир ответил:
«Так чистили, ваш благородь.
А просто рОстепель, всё тает.
Приходится, вишь, грязь молоть!»

Светает, скоро пять. «Калошу,
Калошу где-то потерял, -
Тут Головин всем объявляет, -
Так холодно!»
                «Что ж не сказал!»

«Смотрите, виселица. Правда»…
Как будто расступилась тьма,
Средь редких, призрачных деревьев
Теперь отчётливо виднА

Постройка из шершавых брёвен,
И точно в форме буквы «Пэ».
«Любовь, ты широкА, как море», -
Запела Муся. Не толпЕ,

Себе запела. Головин лишь
Подпел ей, песню поддержал.
«Как ещё, Муська, молодА ты», -
Ей Вернер горестно сказал.

«Лес, лес тут рядом, надо когти
Скорее рвать, момент какой!» -
Шептал всё «Цыганок», надеясь
Не упустить шанс всё же свой.

Охрана с Янсоном возилась.
Он рухнул без сознанья в снег.
Запахло нашатырным спиртом.
Всё ж не железный человек.

«Потрите ему уши снегом.
Он уж отхОдит.
               Мож читать
Нам приговор уже не стоит,
Вам, господа? Что зря терять

Пустое время на морозе? –
Спросил чиновник, - вы ж его
Отлично знаете. Священник,
Священник нужен?»
                «Для чего? –

Внезапно «Цыганок» ответил
За всех, – комедь чего ломать.
Ступай откуда шёл, а людям
Дозволь спокойно помирать!»

Свет фонаря упал на листик
Бумаги, что в руках дрожал.
Так же дрожал и голос. После
Чиновник в сумраке пропал.

Распорядитель объявил всем:
«Идти по двое, господа.
Вы сами в пары становитесь,
Так как желаете. И да,

Прошу быть лишь чуть поживее»...
Каширин взял ГоловинА
Под руки и походкой твёрдой
Пошли. Отчётливо видна

Их виселица в бликах Утра.
Все ждали вскрика, шум борьбы.
Но ничего. Как прежде тихо.
Ни стона, всхлипа иль мольбы.

Вслед за товарищами Вернер
Шёл. Янсона пришлось поднять
С земли жандармам. Он шептал лишь:
«Моя не хочит умирать».

«А Мы с тобою, Муся, - шепчет
Подруге Ковальчук. – Давай,
В разок последний, заповедный
Хоть поцелуемся. Прощай».

«Ах, боже ж мой! – хрипел в томлении
Предсмертной муки «Цыганок», -
А как же я? Ужель один-то?
И так по жизни одинок!

Я же разбойник, в рай не пустят.
Куда мне скажут, душегуб,
Ты лезешь в рай с душой кровавой,
Смердить здесь будешь аки труп».

К нему шагнула Муся, тихо
Сказала: «Что ж, пойдём со мной».
Он отшатнулся: «Не боишься?»
«Нет, не боюсь, хороший мой!»

Потом, ему закинув руки
За шею, дарит поцелуй.
Он смотрит дико, ошалЕло.
Кричит: «Целуй меня, целуй!

С тобой одною лишь и можно
Идти на смерть. Как ни грешнА
Была вся жизнь, путь в рай навеки
Открыт. Ты чистая душа!»

И, взявшись за руки, обнявшись,
Ногой ощупывая путь,
Они шли к виселице, чтобы
Навеки вечные уснуть.

«А как же я? Одна осталась, -
Печально Ковальчук себе
Сказала, - жили вот, дружили,
А смерть пришла – и на тебе!»

Она вздохнула. Конвоиру:
«Солдатик, видишь, я одна
Уже осталась»,- и запела:
«Тебе я больше не жена»…

______________________

Их после складывали в ящик,
Чтоб схоронить в чужой далИ,
Назад везли по той дороге,
Которой сами сюда шли.

И так же мягок и пахуч был
Весенний снег, и так же свеж
И крепок был весенний воздух,
Как время радужных надежд.

Всходило утреннее солнце,
Свою отбрасывая тень
На чёрной стоптанной калоше...
Так начинался новый день.