Рассказ о семи повешенных. Глава IV

(Парафраз одноимённого рассказа Л.Андреева)

Глава IV. Мы, орловские

Тем же присутствием судебным,
Которым Янсон осуждён,
Был к смертной казни чуть позднее
На смерть в петле приговорён

Крестьянин ГолубЕц по кличке
«Татарин», он же «ЦыганОк»,
Экспроприатор из Орловской
Губернии.
              В свой закуток

Елецкий, (родом был оттуда),
Свозил подвОдами добро,
Награбленное часто с кровью.
Он про себя любил одно

ГовАривать: «Орёл да КрОмы,
КарАчев, ЛИвны и Елец –
Край, где живут в России вОры,
Разбой и мать им, и отец».

Убийств за ним – не хватит пальцев,
Чтоб сосчитать, а «ЦыганкОм»
Его за внешность знать прозвали,
УхвАтки в деле воровском.

Был он черноволос, худОбый,
На острых скулах пятен след
ПригАра жёлтого и вечно
Спешил куда-то вдаль. Портрет

Его не пОлон, коль не вспомнить
Короткий, любопытный взгляд,
Прямой до жуткости. Какой-то
НеугомОн сидел в нём.
                Чад

Искры бесОвской жёг натуру
Его, как тОпка, напоказ.
Он воду пил, как лошадь, жадно,
Чуть ли не вёдрами за раз.

На все вопросы без раздумий,
Без паузы ответ давал,
Прям с удовольствием, при этом
Всегда угодливо вставал.

Мог с дозволения судейских
Продемонстрировать свой свист,
Свист воровской, которым верно
Дружков сзывал к себе. Артист!

Вложив в рот пальцы, и при этом
Ужасно выкатив глаза,
Он сотрясал застывший воздух
Присутствия, словно гроза

На небе ясном разразилась…
От свиста этого на круп
ПрядАют лошади и глохнут,
Белеет даже хладный труп.

Тоска смертельная охватит
Того, чья жизнь на волоске.
Восторг убийцы пробудИтся
В том, кто сжимает нож в руке.

А после номера он с видом
Певца, чей голос нарасхват,
Окинет взором зал притихший
И вытрет пальцы о халат.

«Вот же разбойник! – тихо молвит
Из судей кто-то, - перебОр»...
Был вынесен единогласно
Артисту смертный приговор.

А тот, лишь был вердикт зачИтан,
Смеясь, сказал конвойномУ:
«Ну, кИсла шерсть, ружье покрепче
Держи, а то ведь отыму!»

Солдат с товарищем, с опАской
ВзглянУв на «Цыганка», весь путь
Свой до тюрьмы жуть, как боялся
Вздохнуть и лишний раз моргнуть.

До казни «Цыганок» и Янсон
В тюрьме сидели, и жилА
В них мысль одна неугасимо,
Мысль о побеге.
                И велА

Она за стены каземата
Их, как ведёт кровавый след
Всю стаю волчью за добычей,
И на пути преград им нет.

Как лошадь, раздувая ноздри,
Мог воздух «Цыганок» вдыхать,
И чудилось ему, что пахнет
Дымком пожара. Благодать.

Волчком по камере крутился,
Корябал штукатурку стен,
Простукивая пол ногтями,
Часами не вставал с колен.

Неугомонностью солдата
Вконец измучил. Наблюдать
Мешал в глазок за ним, а тот уж
В отчаянии грозил стрелять.

Хотя стрелять в приговорённых
Устав ему не дозволял,
Конечно кроме бунта. Вот он
В бессилии дулом в дверь стучал.

Спал ночью крепко, как убитый,
Почти совсем не шевелясь,
А утром словно бы пружина
По камере носился всласть…

Однажды старший надзиратель
Вдруг предложил стать палачом,
И «Цыганок», оскалив зубы,
Захохотал: «Мне о былОм

Напоминаешь вновь? ДожИли,
Верёвка есть и шея, а
Повесить некому людишек.
Ей-богу, чудная страна!»

«Дурак, - ответил надзиратель, -
Зато хоть будешь жить, свистеть.
Иль мало этого? Подумай.
В петле успеешь повисеть!»

И «Цыганок» тут размечтался,
Себе стал мигом представлять,
Как он в рубахе ярко красной
Перед народом щеголять,

Топориком играя, будет.
Ох, как потешит он народ,
Развеселит, свершая кАзни,
И как богато заживёт.

Пока он думки свои думал,
Ему служивый в свой черёд
Сказал: «Ты счастье проворонил!
Нашли желающего! Вот!»

«И чёрт с тобой, вот сам и вешай»-
Вскричал с обидой «Цыганок»,
И перестал мечтать отныне
О палача судьбе... Но ток

Не век верёвочке всё ж виться,
Пришли за ним в недобрый час.
Он подскочил, засуетился:
«Ан может всё ж не в энтот раз!»

Захохотал. Чтоб как-то страх свой
Прикрыть и погасить боязнь,
Он заорал: «Подать карету,
Бенгальский граф идёт на казнь!»