Рассказ о семи повешенных. Глава II

(Парафраз одноимённого рассказа Л.Андреева)

Глава II. К смертной казни через повешение

Всё вышло так, как загадала
Полиция. Враз взяли всех,
Прям у подъезда в час условный,
В час дня.
            Ну, что ж, большой успех.

Три мужика и одна баба,
Машины адские при них.
Хоть револьверы есть и бомбы,
Схватили тёпленьких, живых.

А пятую арестовали
На явочной квартире, где
Злодеи бомбы мастерили,
Отлёживались при нужде.

Все мОлоды, едва за двадцать...
Судили в крепости, куда
После ареста заключили
Всех пятерых, чтоб навсегда

Избавить общество от этой
Заразы.
         Суд недолгим был
И беспощадным, как то время.
Старались из последних сил

Спокойными смотреться, судьям
Презрение выказать своё,
И равнодушье к самой смерти,
И веру в правды торжество.

А кто-то даже отказался
Назвать свой возраст, имя и
Давать ответы на вопросы
И прокурора, и судьи.

Допрошен первым офицерик
В недавнем прошлом, ГоловИн,
Голубоглазый, краснощёкий,
С бородкой светлою блондин.

Ни ожиданье верной смерти,
Ни жизнь от благ земных вдали
Стереть с лица его наивной
Улыбки счастья не могли.

Глядел в окно в налёте пЫли,
Что протирали год назад,
И улыбался своим мыслям,
Казалось, был чему-то рад.

Второй была девица, Муся.
БледнА особой белизной,
Не мЕртвенной, не упокОйной,
А той горячечной, живой,

Что как огонь внутри пылает,
И жаром наполняет взор,
А тело светится как тонкий
Прозрачный севрский фарфор.

Такая тоненькая шея,
Нежнейший шёлк девичьих рук,
Полоска белая на пальце,
(След от кольца), и ясный звук

Младого голоса.
               Звучал он,
Как безупречный камертон,
Как инструмент ручной работы,
Дарящий верный чистый тон.

ГоловинА жалели судьи,
А к ней же ненависть всех жгла.
Как видно чистотой своею
Задеть душонки их смогла.

Её сосед назвался ВЕрнер,
(От судей имя своё скрыл),
Сидел не шевелясь, надменный,
А руки меж колен сложил.

Лицо его, как дверь глухая:
Замкнул на все запоры и
Замок поверх всего навесил:
Мол, говори не говори,

Волнения не обнаружу,
Не выкажу эмоций. Он
Смотрел на грязный пол дощАтый
Весь в свои мысли погружён.

Сам невысок, черты лица же
Вполне пристойные, и в нём
Такая ощущалась сила,
Натура с внутренним огнём,

Что судьи все без исключенья
Его считали вожаком,
С почтительностью обращались,
Испытывая страх тайком.

А следующим был Каширин.
Казалось, олицетворял
Невыносимый ужас смерти,
Животный страх собой являл.

Он задыхался, пот рекою
ПринЯлся по лицу стекать,
Усильем воли заставлял лишь
Быть голос твёрдым, не дрожать,

Вокруг себя ничто не видел.
Как из тумана до него
Слова судейских долетали.
Ответ на всё лишь: «Ничего».

Он словно труп ещё при жизни
Стал разлагаться, и у всех
Лишь отвращенье только вызвал,
Насмешку жалости и смех.

И пятой стала террористка
Татьяна Ковальчук. ЮнА
По возрасту, но было видно -
Злодеям всем, как мать она.
 
Так были взгляд её, улыбка
Заботливы, любви полны…
Казалось, что она готова
Взять на себя часть их винЫ.

Как отражает пруд на глАди
Вод своих облак кучевых
По небу бег,
             лицо Татьяны
Мысль отражало четверых

И чувства.
            Что её повесят,
Что её также судят, ей,
Казалось, вовсе безразличным.
Есть в мире вещи поважней.

Суд продолжался до заката,
Погасло небо за окном.
Защитники глаза отводят,
В бессилии каясь правовом.

Ну, вот и приговор. Каширин,
Вердикт лишь только отзвучал,
Вслух произнёс: «Всё же повесят?
Ах, чтобы чёрт их всех побрал!»

Ему в тон Вернер: «Так и нужно
Нам это было ожидать.
Зато сидеть мы вместе будем
Теперь, всё вместе казни ждать!»