Бомбист. Глава IV

(Парафраз рассказа Л.Андреева «Тьма»).

Глава IV.

Он на неё смотрел и ждал, что
Она предпримет. «Дай платок», -
Ему сказала, пот смахнула,
К двери пошла… Прождав чутОк,

Спокойным голосом кому-то
Чрез дверь: «Сказала ж, не пойду.
Нет, не пойду, и не просите».
Звенели шпоры на ходУ.

Раздалась ругань, смех. Всё стихло.
Она присела на кровать:
«Сзывают всех, бал затевают,
Чтоб котильон потанцевать!»

«Спасибо, Люба, не сердитесь, -
Сказал он, - скоро я уйду!»
«Да нет, сейчас нельзя, окстИтесь.
Накличете лишь нам беду.

Там офицеры. Ждать придётся.
Раз так, то как же вас зовут?»
«Петром зовите».
                «Ну, и кто вы?
Приезжий иль живёте тут?»

«Отец мой врач военный, доктор.
Дед был мужик из этих мест.
Мы сами из старообрядцев».
Она с усмешкой: «Где же крест?»

Он тоже криво усмехнулся:
«Свой крест мы на спине несём».
Она нахмурилась: «Поспите.
Вы ж спать хотели. Переждём!»

Надолго после замолчали
И это стало угнетать.
«Я думала, что вы писатель».
«Так вы ж не любите читать?»

«Да, есть один тут. Часто ходит.
Сперва жалеет, как и вы,
Потом сердиться начинает,
Что не сносить мне головы

За то, что будто на икону
Я не молюсь, мол, на него.
Такой обидчивый. Будь Богом,
Так не простил бы ни за что!»

«А отчего же вы не пьёте?», -
Спросил её.
            «Одна, зачем?
И что-то холодно мне стало.
Озябла право я совсем!»

«Скажите, Люба, почему же,
За что ударили меня?»
«Так не убила ж. Значит нужно.
Я ж не примерная жена!»

Она смотрела прямо, смело
Глазами чёрными. У ней
На подбородке ямка, как у
Весьма решительных людей.

«Я всё-таки так не оставлю,
Заставлю вас сказать, за что?
Иначе буду к вам являться
Так каждый день сюда».
                «На то

Хозяйка скажет лишь спасибо.
Ей ведь доход. Бальзам душЕ.
А может лучше к мировому
Сходить? Потешили уже!»

Опять молчанье. Стало слышно,
Как муха сонная ползёт
По потолку, не понимая,
Что скоро всё-таки умрёт.

Его мысль некогда тугАя
И медленная началА
Работать с силой неуклонной,
Как пресс бездушный. То была

Игра ума. Весьма похожа
На паровоз, тот, что с путИ
Сошёл. Несётся вдаль по кочкам,
В надежде тщетной рельс найти.

«Ах, вот как! Стало быть, виновен
Я в том, что смел вас пожалеть?
Вас оскорбила моя жалость?
Да, глупо вышло... Но краснеть

За это всё ж не стану. Люба,
Давайте руку, и дружить
Вам предлагаю. ПомирИмся».
«Ну, как, голубчик вас не бить?

Вы ж совершеннейший писатель.
Одно из двух: или дурак,
Или вас мало били в детстве?»
Он рассмеялся: «Ну, пусть так!»

В её устах, как видно, было
Писатель – слова хуже нет.
Его, наверно, понимая,
Как гнусный подленький извет.

«Что ты всё хнычешь? Ужель больно
Ударила? Моя рука
Привыкла бить мужские рожи.
Да я же так, чуть-чуть, слегка.

Об твою рожу и скулУ я
Её ушибла. На, целуй».   
К его губам приткнула руку.
Он ей отвесил поцелуй.

В ней возбуждение нарастало,
И широко открытым ртом
Она дышала, задыхаясь,
Грудь потирала. А потом

Сказала: «Выпью, задыхаюсь.
Видать отравлена вконец.
Характеру мне не хватает
Пить бросить. А ты молодЕц».

Сверкнули диким выраженьем
Глаза, одёрнула платок.
Зарозовели её плечи
И руки нежные. Глоток

Вновь отхлебнула из бутыли,
Слегка поморщилась. Ему
Сказала грустно: «Ты хороший.
Одно лишь только не пойму.

На смерть готов пойти за этих
Людишек, этот смрадный сброд.
Какое ты имеешь право
Так поступать. Ведь вот живёт

Писака этот. Поначалу
Всё говорил: хороший я,
Кругом такой несчастный, право.
Ему поверила сперва.

Потом же всё-таки сознался,
Что сам подлец. А мне такой,
Такой, как ты один лишь нужен», -
И покачала головой.

«Ну, вот, узнай, пять лет гнию здесь, -
В волнении выдавила крик, -
Пять лет ждала тебя, и бога
Благодарю, что ты возник.

Ты честный, им же и останься».
«Вдруг не останусь?» – он сказал,
И искривлёнными губами
Ей усмехнулся.
                «Целовал

Ты проститутке руку. Знаю,
Останешься, суть мне видна.
У подлеца дорог лишь много,
У честного всегда одна!

Ты пусть дурак, но всё же честный.
Свою невинность предлагал
Мне словно рубль неразменный.
Нет, милый, не на ту напАл.

Купцов в избытке насмотрелась:
Мильон награбит, обокрав
Толпу глупцов, даст рублик в церкву
И после думает, что прав.

Нет, миленький, ты мне всю церковь
Построй и дорогое дай,
Что у тебя есть, а невинность
Твоя заплесневела, чай!

Отдай мне жизнь свою, не этим
Писателям. Так понимай.
Отдай мне сердце своё, душу,
Взамен мои же забирай».

Он лишь молчал, уткнувшись в угол.
Жизнь распадалась, в теле дрожь.
Он - ящик склеенный поспешно,
Попавший под осенний дождь.

В его обломках жалких, ветхих
При всём желании не узнать
Того хранилища, в котором 
Души вмещалась благодать.

Он вспомнил мать, людей, всех тех, с кем
ПрожИл бок о бок и любил,
Работал в радости и горе.
Теперь чужие. Он убил,

Убил в себе святое нечто,
Как будто кто-то душу взял,
Как палку, «хрясть» через колено,
Клочки по свету раскидал.

Всего лишь три часа в борделе,
А, кажется, всю жизнь прожил.
Душа мучительно восстала
Против того, чем жил, кем был.

Как это стыдно - быть хорошим. 
Припомнил книги, те, что жить
Его учили. Улыбнулся.
Уж нет желания прежним быть.

Жизнь перед ним сейчас сидела,
Сдавила шею, как тесьма:
К своим, в тюрьму вернуться поздно.
Своих теперь нет, есть лишь тьма.

«Ты плачешь?» – девушка спросила. 
«Нет! – он ответил резко, - Нет!
Я никогда, поверь, не плачу.
Всё ж надобно держать ответ».

«Прошу, со мною оставайся.
Теперь навек ты только мой!
От правды, миленький, не прячься.
Ты, верю, послан мне судьбой!»