Венок Великой княжне Ольге

Как ни странно (а может, и не странно), одним из часто встречающихся вопросов ко мне, – хороших вопросов, т.к. есть и плохие, политические, – стал вопрос о моём эталоне женской красоты. И есть ли у меня как у автора лирических стихов такой эталон вообще? Есть. И это не Патриция, которую я бесконечно люблю (http://stihi.ru/2024/10/10/3361), и не Miss Ann@, которой посвятил множество строк (http://stihi.ru/2015/07/28/2573). Эталоном женской и человеческой красоты для меня является Её Императорское Высочество Великая княжна Ольга Николаевна (1895 – 1918), зверски убитая коммунистами старшая дочь нашего последнего Государя. Ей у меня тоже посвящён ряд стихов, некоторые из них стали песнями.

* * *
Букеты роз алеют на веранде.
На море ветер… ветер в головах…
Так хорошо сегодня в Ореанде,
Так хорошо, не выразить в словах.
 
Мелькают паруса рыбацких лодок,
И словно оттеняют небеса
По–детски чуть упрямый подбородок
И светлые, серьёзные глаза.
 
Черты лица сквозь сон уходят плавно
Туда, где слышно в бездне голубой:
– О, не печальтесь, Ольга Николавна,
Мы от беды закроем Вас собой!
 
У ног дрожит волна в ажурной пене,
Целуя след задумчивой княжны,
И белый шарф спадает на колени,
Как белый шлейф вскипающей волны.

* * *
В мир, что так пленителен и звонок,
В свете дня спокойна и нежна,
Смотрит с фото царственный ребёнок,
Барышня, Великая княжна.
 
Этот миг уже не повторится,
Беспощадна времени коса.
Если бы ей стать Императрицей,
Ведь порой бывают чудеса!
 
Странная фантазия... Но только,
Хоть в разгаре век уже иной,
Мне порой мечтается, чтоб Ольга
Правила великою страной.
 
Мы бы всё преодолели с нею,
Злобный шум в сознании круша.
Твёрдости и хитрости важнее –
Сердце, ум и русская душа.

* * *
Гвардейские полки,
Скопление народа,
Досужий пересуд
В устах девиц и жён...
Лихие рысаки
Орловского завода
Уверенно несут
Пленительных княжон.
 
Есть сила в рысаках,
И не страшны смутьяны:
Пустой и глупый бред
Не разобрать с седла.
Румянец на щеках
У Ольги и Татьяны,
Как розовый рассвет
У Царского Села.

* * *
Осанка царственной девчонки
Тверда, свободна и легка.
Гремит в честь юной Амазонки
«Ура» гусарского полка.
 
От троекратного раската
Трепещет лиственный покров.
Алеют лучики заката,
Скользя по золоту шнуров.
 
Одно мгновение и только!
Вот – день угас и век угас...
Но бесконечно смотрит Ольга
Со снимка старого на нас.
 
Её Высочеству не надо
Ни слёз, ни лести, ни мольбы:
За пелену земного ада
Умчалась песнь её судьбы.

* * *
Вьётся ментик голубой,
Счастьем брызжет улица.
Вашей царскою судьбой
Целый мир любуется.
 
Враг уходит стороной,
Гаснет злоба дикая, –
За Великою княжной
Русь стоит Великая!
 
Веет ладаном от рук,
Вас благословляющих.
Сколько верности вокруг,
Сколько глаз сияющих!
 
Но – слышны удары пуль,
Стоит лишь зажмуриться.
...Год тринадцатый, июль.
Счастьем брызжет улица.

* * *
Им ненастья и восстанья
Не мерещатся пока:
Маша, Настя, Оля, Таня –
Как четыре лепестка.
Счастье, смех и трепетанье
Русой пряди у виска...

* * *
Я под застольный шум и смех
Как будто шествую в подвал
Вслед за сторонниками тех,
Кто Вас когда–то убивал.
 
Я с ними чокаюсь и пью
В неосторожности дурной,
И я им руку подаю,
Встречаясь где–нибудь в пивной.
 
Я спорю с ними всякий раз
И, продолжая спор пустой,
Упрямо защищаю Вас,
Но плохо от защиты той.
 
Смеются все, смеюсь и я,
Ведь среди жизненной пурги
Они не то чтобы друзья,
Но и не то чтобы враги.
 
Хоть, не дай Бог, проснуться вдруг,
Всё то недавнее вернув,
Где протрезвевший полудруг
Заложит, глазом не моргнув...
 
Я это остро сознаю,
И всё равно сквозь шум и гам
Встречаюсь, чокаюсь и пью,
Как постаревший Вальсингам.
 
Так, на пороге вечной тьмы
Во чреве века–мертвеца
Всё длится пир среди чумы,
А ей не видится конца.
 
Лишь иногда из синевы,
Всегда печальна и нежна,
В немой тоске глядите Вы,
Моя Великая княжна.
 
И чудится небесный хор,
Едва ли слышимый дотоль,
И в Вашем взгляде не укор,
А сожаление и боль...

* * *
«Выйти замуж, жить всегда в деревне и зиму, и лето, принимать только хороших людей, никакой официальности». Великая княжна Ольга Николаевна
 
Юной барышне–царевне
Посылал Господь мечты:
Выйти замуж, жить в деревне
Без дворцовой суеты,
Не пустою мишурою
Душу тешить, а трудом,
И рождественской порою
Ждать людей хороших в дом.
 
Не сбылось... А ведь могло бы
В золотой, счастливый миг
Сбыться, если б гений злобы
Не залез на броневик,
Если б бесам не служили
Мы для дикого рожна,
Если б мыслили и жили,
Как Великая княжна.

* * *
Ночь и боль отступили куда-то,
Исчезая, как смутные сны.
Тишина лазаретной палаты,
Светлый облик Великой княжны.
 
Где–то маятник бьётся тревожно,
Будто шепчет:«Прощай и прости».   
Только, Ваше высочество, можно
Вашу руку к губам поднести?..
 
И, когда на мгновенье приснитесь
В те минуты, пока я дышу,
Вы ещё только раз улыбнитесь
И – не плачьте, не надо... прошу.
 
Режет солнце серебряным краем
Заоконный простор голубой.
Мы сегодня за Вас умираем...
Лучше б завтра закрыть Вас собой...

* * *
В трясине из крови и стали
Не видя тропы окружной,
Княгиней Вы так и не стали,
Вы так и остались княжной.
 
В эпоху, где мукою крестной
Вас резали, били и жгли,
Не стали Вы чьей–то невестой
И мамою стать не смогли!
 
Но ангел живым полотенцем
Стирает трагический грим,
И вот Вы на фото – с младенцем,
И миг этот неповторим.
 
На фото, всего лишь на фото...
А сердцу, в былое умчась,
Так хочется нежное что–то
Сказать Вам хотя бы сейчас.
 
Пусть, глядя в глазницы конвою,
Прошли Вы на пир к воронью,
Для нас Вы остались живою,
Мы помним принцессу свою.
 
И новые русские дети
Другой – не бандитской! – страны
Узнают в божественном свете
Улыбку Великой княжны.

* * *
Неясные тени мелькнут у дворца,
В мгновенном смятенье забьются сердца,
Зажгутся пророчески звёзд угольки,
Но... Ваше Высочество так далеки!
Иная эпоха, другие года...
Никто никогда не вернётся сюда.
 
И грёзой ночною уносимся мы,
И там, за стеною из света и тьмы,
Вы нам улыбаетесь, верой дыша, –
Бессмертной России душа.

* * *
«Я вчера написал стихи за присланные к нам в лазарет акации Ольге Николаевне Романовой – завтра напишу Ольге Николаевне Арбениной». Николай Гумилёв, май 1916 года. (Из воспоминаний О.Н.Арбениной «Девочка, катящая серсо»).
 
Средь бликов, теней, силуэтов
Ваш образ высокий светил,
И лучший из русских поэтов
Вам строки свои посвятил.
 
Они потерялись навеки,
Исчезли в расстрельном дыму,
Их смыли вселенские реки
Струясь в запредельную тьму.
 
Но Слово бессмертно, и только
Зажгутся Господни огни,
Звездою по имени Ольга
Прочитаны будут они.
 
И там, где ни гроз и ни наций,
Опять промелькнут, как слеза,
Прелестные грозди акаций,
Чудесные ваши глаза.

* * *
Волны к вечеру спокойны, чисты и нежны,
У форштевня пляшет огненный блик,
А хрустальный голос юной Великой княжны
Звоном склянок заглушился на миг.
 
Впереди ночная вахта и не верится нам
В предсказания опасных примет.
Императорская яхта скользит по волнам,
Да кроваво тонет гаснущий свет.
 
Южный ветер прилетает, горяч и упруг,
Но стихает возле русских принцесс:
Это ангелы спустились на палубу вдруг,
Это звёзды улыбнулись с небес...
 
Как приветственного залпа далёкий раскат,
Эхо памяти плывёт над волной.
Их высочества с улыбкой глядят на закат,
На закат... короткой жизни земной.
 
Не принять былого фрахта иным временам,
Тает прошлое туманом теней.
Императорская яхта скользит по волнам,
И Вселенная лежит перед ней.

* * *
Я каждый раз пред царственными ликами
Невольно застываю, и тогда
Неясными, волнующими бликами
Проносятся минувшие года.
 
И, поражён внезапным наблюдением,
Я – так бывает или то закон? –
Глаза княжон встречаю вдруг видением,
Что оживает в золоте икон.
 
Я вижу их в расцвете, славе, гордости
Империи и в зареве войны,
Я вижу их в несокрушимой твёрдости
Пред красным зверем – зверем сатаны.
 
И в новый век, когда эпоха тления
Прельщает нас: не сдаться ли врагу... –
Я, человек иного поколения,
Здесь и сейчас остаться не могу.
 
Пока твердят: «Былое не воротится!»
И время ада входит в эмпирей,
В единый взгляд слагает Богородица
Четыре взгляда Царских дочерей.
 
* * *
В 1920 году в голодном, раздавленном красным террором Петрограде, перед самой эмиграцией, знаменитый художник Николай Петрович Богданов–Бельский пишет картину «Симфония», в центре которой – рояль и четыре девушки в белых платьях.
 
В синем сумраке утра апрельского,
В зимнем свете вечерних минут,
На картине Богданова–Бельского
Эти девушки вечно живут.
 
Где–то дымом равнины застелены,
Где–то ужас застенки таят,
А они навсегда, нерасстреляны,
На картине бессмертной стоят.
 
Свечи тонкие тают и плавятся,
Звуки–шорохи еле слышны.
У рояля – четыре красавицы,
Как четыре Великих княжны.
 
Миг! И музыка вылетит с клавишей,
Исчезая за хрупким стеклом,
Ничего на Земле не исправивши,
Только души пронзая теплом. Как