О правде и о лжи, какие они есть

Пролог.

О правде писать, не так уж и тяжело:
не лги, не лукавь, не придумывай сто причин,
что истину всячески душит большое зло,
а самые смелые, из настоящих мужчин –

сродни Дон Кихоту: сломали немало пик,
расплющили лбы о бетон равнодушной лжи,
но так же суров на иконах холодный лик,
и вряд ли подскажет, как с правдой сермяжной жить.

А мне интересны мотивы и цель вранья,
приносят ли счастье плоды нечестивых фраз,
и страшен ли лгун, аки битцевский злой маньяк,
что веру, как жизнь, забирает из глупых, нас?

У истины греческий профиль – прямой абсолют;
он строг и незыблем, но многим не по нутру,
поскольку маневра для тех, кто безбожно лгут,
она не приемлет… я тоже, признаться, трус

и льну к относительной. У большинства людей
есть уйма “отмазок”: “Да ладно, а кто вида’л?”
И сколько за матушку-правду ты не радей,
другая семья королевская правит бал.

Размявшись на строчках о первенстве тёмных сил,
в горнило полемики брошу с десяток глав
о том, что понятия эти в одной оси –
правдивый ест лгун, да и враль зачастую прав.


I. Ложь во спасение.

Его уверяли: “Как минимум, двадцать лет
дышать полной грудью, катать на спине внучат…”
Он верить пытался, расходовал свой бюджет
и планы рождались, конечно же, сгоряча.

У тех, кто скрывал предстоящий и скорый “end”,
имелись резоны… врачам вроде всё равно,
но близким казался чудовищным тот момент,
когда предстоит за помин пригубить вино.

Спасение – блеф, есть простецкий такой обман:
не долог во времени, полон пустых надежд,
и виснут фантазии, аки густой туман,
над ложем больного… тем временем, сам главреж

/ну, тот, из верховных/ не бросил снимать кино
про срок скоротечный земных бесконечных бед,
и выбора нет, и дороги во тьме иной,
но хочется нам, чтоб спокоен был муж и дед.
***
Малец-беспризорник, не знавший любви родных,
подобран случайно на тракте “ Москва-Рязань”.
Водила уставший, который на полке дрых,
услышал спросонья от сменщика мат и брань:

“Пацан под колёса, ещё бы полметра – смерть!”
Забрали, конечно, набили пустой живот,
и к детскому дому, где жёстких порядков твердь,
где пища казённая и горьковат компот.

Его навещал он… и как-то /не помню день/
когда невозможно сдержать перестук сердец,
прижал малолетку к груди, да и молвил: “ Вень…
прости, что так долго искал тебя, твой отец!”

Со временем, может быть, вскроется эта ложь,
но батя останется главным в его судьбе…
во имя спасения душ ты сегодня врёшь,
чтоб завтра хоть кто-то поставил свечу тебе.

***
Звонил по возможности, пряча в ладошку взрыв:
“Курорт, дорогая, не смыть никогда загар!”
Вещал для родных исключительно позитив,
ни слова о том, что там делает санитар.

“Медали и орден? Их скопом, на всех ребят,
дают командиры, когда мы берём село;
здесь враг только гибнет, живые бегут назад
до самого Киева, если кому свезло”.

Бывает, конечно, что правда накроет ложь
того паренька, и спасения больше нет…
чем больше воюешь, тем дольше для всех живёшь,
а голос его остаётся на много лет.


II. У каждого – своя.

А много ли истин? Не думай, не морщи лоб
в сомнительных поисках неоспоримых правд;
пока оппонент твой горластый не ляжет в гроб,
дискуссия вечна… да будь ты великий Гафт,

в последней инстанции вряд ли дано вещать
жестокою правдою сечь, аки шеи с плеч;
иной несогласный отпустит тебе “леща”
за длинный язык, за прямую, как рельсы, речь.

У бедных своя, обрамлённая в тяжкий труд;
другой не приемлют, поскольку обзор с низов
не с башни “Газпрома”. Здесь тихо живут и мрут,
ругая правителей и матеря “тузов”.

Так было вовеки: есть чернь, а над нею знать;
хоть первой и больше, но деньги и власть сильней.
Задача простая – за дурней народ держать
и гнать любопытных поганой метлой, взашей.

Дозировать правду: от тысяч убрав нули,
провалы подать как заслуги пустых вождей;
так легче гораздо толпою зевак рулить,
и танцы под музыку ставит лихой диджей.

Вчера коммунисты, а нынче мусолят крест,
вдруг вспомнив о вере. Прозренье ль тому виной,
но в поисках Бога не лезут на Эверест,
довольствуясь малым – иконой /в углу/ одной.

Носители правды – жена и покорный муж;
всяк легче вариться в кипящем котле страстей,
когда ты не твёрд и податлив, в борьбе не дюж,
но любишь уют и поджаристый, в меру, стейк.

Есть деспот, и тут уж не скалься и не перечь –
по струнке шагают родные, ну а “главком”
безжалостной истиной рубит домашних с плеч,
свой культ насаждая… тем более, есть на ком!

У янки своя – экспортируя миру мир,
ничтоже сумняшеся вешают, режут, жгут;
их правда в цвет хаки, военный литой мундир,
и “бусы туземцам”, и доллары, и мазут.

А наш изгаляется: “Братство, свобода, честь!”
Наивность в квадрате, с тех самых времён былых,
когда за накрытым столом сели пить и есть,
транслируя правду, для старых и молодых.

Незыблема истина там, где витает дух
столпов воцерквлённых и прочих святых отцов,
но право “не верить” и не принимать на слух
я буду отстаивать, глядя попам в лицо.

Ещё – прокурорская, дело на сто томов.
Он просит “пожизненно” за причинённый вред;
сей спич убедителен, фразы из нужных слов,
и новые версии вряд ли услышит свет.

Своя у защиты, из совести и монет:
бодается с властью, смягчая суровый рок,
и если удастся скостить пару-тройку лет,
то значит у правды смещён болевой порог.

Количество “правд” соразмерно числу людей,
всяк гнёт свою линию: “Истинно, вот вам крест!”
И, ладно бы, в конкурсе передовых идей
рождались великие мысли с пометкой “best!”

Стоять на своём, не взирая на визави –
надёжное кредо упёртого большинства;
с собою в ладу по расчёту и по любви,
не мучает совесть, нелепой ошибки страх.


III. Правдорубы.

Рубил – и летел щепки по всей округе;
кто рядом стоял, отлетало мгновенно в лоб,
а сам рикошеты сглаживал, без натуги,
и ставить уж некуда всяческих низких проб.

То сосны… а ежели правдой, в лицо, и хлёстко?
Назвал дураком за какой-то смешной пустяк,
и вроде по делу, и где-то уместна жёсткость,
но стоит ли дружбы сей безобидный “косяк”?

Иной возмущён и кричит на каждом углу
о “русском терроре”, коррупции, ФСБ.
Лишь время покажет, кто был откровенно глуп,
и что есть измена Родине или себе.

Дурнушке в лицо: “Уродилась же, мать ити!”
Как будто есть выбор, когда ты рождён на свет…
но, “воду не пить”, с ней по жизни легко идти,
а “писаных” дур исчезает с годами, след.

На то есть цензура, и в каждом есть цензор свой:
“базар фильтровать”, сберегая покой людей;
сермяжная правда горька, и нужна накой,
пусть даже весь мир и лежит, и стоит на ней.

Вдруг выпалил как-то: “Тебе изменил с другой!”
Тянул за язык, несомненно, рогатый чёрт,
а мог бы смолчать… нынче снится былой покой,
и только наивный поступком подобным, горд.

Слабо, брат, признать, что с тебя не выходит прок;
что вял и бездушен, что скуп, глуповат и сноб…
руби правду-матку, но только про свой порок –
затупишь топор, ну а обухом прямо в лоб.


IV. Сказка ложь, да…

А нам лишь бы верить во что-нибудь… красота
древнейших легенд притягательна, как магнит;
сказания предков далёких нисходят с холста,
а всякий герой в них участник событий и гид.

Хоть лично не знал, но историки все твердят
о воинстве славном, о подвигах на Руси,
и волей-неволей оглядываешься назад,
но как там всё было, теперь уже не спросить.

Лет триста минует, и быль эта, как скелет,
мясцом обрастёт, жир отложится по бокам,
а после придумал писатель, соврал поэт –
из парня простого рождается великан.

Тут выдумка с правдой, как пальцы одной руки –
то сжаты в кулак, то раскрыты ладошкой вниз;
нет цели “надуть”, все рассказы свежи, легки,
и ты часть истории, где за отгадку приз.

А что же есть сказка? То запись податных душ,
с их слов фантазийных /соврёт, не велик конфуз/.
Прислушались как-то: “Он вроде бы мелет чушь,
но так увлекательно!” Взрослый и карапуз

мечом-кладенцом рубят головы; говорят
у проруби с щукой, желание загадав;
с Коньком и Хоттабычем по небу бороздят;
спасут бандерлогов, когда приползёт удав.

О правде нет речи, но верить не запретишь
в земную любовь, в человечность и в доброту;
с красивою сказкою быстро уснёт малыш,
а девочка славная шьёт сапожки’ коту.

Когда-то, не вдруг, по велению неких сил,
придумана сказка, не развлечения для:
чтоб слабого, аки коня, под узду водил
невидимый некто… смиренью учил землян,

и вере слепой в избавленье от всех забот
не “здесь и сейчас”, а когда призовёт на суд;
настроил домов и собрал там честно’й народ,
и книг написал ни один неподъёмный пуд.

Предметы явил – доказательства сверхчудес;
светил подтянул, теоретиков от сохи,
и дрогнула правда, зажатая в мощный пресс,
став просто ненужной, и спрятавшись в этот стих.

Где всё очевидно, мы требуем “доказух”;
где космос голимый, там скопище близких душ,
и мечется истина меж полушарий двух
не в силах принять ни науку, ни просто чушь.

Есть вера от страха… себя успокоить чтоб,
живёшь в некой сказке, и счастлив, что не один.
Тебя убедили, что тождество финиш=гроб
не есть аксиома. На смену лихих годин

заявится нечто… фантазий лихой полёт
рисует эдемы, где вечен блаженства рай,
но если ты грешен, то вряд ли тогда свезёт,
и в адовы кру’ги, лишь уровень выбирай.

Красиво и страшно. Есть стимул достойно жить,
добром согревая всех тех, кто примкнул к тебе;
с рождения плыть в океане великой лжи,
борясь с “косяками” и закаляясь в борьбе.


V. Наша правда врагу глаза колет.

Кто только не бросил в нас камень: “Пошли войной
на братьев-славян… погубили народа тьму…”
Как жить нам прикажете с этой бедой-виной,
дождёмся ль ответов на всяческие “почему?”

Никто и не думал, и страшном во сне не мог
представить возврат профашистской гнилой чумы…
советский солдат истоптал десять пар сапог
с единственной целью – во благо сумской кумы,

чтоб в низенькой хате не гас полуночный свет,
варились галушки, а песня лилась рекой…
теперь этой миленькой сказки в помине нет,
бомбёжки с пальбою сменили мирской покой.

Москаль – первый враг, ненавистен его язык,
друзья же в Европе, и янки родни родней.
Не в этой ли правде блистает их злобный лик,
и вдруг оживает театр нацистских идей?

Не нравится сила России, богатство и ширь,
традиции, нравы… всё то, чем богата земля.
А. Гитлер мечтал, как немецкою станет Сибирь
и… где его правда? Накрылася органом, мля.

А вот ситуация: янки попал в беду:
эсминцы и стелсы, всю мощь боевую США
на помощь засранцу сквозь тысячи миль ведут,
и жизнь, и престиж государства спасти спешат.
Ни санкций, блокад – у Пиндосии карт энд бланш
на войны, террор, Хиросиму, напалм и проч.,
но нам за Донецк, за Луганск и за Крым /он – наш!/
клеймо оккупанта… на рты не приклеить скотч,

и правда страны переборет шакалов ложь,
а люди простые поймут, кто поссорил их;
поганому слову ЕэС нынче ценник – грош,
весь мир в ожидании чуда давно притих.


VI. Единожды солгавши.

Кричал пастушок, улыбаясь беззубым ртом,
что “волки напали и режут, и рвут овец…”
Бегут мужики с топорами, да всем гуртом,
но не было хищников… снова соврал малец.

Когда же взаправду напали, то детский крик
сочли за “прикол”, и никто не спешил помочь.
Так ложь обернулась в трагедию… волк он дик,
нагрянет без спроса, нашкодит и мчится прочь.

Ложь вроде наркотика: стоит кольнуть разок,
почувствуешь кайф: “Прокатило, браток, не дрейфь!”
И ты привыкаешь: “ Какой же от правды прок,
на хлеб не намажешь, банкнотой не спрячешь в сейф”.

За первой вторая – уже изощрённей, злей;
немного предательства, выгоды, прочих благ,
но всё так притворно, и слов золотой елей
безудержно льётся на головы бедолаг.

Святые в церквах. Нам же, грешным, по тормозам
почаще бы жать, избегая соблазнов рой,
а если кому-то враньё, как густой бальзам,
то просто не верь, глашатаю уста закрой.

Развесистой клюквой усыпана нынче связь:
“Вам срочно посылка, диктуете код и в путь!”
Отнимет обманом последние деньги, мразь –
не будь, брат, наивным и жадным, мой друг, не будь!

Лишь раз попадёшься, последствий на год вперёд:
плевок прямо в душу, и не на что дальше жить…
мошеннику пофиг, он дальше искусно врёт,
слагая легенды и версии мерзкой лжи.

И ты, заявившись под утро, почти без сил,
рисуешь картину сверхкаторжного труда,
но ложью наивной супругу свою взбесил –
то первый, но далеко не последний, удар.

 Солгавши единожды, вечно носить клеймо
нечистого на ду’шу… рыльце у всех в пуху;
глухой не услышит, не крикнет, увы, немой,
а царство идиллии не превратится в труху.

Живём, как-то, с ложью – её трусоватый нрав
довлеет над совестью, жрёт естество внутри,
но ты победитель, всегда остаёшься прав,
а значит, не мнись… если будет возможность – ври!


VII. Устами младенца…

Глаголила истина, через младенца уста
о мире без фальши, каким и задуман был;
у малых и старых есть свой прописной устав,
в нём правда в фаворе и честный надёжный тыл.

Ещё не испортилось, не снизошло на нет
весёлое время, когда есть кому пенять;
на мысль, часто глупую, не наложить запрет,
и право на правду, когда тебе только пять.

С коры префронтальной, не думая, на язык
торопится нечто, из нескольких глупых фраз,
но взрослый и умный к другой прямоте привык –
вокруг, да и около, чтоб не спросили с нас.

Прямые вопросы таких же ответов ждут
/здесь вам не политика, не отменить визит/,
и как не сфальшивить, и как не скатиться тут
на “после узнаешь…” Мальца очень взрослый вид

не примет сюсюканья, даже, наоборот
мозги просветит, будто препод из высших школ.
Куда же потом пропадает честно’й народ,
в кого превращается некогда сильный пол?

С пожившим попроще: достигнув всего и вся,
простится с пороками, что отравляли жизнь;
свой опыт бесценный на слабых плечах неся,
глазами уставшими смотрит не вниз, а ввысь.

Что старый, что малый – нужды в лицедействе нет,
мысль самая первая просится на язык.
С такими легко: на вопрос есть прямой ответ,
без дна, недомолвок, к чему ты всегда привык.

Политика – грязь, взрослых дядей вонючий пруд:
вам ложе постелют, споют на грядущий сон,
но жёсткий матрац, где основа железный прут,
заставит страдать. Юным отрокам не резон
интриги плести, изощрённо и нагло врать,
торгуя себе преференций солидных, куш.
Пацан просто скажет: “Ты слово не держишь, бать,
тогда б и не хвастался, если мышцой не дюж!”

Да будь моя воля – заместо всех тёть и дядь,
что правят людьми, выдавая за правду ложь,
назначил… детей. Через месяц какой-то, глядь –
Мальчиш, Нахалёнок, Том Сойер, Малыш, Гаврош

Исправили мир, уничтожив враньё и блуд;
ракеты в мартены, границы под “К-700”,
но горе-правители гражданам нагло лгут
о счастье грядущем /кто всё-таки доживёт…/


VIII. Истина в вине?

А вот ещё комплекс – боязнь говорить в глаза,
что душу снедает и просится на язык.
Мудрец древнегреческий мне за столом сказал:
“В вине, брат мой, истина… к ней я давно привык…

обычно на дне... потому надираюсь до
потери стесненья, сознания, но затем
какими-то силами, вдохновеньем ведом,
пускается разум на поиски острых тем”.

Вскрывается всё: самодурство держащих власть,
ничтожность зарплат, злые сплетни подруг жены,
но если в бутылке осталось напитка часть,
то с истиной встречи наверняка суждены.

Нам выдаст гостайну коварный и скрытный враг:
его ты хвали, подливая вина в бокал,
а после записывай, что же у нас не так
и все ли секреты противник нам разболтал.

Не до фанатизма! Затягивает процесс
“по поиску правды”. Напитков ассортимент
настолько широк, что как будто попал под пресс,
и выбраться сложно, поскольку смещён акцент.

И что характерно: лишь сутки-другие спустя
рассеется хмель, а товарищи по домам;
поникнет полотнище, истины бодрый стяг,
а в поисках правды ты с полки возьмёшь роман.

Вино мутит разум, но чистит застойный смрад:
не хочется врать ни себе, ни ему, ни вам;
искатели истины пьют, но не всё подряд,
и верят не в сказки, а только святым словам.

Опасная “veritas” шляется по пивным,
рыдает шансоном в прокуренных кабаках,
и нет в ней страдания или большой вины,
что мода на ложь долговечна… увы… пока…

Я тоже искал, повышая процент спирто’в –
казалось, чем выше, тем чище моя душа,
но с правдой сожительствовать был не готов,
поэтому пил, разглагольствуя не спеша.

Усвоен урок: разговоров лихая вязь
не ляжет орнаментом праведным, на судьбе,
но ложь откровенная, прочие чушь и грязь
надолго пристанут, как знаки отличья, к тебе.


IX. Носители истины.

По чину ли, должности, в силу иных причин
поставлены некто /их знает любой чудак/,
чья правда правее, а ты со своей молчи,
с тебя же и спросят за хаос и за бардак.

С высоких трибун обращался в толпу: “Народ!
Жить надо по совести, честно, блюсти закон!!!”
Но сам, набивая икоркою жадный рот –
в офшоры валюту, а отпрысков за кордон.

Вчера как пример, ордена и по новостям;
борец за идею, правителей лучший друг,
но правду не спрячешь… и вот уже, по сетям,
не робкие слухи – набат! Сей порочный круг

не замкнут. Спиралью, на новом, большом витке
ещё изощрённей, чем та, праотцов мораль;
плевав на приличия, совесть и этикет,
в последней инстанции истины честный враль.

Король-таки, голый! Спустя промежуток лет,
колючая правда вылазит со всех щелей,
поэтому веры вождям абсолютно нет,
лишь крепнет цинизм, да характер народа злей.

Так было всегда… любой обыватель – стратег:
“Ах, дали бы волю, чиновников всех в тюрьму!”
Ведь тот, кто при власти, особенный человек –
назначен блюсти и ни-ни, чтобы самому.

Как там у поэта: “ Я чищу под ним себя,
чтоб плыть в революцию…” Право, не радикал,
но Родину-маму сильнее всего любя,
зачистил бы всех, кто умышленно людям врал.

Колеблясь с генлинией партии, наш герой,
ничтоже сумняшеся строил свой “скромный” быт,
но пылкою речью: “Да я за народ – горой!”
на русских равнинах известен и знаменит.

Потом резко кончились патриотизм и раж,
тревога усилилась /как там швейцарский вклад?/
И так неожиданно жизнь заложила вираж,
что стал он предателем, пряча трусливый взгляд.

А нам всё втирали: “Вы быдло, ничто, навоз!
Котятам слепым нужен правильный поводырь,
который бы слово правдивое в массы нёс”.
На деле – ничтожество, лгун, горлопан, упырь!

“Кумира творить” – безобидный, на вид, процесс;
внимать его слову, сверять по нему часы,
а после плеваться с досады: “Попутал бес
попасть под влиянье хитрющей такой, лисы…”


Эпилог.

Мораль не читаю, поскольку давно завяз
“по самые некуда…” тот ещё стихоплёт,
но если взбодрил метким словом сегодня вас,
то значит не зря ваш покорный слуга живёт.

Тут каждый решает – в святоши или вразнос,
признаться в грехах /вдруг зачтётся, ты только верь/;
полезно покаяться, ежели перерос
позорные комплексы, что обнажил теперь.

Иной /ядовито/ заметит: “Молчал бы, уж –
вида’ли искальцев – в церквушках, на образах…”
Он прав, к сожалению… истина как б/у,
в потрёпанном виде не производит “ахххх!!!”

Её приукрасят, моднючий пошьют прикид,
и выведут в свет, под эгидою бога Ра;
она фонтанирует, аки гренландский кит,
а то, вроде у’гля, попросится на-гора.

Везде хороша, даже дёготь не портит вкус
сермяжного лакомства в сотах правдивых пчёл,
но послана нам не усладой, а как искус,
блажен тот живущий, кто счастие в ней нашёл.

Так выпьем же за исцеленье от мерзкой лжи,
вранья оголтелого, прочих обманных схем,
но жизнь-истребитель закладывает виражи
и я бы не стал зарекаться /от слова совсем/.


октябрь-ноябрь 2025 года,
Санкт – Петербург.