он не читал Пелевина

я никогда не знала, что любить —
такая непосильная наука.
и натянула тоненькую нить
карандаша, где в каждом штрихе — мука,
боясь чужого ледяного звука,
я рисовала контуры твои.

я рисовала образ, как портрет,
где каждый штрих был выверен и точен,
чтоб защитить от будущих всех бед
мой мир, что был так хрупок, так непрочен.

из книжных строчек, пыли и тоски,
из грёз, которым сбыться не дано,
ты был придуман, вылеплен, любимый,
и вписан в жизни серое кино.

тебе чуть больше двадцати пяти,
ты так же строг, умён — моя же копия.
ты — мой единственный защитник на пути,
моя невыносимая утопия.

ты был умён, насмешлив, даже строже,
чем самый хмурый лондонский эстет.
и на других совсем был не похожий,
носил пальто и знал на всё ответ.

ты прочитал всего Пелевина, конечно,
и Бродского цитировал легко.
ты был мой вымысел, мой спутник вечный,
с которым мне дышалось глубоко.

твоё пальто, я знала, пахло дымом,
ноябрём, остывшим коньяком,
и чем-то горьким, терпким, но родимым,
как будто мы сто лет уже вдвоём.

я так ждала тебя, мой призрак серый,
мой гений, мой продуманный герой.
я так жила одной лишь этой верой,
что ты придёшь и заберёшь с собой.

а после появился ты. реальный.
кудрявый, шумный, с россыпью веснушек.
ты был смешной, немного аморальный,
и вечно рвущийся наружу.

ты не читал Пелевина, ни строчки,
ты путал Бродского с солистом «ДДТ».
ты рвал аккорды до последней строчки
на старой, раздолбанной «ямахе» во дворе.

ты слушал панк-рок, путая слова,
и мир делил на «наших» и «не наших».
ты говорил, что жизнь всегда права,
и нет её безумней и бесстрашней.

ты был как солнце в мартовской капели,
как взрыв петарды, как шальной салют.
ты был из тех, кто вечно на мели,
но создавал вокруг себя уют.

ты был раздолбай. простая аксиома.
и вместо строгого пальто — забавный свитер.
ты пах не дымом, а уютом дома,
корицей, летом и дешёвым сидром.

ты рисовал на лекциях драконов,
смеялся громко, нарушая тишь.
а я жила по правилам, законам,
и думала: «ну что ты, чёрт, творишь?»

и я, что так ждала ноябрьской стужи,
чтоб спрятаться в чужом большом пальто,
вдруг поняла, что мне никто не нужен,
никто на свете, кроме одного.

того, кто рушит все мои каноны,
кто хохотом взрывает тишину.
и все мои придуманные стоны
вдруг превратились в «я тебя люблю».

мой идеал развеялся, как пепел,
оставив только горечь на губах.
ты был не тот. ты был безумно светел.
и я тону в твоих смешных кудрях.