У пещеры нимф

Из записей Аристомаха Родосского, кормчего


Первый день

Корабль наш причалил к острову на исходе дня, когда солнце, совершив свой путь по небесному своду, склонялось к западным водам. Гребцы утомились, и я повелел искать пристанище. Залив оказался тих, словно Посейдон сам расстелил для нас гладь вод своей дланью. Берег зарос оливами — древними, искривлёнными, с потрескавшейся корой и листвой серебристой, трепещущей на вечернем ветру, словно желая рассказать о тайнах, недоступных смертному уху.

Поднявшись от берега, я обнаружил пещеру. О Зевс-громовержец! Какое диво предстало взору! Вход в неё двойной: один обращён к Борею, северному ветру холодному, другой — к Ноту, веющему с юга теплом и благоуханием. Северные врата широки, доступны всякому страннику, изнурённому морем. Южные же скрыты, окутаны полумраком, и к ним ведёт тропа крутая меж оливковых стволов.

Внутри пещера просторна. Каменные чаши для возлияний стоят вдоль стен, а в глубине журчит источник — вода его чиста и холодна, словно рождённая из самого лона земли. На сводах висят каменные соты, напоминающие улья трудолюбивых пчёл, о которых пел Гомер. Здесь ткут нимфы, дочери ручьев и рощ, свои пурпурные ткани на станках каменных, и хотя я не видел их самих, присутствие их ощущалось в дуновении влажного воздуха, в отблеске света на влажных стенах.

Я принёс жертву — возлил мёд и вино, оставшееся в амфоре. Нимфы наяды, обитательницы этой священной пещеры, благосклонны к мореходам. Они провожают души рождающихся и встречают нисходящих в Аид. Так говорили старцы на Родосе, посвящённые в мистерии.



Второй день

Ночь я провёл у входа северного. Сон был тревожен, полон видений. Мне казалось, что я не сплю, но и не бодрствую: пребываю меж двух миров, где тени обретают плоть, а плоть умерших становится прозрачной.

С рассветом я углубился в размышления. Почему северный вход доступен, а южный сокрыт? Вспомнились слова учителя моего — философа из Александрии. Он говорил о Порфирии, мудреце, толковавшем эту самую пещеру как образ космоса. Северные врата — путь нисхождения душ в становление, в круговорот рождений. Через них нисходят те, кто облекается в смертное естество, кто принимает тяжесть плоти и влажность материи.

Я смотрел на северный проём. Он обращён туда, откуда дуют холодные ветры, где царствует зима и ночи долги. Борей — ветер нисхождения, он гонит души к воплощению. Сколько их прошло здесь, сколько ещё пройдёт — тех бесчисленных душ, жаждущих испить из потока забвения и вступить в мир теней и плоти!

Оливы вокруг пещеры растут в изобилии. Олива — древо Афины, древо мудрости, но также и древо, уходящее корнями глубоко в землю, питаясь её влагой. Масло оливы горит в светильниках, освещая путь во тьме. Не символ ли это души, нисходящей во тьму материи, чтобы стать для нее светом? Старые оливы, окружающие северный вход, словно стражи этого порога:  их стволы искривлены борьбой с ветрами, их древесина тверда и тяжела.


 
Третий день

Сегодня я осмелился подняться к южному входу. Тропа оказалась труднее, чем виделось снизу. Камни острые, травы колючие, солнце нещадно жгло плечи. Но по мере восхождения воздух становился иным — более разреженным, более светлым, словно в нём растворялось нечто эфирное.

Южный вход узок. Он не для всех — лишь для тех, кто совершил восхождение, кто очистился трудом и знанием. Здесь веет Нот, южный ветер тёплый, приносящий возвращение весны и пробуждение. Это ветер бессмертных, ветер богов, восседающих на Олимпе.

Стоя у южного входа, я обернулся. Внизу расстилалось море — бесконечное, искрящееся под полуденным солнцем. Наш корабль казался игрушкой, покачивающейся на волнах. И я понял: это вид с высоты иной. Не телесной высоты, хотя и она имеет значение, а высоты духа, позволяющей узреть множественность становления как единство бытия.

Южный проход ведёт не внутрь, как северный, а наружу и вверх. Он для тех душ, которые завершили круг воплощений, освободившихся от влажных пелен материи и восходящих к огненной природе своей, к Уму, правящему космосом, к Единому, которое превыше всякого имени.

Вокруг южного входа оливы иные. Они моложе, стройнее, листва их более светлая. Они тянутся к небу, не искривлены борьбой, а возносятся прямо, словно они — разумные души. Под их сенью растут ароматные травы — исоп, чабрец и душица, необходимые в обрядах очищения.



Четвёртый день

Ночью мне было видение. Я шёл по пещере и свет исходил не от светильника, а от меня самого. Стены пещеры стали прозрачны, и я видел сквозь них три сферы, одна над другой.

Нижняя сфера — царство Природы, где всё течёт и меняется, где формы возникают и гибнут, как волны морские. Здесь владычествуют нимфы, дочери вод и лесов, ткущие пурпурные ткани — ткани тел наших, смертных и преходящих. Пурпур — цвет крови, цвет жизни материальной, опьяняющей своей красотой и берущей в плен душу, заставляя забыть об отчем доме.

Средняя сфера — царство Души мировой, где пребывают демоны и герои, существа промежуточные меж богами и людьми. Здесь источник, о котором я писал, — источник жизни, питающий и верхние, и нижние уровни. Вода его — не простая влага, а сущность самой психе, перетекающей из формы в форму, неподверженная гибели. Каменные чаши — вместилища душ, готовящихся к нисхождению или уже поднимающихся.

Высшая сфера — царство Ума, нерождённого и неумирающего. Свет, порождающий все светы. Этого царства не достигает изменение, в него не проникает смерть. Еще выше — Единое, источник всего сущего. Каменные соты на своде пещеры — символ этого упорядоченного строения, где каждая ячейка совершенна и содержит мёд божественного знания.

Проснувшись, я долго сидел у северного входа. Утренний холодок заставлял ёжиться, но я не спешил разводить огонь. Моё тело зябло, но душою я стал горяч, ибо во мне воспылал огонь знания.

 
Пятый день

Сегодня на закате я увидел нимф. Или мне показалось? Сомнение гложет меня, ибо видение было зыбким, как отражение в воде. Я сидел в глубине пещеры, у источника, и вдруг почудилось, что в полумраке мелькнули фигуры — стройные, невесомые, одетые в ткани, струящиеся подобно воде. Лица их были прекрасны, но не ясно зримы, словно увиденные сквозь дымку. Они склонялись над каменными станками и пальцы их двигались так быстро, что казались множественными.

Я не дерзнул нарушить их труд словом или движением. Сидел неподвижно, боясь дохнуть. И тогда одна из них — та, что была ближе всех — повернула лицо ко мне. Глаза её были глубоки, как колодцы, и в них отражалось не моё лицо, но нечто иное — может быть, моя душа, её истинный лик, сокрытый от меня самого.

Она не говорила, но я услышал — не ушами, а сердцем — слова: "Ты пришёл северным путём, как все. Уйдёшь ли ты южным — зависит от тебя". И видение растаяло, как утренний туман под лучами Гелиоса.

Что означают эти слова? Я пришёл сюда случайно, гонимый необходимостью укрытия для корабля. Но случайность ли это? Разве не Мойры, прядущие нити судеб, направили мой корабль к этому берегу? Разве не они так сплели узор моей жизни, чтобы я оказался здесь, у этой пещеры, в этот час?

Северным путём я пришёл не только к этой пещере, но и в этот мир. Я родился, как все смертные, пройдя через врата воплощения. Моя душа низошла из высших сфер, облеклась в плоть, забыла своё происхождение. Всю жизнь я плыл по морю становления, гонимый ветрами страстей и необходимости.

Но южный путь... Это иное. Это восхождение сознательное, это возвращение не по принуждению, а по выбору. Это путь очищения, путь знания, путь добродетели. Этот путь труден, тропа узка, мало кто находит её.



Шестой день

Я провёл весь день, восходя от северного входа к южному и обратно. Поднимаясь, я чувствовал, как тяжесть тела моего уменьшается, как дыхание становится легче. Мысли проясняются, словно облака рассеиваются у вершины горы. Нисходя же обратно, я ощущал, как влажность пещеры обволакивает меня, как запахи земли — мха, камня, тёмной воды — наполняют ноздри. Тело наливается весом, мысли замедляются, погружаясь в материю ощущений.

Так совершается вечный круг. Души нисходят северным путём, влекомые к рождению. Они входят в пещеру космоса, облекаются в пурпурные ткани плоти, сотканные для них нимфами. Они пьют из источника забвения, теряют память о своем божественном происхождении. Они выходят на свет дня, но это свет иной, не тот истинный свет умопостигаемого, а свет чувственный, обманчивый, отбрасывающий тени и множащий иллюзии.

И только немногие, пройдя через испытания этой жизни, очистившись страданием и философией, находят южную тропу. Они восходят, оставляя позади влажные пелены, проходят через узкие врата, недоступные для толпы, и выходят к свету истинному — свету Ума, озаряющему умопостигаемый мир.

Оливы — свидетели этого круговращения. Те, что растут у северного входа, видели бесчисленные души, нисходящие в материю. Их корни глубоко в земле, их древесина пропитана ее влагой и тяжестью. Те же, что растут у южного входа, видели редких восходящих. Их ветви тянутся к небу, их листва трепещет от эфирного дуновения.



Седьмой день

Время покидать этот остров. Ветер благоприятствует, корабль готов. Но я уже не тот, кто прибыл сюда семь дней назад. Что-то изменилось во мне — не могу точно сказать что, но чувствую это, как чувствуют пробуждение после долгого сна.

На рассвете я совершил последнее возлияние. Принёс к северному входу ячменные лепёшки и мёд, к южному — ладан и вино несмешанное. Нимфам северным, ткущим тела, я благодарен за жизнь, за возможность быть в этом мире, познавать его красоту, пусть и обманчивую. Нимфам южным, ведущим к освобождению, я молюсь о том, чтобы когда-нибудь — в этой ли жизни, или в следующих — найти путь к тому узкому проходу и взойти.

Пещера нимф дала мне знание: жизнь наша — пещера, космос — пещера, и сама плоть наша — пещера. Мы обитаем в этих пещерах, окружённые тенями, принимая их за реальность. Но есть два выхода: один, которым мы вошли, широкий и доступный, путь нисхождения и забвения; другой — узкий и трудный, путь восхождения и припоминания.

Философия — это искусство найти южный выход. Не бежать от жизни, а понять её истинную природу. Не презирать тело, но и не отождествлять себя с ним. Не отвергать мир, а видеть сквозь его ткань — пурпурную, прекрасную и тленную — нетленное сияние.

Прощай, священная пещера. Прощайте, нимфы, пусть я не видел ясно ваших лиц, но присутствие ваше всегда ощущал. Прощайте, оливы, шептавшие мне о тайнах. Я уплываю, но беру с собой знание: путь есть, и он открыт тому, кто ищет.

Море зовёт. Я взойду на корабль и направлю его на восток, туда, где встаёт солнце. Но теперь я знаю: истинный восток не там, где восходит светило дневное, а там, где восходит умопостигаемый свет. И путь к нему лежит не по морю, а по южной тропе, ведущей из пещеры мира.

Да хранят меня боги. Да помнит душа моя об этих днях. И когда настанет час последнего плавания, когда Харон повезёт меня через Стикс, пусть я вспомню: есть путь иной, есть выход южный, есть восхождение к бессмертию.

***

Конец записей Аристомаха Родосского, найденных в храме Аполлона на Делосе