Капитанская дочка. Глава XIV
Глава XIV. Суд.
Я был уверен, что винОю
Была отлучка лишь моя
Из Оренбурга в дни осады.
Я оправдаюсь, ведь меня
ВелА не жажда приключений,
Не страх, не голод. УкорЯть
Неужто можно за желанье
Безвинно гибнущих спасать.
НаЕздничество поощрялось
И было не запрещено,
А если всё же возбранЯлось,
То лишь за удальствО одно.
И дело тут не в ослушании.
В запальчивости нет вины…
Возможно, с Пугачом сношенья
Быть подозрительны должны
И тьма свидетелей заЯвит,
Что были чуть ли не дружнЫ…
Так всю дорогу размышлял я.
Нет, я не чувствовал вины!
В Казань я при;был, город вымер.
Лишь Остов закопчённых стен
И груды Углей - след осады
И штурма города. Мой плен
НачАлся в крепости. И тут же
Мне по прибытьи ноги в цепь.
В конУрке тёмной и холодной
С окном решётчатым терпеть
Невзгоды, муки предстояло…
НачАло не сулило мне
Добра, и это лишь начало.
А что же будет дальше? Вне
Печальных мыслей лишь молитвой
От всех скорбящих мог себя
УтЕшить я. Тюремный сторож
НаУтро разбудил меня
И объявил, что ждут в комиссии
Для дачи показаний. Я,
Двумя солдатами ведОмый,
В зал захожу. В нём судиЯ,
По виду генерал, и строгий.
С ним капитан лет тридцати,
За ними секретарь, готовый
Всё записать. «Скажите, вы
Андрея Петровича Гринёва
Не сын ли?» «Я». «Жаль, что такой
Почтенный человек имеет
Такого сына! Ну, брат мой,
Скажи нам, по-какому слУчаю,
В какое время ты вошёл
К злодею Пугачёву в службу?
Дела какие ты с ним вёл?»
Я отвечал на обвиненья,
Что все могу развЕять их
Чистосердечным объясненьем
Правдивым. «Видели таких
Мы здесь немало. Ты, брат, вОстер».
«Я офицер и дворянин!
У Пугачёва в службе не был,
В плену же был не я один».
«А почему ты самозванцем
Один лишь только пощажён,
Меж тем товарищи злодейски
УмерщвленЫ? За что же он
Подарками тебя осыпал,
Дал лошадь, шубу, деньги, а?
За стол на дружеской пирушке
Тебя сажал? Твоя вина -
В преступном, гнусном малодушии
Или измене. Говори!»
Я оскорблён был. С жаром нАчал
Рассказ свой, как тогда в степИ,
В бурАне началось знакомство,
Как в Белогорской он узнал
Меня при штурме, жить оставил,
И как тулупчик мой сыграл
Свою роль, может, роковую…
Я, наконец, в осаде был
И генерал из Оренбурга
Моё б геройство подтвердил.
Я не хотел, чтоб имя Маши
Во время следствия всплылО,
И чтобы отношенья наши
Здесь разбирались: кто, да что?
СтрашАся Марью Ивановну впУтать,
ИзвЕтом имя запятнать,
(Злодеев гнусные наветы) -
Я предпочтУ вину признать.
Мои же судьи ополчились,
Узрев смущенье, наконец.
(В допросных играх изловчились).
ЗамЯлся, спУтался вконец…
На очную поставив ставку
Расчёт свой – кликнули его,
Предателя и негодяя,
Судьбы злодея моего.
Я ко двери оборотился.
Звенели цЕпи, он вошёл.
Я изумился перемене,
Которую в нём произвёл
Прошедший год. Был худ и бледен,
И совершенно поседел,
БрадА всклокочена, а голос,
Хотя и слаб, но ещё смел.
К суду лицом поворотившись
Свой нАчал Швабрин пересказ
Доноса: я-де был шпионом
У Пугачёва и не раз
Им отряжён на перестрелки
И в Оренбург, я сообщал
Царю мятежному известья,
О том, что в городе узнал.
Мол, разъезжал по гарнизонам
И крепостЯм… Везде губил
Своих товарищей вчерашних,
За что награды получил
Премногие от самозванца…
Я слушал молча и был рад,
Что имя Маши не назвал он.
Но отчего не ввергнул в ад
Её? Быть может самолюбье?
(Она отвергла ведь его).
А, может, в его сердце чувства
Таилась Искра? Для него
Всё кончено и он в могилу
Меня с собой увлечь желал.
Я не сказал ему ни слова,
Лишь головою покачал.
Допрос окончен. Развели нас
По казематам. Только ждать
Осталось, господу молиться,
На его милость уповать.
Меж тем родители с радУшьем,
Какого ныне не сыскать,
ПринЯли дома Марью Ивановну,
В ней видя божью благодать.
И приютили, обласкали,
Как дорогую сироту.
К ней очень скоро привязались,
Уверовав, что я люблю
Её, что моё чувство крЕпко,
Не страсть младая, и не блажь.
И только одного желали,
Чтоб мы женились, и чтоб наш
Союз стал продолженьем рода
Гринёвых. Но тревожна весть
Вдруг прибылА из Петербурга
От князя Б. Писал он: «Есть
НеоспорИмы подозренья
Насчёт участья моего
В делах бунтовщиков, и дОлжно
Казнить меня… И только то,
Что мой отец в преклОнных лЕтах,
И что заслуги великИ,
Императрица заменяет
Казнь мне на ссылку в рудникИ»…
Отец мой чуть не слёг при этом.
Как дворянин мог изменить
Присяге? Срам навеки рОду!
Как с этим после можно жить?
А боле всех страдала Маша.
Она была убеждена,
Что я в суде не оправдался
Из-за неё… Её вина!
Не захотел её порОчить
И имя втайне сохранил.
И для себя она решила:
Насколько ей достАнет сил,
Поехать в Петербург, где можно
ЗастУпничества попросить,
И именем отца, возможно,
Меня спасти, меня простить…
И вот с Савельичем, ПалАшей
Она отбЫла ко ДворУ,
Что размещался в Селе; Царском.
Там разузнАла: поутрУ
Выходят дамы на прогулку,
И есть возможность передать
ПрошЕнье, чтоб императрица
Могла о Маше всё прознАть.
Быть может кто из окруженья
Больших особ и первых лиц
Поможет словом или делом.
И если перед ним пасть ниц,
УнИженно прося подмОги,
Надежда есть, что всё поймут,
Рассмотрят зАново и, вникнув,
Петру Андреичу зачтут
Молчанье за великий подвиг
Во имя чести и любви,
ОтмЕнят приговор ужасный.
И пожелания свои,
Весь ход их мЫтарств и лишений
Она решила описать
В письме. Отправилась наУтро
В придворный парк, и стАла ждать…
Прекрасным было это утро:
Верхушки лип освещены
Нежарким восходящим солнцем.
Дыханья осени видны
Все прИзнаки: листва желтеет,
ДарЫ златые прячет в пруд,
И важно лебедь выплывает
Из-за кустов. И где-то тут
В аллее парка лай собачки,
И дама на скамье сидит
В ночном чепце и белом платье.
Увидев Машу, говорит:
«Не бойтесь, она не укусит.
Знать, вы не здЕшняя?» «Да, я,
Я из провинции, проЕздом».
«С родными?» «Нет, я сирота».
«Одна? Такая молодая?
Что привело вас в наш чертОг?»
«Приехала подать прошенье
Я государыне». «На что?
На что прошенье? Знать обида?»
«Нет, только милости просить…
Не правосудья, лишь учАстья».
«Позвольте же мне вас спросить,
Кто вы такая, ваше имя?»
«Я дочь Миронова. Он был,
Был комендантом в Белогорске,
А Пугачёв его убил».
И Маша подалА бумагу
Безвестной даме. Та прочлА
Внимательно и благосклОнно.
Потом сказала, что была
Она знакОма с этим делом:
Гринёв – зловредный негодяй,
ПристАл он к шайке Пугачёва
Сам, добровольно, и пускай
Теперь его постигнет кАра,
И он ответит за своё.
«Ах, боже мой, я только знаю
И расскажу, как было всё…
Из-за меня он подвергался
Всему, что с ним произошло.
Перед судОм не оправдался,
Чтоб моё имя не дошлО
До разбирательства, чтоб судьи
С ним не тревожили меня.
В письме подробно изложила
Всё с той поры до сЕго дня».
«Ну, что ж, - тогда сказала дама, -
О нашей встрече никому.
И где же вы остановились?
А, знаю, я вас там найду!»
НедОлгим было ожиданье
И, вскоре, прибыл к ней лакей
С извЕстием, что Марью Иванну
Ждут во дворце, и срочно ей,
Немедленно, в том, в чём застАнут,
К императрице надлежит
Явиться. ПОдана карета,
И вот она уже бежит
Наверх по лестнице парадной,
Сквозь строй распАхнутых дверей,
Вперёд по длинной анфилАде…
Вошла в уборную. Пред ней
Сидит за столиком та дама,
Придворными окруженА.
То государыня, царица!
С улыбкою подозвалА
И к Марье Иванне обратилась:
«Голубушка, убежденА
Я в невиновности Гринёва.
Мне преданность его виднА
Присяге вОинской и трОну.
Я знаю, не богАты вы.
Вот вам письмо. Уж потрудИтесь
Его вы свёкру отвезти.
Пусть дочь Миронова отныне
Ни в чём не ведает нуждЫ.
Вам содержАние устрою.
Живите в мире и любви!»
……Здесь обрываются записки
Гринёва: был освобождён
Из заключения он вскоре,
Домой к жене препровождён.
ХранЯт семейные преданья
Рассказ о том, как был казнён
Царь лютой казнью самозванный.
Гринёв присутствовал при том.
Пугач узнал его в толпе и,
Как будто, даже подмигнул.
Но был сей факт иль нет потОмок
Нам сообщить не преминУл.
Потомство ныне процветает
В губЕрнии СимбИрской. Есть
В господском флИгеле посланье
Екатерины, и прочесть
Там можно в рамке наставлЕнье,
И мой совет – тотчАс внемлИ
Императрицы пожеланью:
«Живите в мире и любви!»
Свидетельство о публикации №125100500429
