Капитанская дочка. Глава VIII

Парафраз одноимённой повести Пушкина А.С.

Глава VIII. Незваный гость.

Всё завершИлось. ОпустЕла
От лЮда площадь. Я стоял
И всё не мог понять предела
Жестокости людской. СмущАл

Кровавой сУтью день прошедший.
Как можно дальше было жить?
От этих жутких впечатлений
Хотелось волком мне завыть.

Но мысль одна о Марье Иванне
Вернула к жизни. Где она?
Смогла ли спрятаться? Надёжно ль
Её убежище? ВинА

За гибель или поругАнье
Не даст спокойно боле жить,
И, подавляя трепетанье
Сердечное, рискнул вступить

В девИчью половину дома...
Всё переломано, пустЫ
ШкапЫ, посуда перебита, 
Лампадка тЕплится… Увы,

Её здесь нет. Как сердце сжалось.
Не сдерживая боле слёз
Навзрыд, как в детстве, я заплакал,
Вслух имя милой произнёс.

В ту же минуту шум услышал
За шкапом, в щЕли меж досОк.
Прислуга Машина, Палаша:
«Ах, Пётр Андреич, ну, денёк!

Какие страсти»… «Где же Маша?
Что Марья Ивановна, жива?»
«Жива, - ответила Палаша, -
У попадьи сокрЫлась». «Да? -

Дыханье вмиг перехватило, -
Да там ведь Пугачёв! Мой бог!»
Метнулся Опрометью к дому,
Я под собой не чуял ног.

В избе священника гулянка
Шла полным ходом: пенье, крик,
Гортанный хохот, перебранка.
Гуляет Пугачёв. Я сник…

Как уцелеть в таком вертЕпе?
На счастье вышла попадья:
«Где, ради бога, Марья Иванна?»
«Лежит, голубушка моя,

В кровати, за перегородкой.
Сказала - дальняя родня,
Болеет шибко. Пётр Андреич,
Ох, как же страх пробрал меня.

Иван Кузмич… Какое горе…
А Василису палашОм…
А Швабрин-то каков? Остригся
В кружок, пирует за столом.

Дождались праздника. За что нам
Такая каторга? Родной,
Вы тоже, от греха подальше,
Ступайте-ка к себе домой.

Сейчас, пока идёт попойка,
Им лучше не мозолить глаз,
Под пьяну руку попадаться.
Авось, бог не оставит нас!»

Я, несколько успокоЕнный,
Отправился к себе домой.
У виселицы шум: башкирцы
СгрудИлись тесною толпой

И делят сапоги убитых.
С трудом порыв я удержал
Негодованья.  На пороге
Савельич уж меня встречал.

«Ну, слава богу, объявился.
Я было думал, что опять
Тебя злодеи подхватили.
Ах, Пётр Андреевич, пенЯть

На старика не станешь, право,
Ведь всё разграбили: бельё,
Посуду, вещи, платья ваши.
Всё подчистУю. Ох, ворьё.

А ты узнал ли атамана?»
«Нет не узнал, а кто ж такой?»
«Как, батюшка, ну, тот бродяга,
Что выманил тулупчик твой…

Тулупчик заячий твой новый,
На постоялом-то дворе»…
«И в самом деле. Но возможны ль
Такие фОртели в судьбе?»

Я погрузился в размышленья.
Что было делать? В чём мой долг?
Остаться здесь подле злодея,
Чтоб Машу защитить? Что мог

Я сделать? Следовать за шайкой,
Доверив жизнь свою судьбе?
Вошёл казак: «Ну-к, собирайся.
Царь требует тебя к себе».

На улице уже смеркалось,
Когда взошёл я на крыльцо.
Тела повешенных качались,
Ко мне поворотив лицо.

И тело бедной комендантши
Ещё не прибранным лежит.
Казак, меня к царю приведший,
«ПрохОдьте в хату» говорит.

Вхожу. Нежданная картина
Представилась мне: за столом,
Покрытым скатертью, старшИны,
Разгорячённые вином.

В цветных рубашках, рожи крАсны,
Глаза блистАют. На меня
Уставились. Тут слышу голос:
«А, благородье, жду тебя.

Добро пожаловать. Вот место,
Садись!» Я сел за край стола.
Сосед казак, бокал придвинув,
Налил мне красного вина.

Я осмотрелся. Предо мною,
Облокотившись на кулак,
Сидел сам царь и бородою
Играл своею. Я никак

Не мог в его чертах увидеть
Свирепой лютости, а он
Меж тем сегодня сеял гОре
И кровь, и смерть, и боль, и стон…

Лицом он даже был приятен.
И все товарищи его
Без раболепства привечали,
Как атамана своего.

Он за столом, как на совете
Военном планы обрешАл,
Под звон бокалов, пьяный гогот
На Оренбург идти сказал.

А после вымолвил: «Ну-к, братцы,
Затянем песню для души
На сон грядущий про бурлацку
Тяжёлу долю. ЗаводИ».

Сосед мой тонким голосочком
Запел про то, как воровал,
Как грабил на большой дороге
И, как потом ответ держал.

И хор нестройный молодецкий
Вмиг подхватил его слова:
«Скажи детИна, сын крестьянский,
Ответь буйнАя голова,

Как вдоволь воровал и грабил.
Не вечно будешь песни петь.
Знать, завтра царь тебя отправит
На перекладине висеть!

Что в этой жизни своей грЕшной
Умел ты делать? Воровать!
И царь земной, царь православный
Велел тебе ответ держать»…

Их голоса и обречённость
Суровых лиц так потрясли,
Что страх и ужас поселились
В душЕ, сумЯтицу внеслИ

В мой мир досЕле безмятежный.
Меж тем казАки поднялИсь
Поодиночке и гурьбою,
По своим хатам разбрелись.

Я поглядел на атамана.
Он, глаз прищурив будто плут,
Смотрел с ухмылкою весёлой,
И вдруг залился смехом. Тут

И я смеяться нервно нАчал.
Что ж молодость своё берёт:
«Скажи мне, ваше благородье,
Признайся честно наперёд –

Когда накинули верёвку
Тебе на шею молодцЫ,
Я, чАю, небо-то с овчИнку
Вдруг показалось? Не молчи!

Скажи мне честно, ведь поверил,
Что жизнь не стоит ни гроша?
Поверил, как петлю примерил,
Что в пятках тЕплится душа?

Качаться бы тебе от ветра
На перекладине, когда б
Не твой слуга. Я враз припомнил
Пройдоху, старого хрычА.

Ну, думал ли, что в человеке,
Который вывел вас на двор,
Был государь Руси Великий?»…
Сказать ему, ты, дядя, вор?

И тут же угодить на плаху,
Кою избЕгнул поутрУ?
«Бог тебя знает. Кто б ты ни был,
Опасную ведёшь игру»...

«Так ты не веришь государю?
Ну, дОбре. Разве ж в старину
Удачи нету удалОму?
Отрепьев цАрствовал. Ему

Князья, бояре спину гнули.
И ты мне честно послужи.
Глядишь, все пОчести получишь.
Быть князем хочешь? Лишь скажи…

Ты виноват передо мною,
Но я помиловал тебя
За добродетель и услугу.
Ты в трудный час призрЕл меня».

«Нет, я тебе служить не буду.
Я дворянин и присягал.
Ко мне какая ж будет вера?» -
Так Пугачёву я сказал.

«А коли отпущу тебя я,
Ты обещаешь не служить
Против меня?» «Нет, сам ведь знаешь.
Дадут приказ и буду бить.

Что ж, целиком в твоей я власти.
Казнить иль мИловать – решАй.
Тебе я говорил лишь правду
По совести. Ты это знай!»

«Ну, благородье, пусть так будет.
И да простит Всевышний нас.
Дел наших добрых не забудет
И не покинет в смертный час».