Обречённые на любовь. Скрытые желания

Когда вино и воду принесли, она осторожно пригубила из бокала.

– Вкусное. И не очень крепкое.– она сделала ещё глоток.–А  почему ты выбрал профессию реставратора ? Ты так классно рисуешь.

– Если хочешь – можешь разбавить вино водой. – он  перевёл взгляд с непрозрачной рубиновой  жидкости в бокале на неё. – Реставрация – это связь между эпохами. Можно сказать, что реставратор  сохраняет атмосферу ушедших лет. Чтобы человек, смотрящий на картину, мог на мгновение перенестись в другое время. В прошлое. Только представь: мастера нет, а его творение, созданное несколько веков назад, до сих пор живёт. И благодаря этому жива память о самом мастере.

Они помолчали, пока официант расставлял на столе тарелки с кровяной колбасой,  тёмными ломтями хлеба, сыром, сервированным грецкими орехами и крошечной баночкой с мёдом.

– А ещё это возможность прикоснуться к тому, что создавала рука мастера. Попытаться понять его замысел не через каталоги или книги, а вживую. Через фактуру мазка, выбранный им пигмент. Это очень интимный процесс. Почти что вторжение в чужое творение. – продолжил он,  наблюдая, как свет от ламп играет в глубине вина. –  Когда нас не станет, мы будем петь голосами того, что создали. Картины, книги, музыка.

Когда он начал говорить, она отрезала кусочек кровяной колбасы, и так и застыла. Её глаза были влажными от слёз.

– Ты невероятный. Чувствовать всё настолько остро – наверное, это такое бремя. Я никогда не задумывалась о работе реставратора с этой стороны.

– Ешь, не отвлекайся.

Послушавшись, она положила кусочек колбасы в рот, зажмурилась, и почти сразу же распахнула глаза, уставившись на него с удивлением.

– Это гораздо вкуснее, чем ваша капуста. –  она потянулась к сыру. – И сыр очень.. Кажется, что он пахнет лесом и настоящим костром.

– Он и пахнет лесом и настоящим костром. – Он улыбнулся, и подлил ей в бокал вина.

Сделав глоток терпкой жидкости, она задумчиво произнесла:

– А мне нравится заниматься цветами, потому что цветы  учат меня тому, что жизнь прекрасна. И быстротечна. Как и красота.  Поэтому нужно успевать наслаждаться каждым её моментом. Дома у меня целый сад на подоконнике. – Она отломила кусочек сыра, обманула его в мёд, и лицо её озарила немного смущённая улыбка. – И, кажется, я умею это делать. Даже когда мне дарят срезанные цветы, у меня они часто дают корни. Просто стоя в воде. Потом я их высаживаю в землю, и они растут. Разве это не чудо ?

В тишине кафе, её слова о жизни и вторых шансах в виде укоренённых цветов, отозвались в нём, как далёкое, неясное эхо его собственных мыслей. О спасении того, что обречено на увядание.

– А хобби у тебя есть ? – спросила она, когда в бутылке осталось вина меньше половины.

Чувствуя приятное расслабление, он лениво думал, что ему делать дальше. Везти её в мастерскую или снять номер в отеле. Не просто же так она предложила ему встречу вечером. Потом он вспомнил о картинах. О возможных расспросах. И вариант с мастерской отпал сам собой.

– Моё хобби ты видела. Рисование, конечно.

– Да, – её глаза блестели, когда она, наклонилась к нему через стол. – А у меня есть ещё одно хобби. Я пишу.

– Пишешь ?  – ему показалось, что он ослышался.

– Да. Рассказы, романы. Под псевдонимом. – увидев недоверие в его взгляде, она обиженно поджала губы. – Если хочешь, могу дать тебе почитать прямо сейчас.

Читать прямо сейчас ему ничего не хотелось, но отказываться было тоже неудобно, поэтому он кивнул:

– Да, хочу.

Она взяла телефон и, поводив пальцем по мерцающему экрану, протянула ему.

Первые строки её прозы, изящные, но сдержанные, полностью соответствовали его представлениям о ней. Но чем дальше он читал, тем больше проза перерастала в вызывающий эротизм. Сначала появились режущие слух слова: стройные ножки, упругая попка, крошечные трусики. А затем – откровенно порнографические сцены. Такие, которые он не мог связать даже мысленно с этой женщиной. Любящей, спокойной, нежной.

Образ идеальной матери, который он бессознательно на неё спроецировал, разбивался вдребезги о вульгарные, пошлые слова. Это был не просто шок.  Это был стремительный крах иллюзий, которые он сам о ней создал.  И его затошнило от этого диссонанса.

Яркие, сексуальные образы из рассказа смешались с её реальным обликом.
Он читал, а перед глазами стояли её нежные руки, обнимающие сына, поправляющие цветы,  умный,  понимающий взгляд.

Дочитав до конца, он вернул ей телефон.

– Что скажешь ? – спросила она, вглядываясь в его непроницаемое лицо.

– Любопытно, – голос его был ровным, и спокойным. – Очень откровенно. И слащаво.

– Слащаво ? – переспросила она.

– Да. Бесконечные писечки, попки, пальчики, трусики, чулочки.. – он произнес эти слова с ядовитой нежностью. – Как в дешёвом романе. Даже молодые девочки так не говорят.  Надо же, какая ловкость.. на одной стороне стола мама пироги стряпает, а на другой подсвечниками в такт звякает.

Он улыбнулся, но глаза его оставались холодными.

– Ты вроде не глупая женшина. Должна понимать, что только у "розовой пони" на такой стиль может встать. Это полная профанация чувственности.

Она молчала, словно парализованная его жестокостью.

– Если уж браться за такую тему, – продолжил он, с каким-то садистским наслаждением, – то надо идти до конца. Вот представь: жёсткая сцена на кухонном столе, всё в муке. Он давит чернику о её соски, сок течет по коже. А потом она встаёт, замешивает тесто и несёт пироги своим домочадцам. Вот где была бы мощь. А это.. – он кивнул на телефон, – просто детские сопли. Жалкая попытка эротики.

Она слушала его, не пытаясь оправдываться. Но недоверие в её глазах постепенно сменялось плохо скрываемым отвращением.

– И знаешь, что самое печальное? Я не могу после этого смотреть на тебя, как на безупречную мать семейства, – он усмехнулся, – респектабельную женщину. Этот текст все уничтожил.

Он сделал глоток вина и посмотрел на неё поверх бокала.

– То есть ты считаешь, что мать семейства по умолчанию должна писать только сказки про кроликов ? – её брови слегка приподнялись, точно он сказал глупость. – Или статус замужней женщины как-то отменяет право на фантазию ?

– Нет. Я говорю о невозможности представить порядочную мать семейства на месте твоих героинь.

– И не надо представлять, – парировала она спокойно, но в голосе её звучало что-то похожее на разочарование. – Или тогда будь последователен до конца –  представляй, что Достоевский мечтал убить старуху–процентщицу, Кинг–  насиловать маленьких мальчиков, а Харрис  – убивать и поедать людей.

Она налила в бокал воды и выпила почти залпом, щёки её горели.

– Ты прав в том, что в каждом герое романа есть часть автора, – голос  её дрогнул, но она тут же взяла себя в руки. – Это не значит, что автор ведёт двойную жизнь и списывает сцены с натуры. Но любой автор вкладывает в героев свои представления о страсти, о свободе, о вере. О тёмных и светлых стронах. Потому что он создаёт персонажей ориентируясь на собственные представления. В том числе о страхах и желаниях. Даже если эти желания остаются на уровне фантазии. – теперь её голос почти звенел. – Достоевский не убивал старуху-процентщицу. Но он глубоко исследовал идею бунта, гордыни, мук совести. Харрис не ел людей, но изучал философию превосходства, где высокий интеллект ставит себя выше законов морали.  Кинг не насиловал мальчиков, но проводил параллель между детской травмой и её последствиями.

Она снова помолчала, глядя как он водит пальцем по бокалу с вином.  В его ответном взгляде не читалось ни капли сожаления о проявленной жестокости.

– Так и я. – продолжила она более спокойно. – Мои героини – не имеют отношения ни к моей биографии, ни к моим желаниям. Это моё исследование. Исследование чувственности, власти тела, момента, когда разум отключается. А если тебе интереснее сказки про кроликов, – она усмехнулась,  – не вопрос, читай сказки про кроликов.

– Ой, ой.. – его губы растянулись в притворно-сочувственной улыбке. – Я всегда слышу нарастающую зависимость. Вот как у тебя сейчас. Она  будет наполнять тебя понемногу. Она уже бежит тихо по твоим венам, жемчужной кровью, чужеродной. В глаза ты мне заглянула. – он воткнул вилку в сыр, а потом снял его зубами. – И я не дрындеть с тобой собираюсь. А только лишь открыто предложить провести вместе время.

Он смотрел ей прямо в лицо.  Свет, падающий сбоку,  создавал ощущение, что в его глазах полыхает янтарный огонь. На минуту ей показалось, что он не в себе, и в животе всё сжалось в ледяной комок.
 
– Я наблюдал за тобой это время.. И в остальном проза твоя .. ты шикарно пишешь. – голос его звучал всё вкрадчивее и тише.  –  Ирисы-то мои, ледяные, вышьешь ? Хотелось бы посмотреть. "Из глаз души скатывается слезинка и застывает на её ладони ледяным ирисом". Дарю эти строки тебе.

– Возможно и вышью. – она передёрнула плечам, словно сбрасывая наваждение. –Я даже вижу как передать этот лёд. Не шёлком. А вот бисер хорошо подойдёт. Бесцветный прозрачный, прозрачный с белой сердцевиной, с голубой. Но сейчас мне нужно что-то тёплое и живое.

– Какие бы они не были, эти ирисы. Каждый раз, когда выбранный тобою бисер пройдёт через нить, ты будешь думать обо мне.

– Ты считаешь, что можешь стать мне желанным ? – поинтересовалась она.

– Желанным ? Я ? – он пожал плечами. – Ты меня вообще не знаешь. Но ты сама меня создашь и вот этим образом уже буду управлять я. В твоей голове. Ведь что-то осталось такое, знобящее, правда? Неиспробованное.

– Нет, – она вдруг расхохоталась, и он вздрогнул от неожиданности. – Но ты можешь это сочинить.. если хочешь. Я очень люблю своего мужа, и никакой другой мужчина мне не нужен. А сейчас мне пора, меня ждут. И спасибо за закат.

Она поднялась, и, надевая куртку, услышала мягкий голос.

– Понимаешь, в чём парадокс?  Ты не можешь писать о том, чего не испытывала.  Нельзя сымитировать настоящую страсть и оргазм, если их не пережить. –  он слышал свой голос словно со стороны, и в этом голосе звучала усталость. Он и правда чувствовал себя уставшим. – Ты говоришь об исследовании, но любое исследование требует погружения в среду.  А ты, как заключенный, который сочиняет о свободе, проводя все дни в камере. И тексты твои –  не исследование, а подавленные желания. От которых ты прячешься за щитом порядочной женщины. 

Бокал тихо зазвенел, когда он поставил его на стол.

– Но порядочная женщина не пишет такие рассказы. А распущенная  не бежит от страсти. Иначе и то и другое – ложь. Вот и получается, что ты жаждешь того, что описываешь в красках, в подробностях. Но трусишь до смерти это попробовать.

Кресло заскрипело, когда он потянулся за бутылкой, чтобы разлить остатки вина. Он не понимал, почему она продолжает его слушать. И не хотел об этом думать. Всё, что ему хотелось, чтобы ей было неприятно. Не меньше чем ему.

– Ты испугалась, что я могу стереть грань между твоей фантазией и реальностью. И  мгновенно отступила, натянув на себя образ верной жены и матери. Твоя добродетель – это всего лишь страх перед настоящими чувствами. 

Она застегнула куртку, и вышла за дверь, не оглядываясь. Рисунок с ледяными ирисами остался лежать на столе.

кадр назад
http://stihi.ru/2025/09/27/6071