Крымская война 1853-1856. Англо-французский лагерь

Титульная иллюстрация
********************
Худ. Роберт Гибб.
"Тонкая красная линия". 1881 г. /1/
****************************

Цикл "КРЫМСКАЯ ВОЙНА 1853-1856гг."
****************************
Еженедельник "Gartenlaube".
Leipzig, 1855, Heft 3, S. 34-35
"Scenen aus dem englisch-franzoesischen
Winterlager auf der Krim"
*********************
СЦЕНЫ ИЗ АНГЛО-ФРАНЦУЗСКОГО ЗИМНЕГО ЛАГЕРЯ
В КРЫМУ ПОД БАЛАКЛАВОЙ


Нынешний театр военных действий между Инкерманом, Балаклавой и Херсонесом разворачивается в соответствующих декорациях. Земля здесь выглядит именно так, как её представляют себе геологи задолго до появления на планете первых людей. Это был заповедник земноводных чудовищ и болотных монстров, ихтиозавров, плезиозавров и других дальних предков крокодилов и слонов. Они вымерли, но осталась бесплодная, лишенная деревьев и растительности, вязкая черно-коричневая грязь c застойными лужами, из которой в беспорядке то тут, то там выступают одиночные каменные гряды и холмы. Никаких следов цивилизации – ни тропинок, ни полей, ни приветливых деревень и городов, ни деревьев, ни какой-либо другой растительности.

Древняя природа, царившая на Земле за тысячи лет до Первой книги Моисея, возродилась, и в этой дикой местности идёт война западной цивилизации против восточного варварства. Идет война людей грязных и оборванных, голодных и изуродованных, немытых и небритых. Но война эта идёт не просто по «первозданной каше», из которой образовалась нынешняя геологическая кора Земли – эта первобытная каша обильно перемешана с отрубленными конечностями лошадей и людей, полуистлевшими и полумёртвыми телами павших, колёсами, пулями, палками, соломой, обрывками одежды, кровью, оружием; она испещрена глубокими следами повозок, тысячами маленьких лужиц, вытоптанных копытами лошадей, чьи следы остались вдавленными в вязкую кашу, и наполнены водой, кровью и снежным месивом.

Среди этого ужасающего смешения прошлого и настоящего на полуобглоданных трупах угрюмо сидит одичавшая собака. Она страдает от несварения желудка и всё же ревниво относится к еде, рычит и щурится, провожая взглядом стервятников и орлов, которые кружат над ней бесконечными стаями.

Небо уныло простирается от горизонта до горизонта, льёт дождь, падает снег – на мёртвых, умирающих, больных и все еще здоровых. То здесь, то там блестят орудия, сверкают пушки и гремят залпы. Вот измождённая лошадь, покрытая грязью, вязнет в дорожном месиве под всадником или перед телегой и умирает молча и покорно. Здесь же воин с лицом землистого цвета, оборванный, с дикой порослью от уха до уха, падает и с трудом добирается до камня, чтобы, умирая, хотя бы положить голову на твердую опору. Другие солдаты бредут мимо, с жалостью смотрят на него и оставляют лежать, поскольку сами едва способны передвигать ноги.

Между Балаклавой и лагерем расстояние около одной немецкой мили, которая превращается во все десять благодаря болотам, лужам, холмам и топкой равнине. Между Балаклавой и лагерем скрипят повозки, груженные провизией, и офицеры, купившие её на свои деньги, плетутся рядом, являя самое жалкое зрелище.

Несметно богатый сын лорда, который дома никогда не надевает одни и те же перчатки дважды, бреется утром и вечером и трижды переодевается, бредет в той же одежде, в которой он высадился на крымский берег 27 сентября и которую с тех пор ни разу не снимал. На шее у него болтается связка лука, через плечо перекинуто несколько колбас, в одной руке утка, а в другой – голландский сыр. Его когда-то идеально выбритый подбородок зарос неопрятной бородой, фуражка с головы до ног покрыта грязью. Он заплатил 6 талеров за утку, 3 талера за сыр, а за лук – в шесть раз дороже, чем в Лондоне платят за отборные апельсины. И всё же ему завидуют все те, у кого были деньги, но не было сил делать покупки у балаклавских негодяев.

Слуги из Греции, Константинополя, Армении, которые поначалу толпами сбегались сюда, чтобы обслуживать господ офицеров, почти одновременно, словно сговорившись, покинули лагерь после Инкерманского сражения /4/, как крысы с тонущего корабля. Вот почему большинству старших английских офицеров, у кого были с собой деньги, приходится пробираться сквозь мили грязи, чтобы приобрести в Балаклаве за золото то, что у них дома последний из бедняков может купить за полпенни, да и то в крайнем случае, чтобы утолить нестерпимый голод. Впрочем, на бумаге всё отправлялось из Англии в изобилии, но либо не доехало до места назначения, либо прибыло не туда или на кораблях, которые почти невозможно теперь отыскать в порту Балаклавы, так что лошадей и людей приходится ежедневно мучить до смерти, чтобы доставлять хоть какую-то провизию оттуда в лагерь.

Все английские военные корреспонденты и бесчисленные частные адресанты много говорили о беспрецедентной халатности, расточительности и анархии, царящих в английской администрации, так что, какими бы невероятными ни казались некоторые подробности, ни в чём нельзя сомневаться. Насколько велика храбрость простых английских солдат, настолько же вопиющими являются беспорядок и некомпетентность в их руководстве, управлении и снабжении со стороны аристократии, которая купила себе все высшие военные должности.

Аристократия, правящая Англией последние сорок лет, которая уже наделала военных долгов на 5.600 миллионов талеров, всегда придерживалась государственного принципа дружбы с Россией и уважения этой державы. И сейчас английская аристократия из-за войны с Россией теряет в глазах своего народа больше, чем приобрела своей прошлой пророссийской политикой. Так что всем уже становится явственно видна древнегреческая богиня возмездия и кары Немезида, вылетающая из порохового дыма крымских сражений и парящая над трупами английских солдат.

«Сразу видно по дому, чей дух там царит» /2/. В то время как порядок, чистоту и изобилие французского лагеря трудно перехвалить, английский лагерь представляет собой хаос из неуклюжих, рваных палаток, которые, даже будучи относительно целыми, служат лишь ситом для дождя и снега. Большую часть английских палаток сдул штормовой ветер, в то время как французы, таскающие свои палатки с собой, как улитка свою раковину, спят каждую ночь спокойно и в тепле. Одна палатка у них рассчитана на трех человек, и они по очереди носят ее в своем багаже. Трое мужчин устанавливает свою палатку менее чем за три минуты и так же быстро разбирают ее, после того, как выспались в ней в относительной безопасности.

Во французском лагере всё работает, как отлаженный часовой механизм, даже стрельба, расстрелы и захоронения. Русские посты регулярно подвергаются атакам, как правило, дважды за ночь: в 9 часов вечера и затем ещё раз ближе к утру, в результате чего обычно погибает 40-50 человек. Стрелки, или снайперы умудряются передвигать свои траншеи и земляные укрепления всё ближе и ближе к русским батареям, словно кролики, роющие под землёй лаз. Они лежат шеренгой на животе по 12 часов подряд, зорко всматриваясь из-под козырьков своих фуражек в поле перед собой, чтобы методично и наверняка лишить жизни любого русского, который проявит хоть какую-то беспечность.

Научный и руководящий центр этой тактики стрелкового оружия, цель которой защитить лагерь и как можно ближе подойти к батареям противника, находится посреди окопов на холме. Там стоит странный дом с колокольней, называемый „Belfry-Haus“. Он служит штабом, аптекой и медицинским пунктом для стрелков. В нем каждый раненый солдат всегда может получить быструю медицинскую помощь и лекарства, тогда как в английском лагере врачи, запыхавшись, постоянно ходят туда-сюда. Они повсюду и нигде, обычно отсутствуя там, где только своевременная помощь могла бы спасти раненого от большой кровопотери и смерти.

Не так давно в этом доме-колокольне французский офицер обвенчался с гречанкой необыкновенной красоты. Он обнаружил свое сокровище в одной греческой деревне неподалёку от Балаклавы и немедленно взял штурмом прекрасную крепость. Слова здесь были бессильны, поскольку он не понимал ни слова по-гречески, а она – по-французски. Через три дня офицер едва ли не силою заставил местного православного священника благословить их союз на совершенно непонятном ему языке. Но когда счастливый новобрачный захотел вознаградить попа, оказалось, что тот сбежал. Начальник офицера отправил своего пылкого подчиненного с его прекрасной юной дамой в Константинополь, чтобы он мог насладиться там медовым месяцем и заодно научиться разговаривать со своей женой.

Замечательная тема для романиста, пасторальная идиллия под градом пуль, стонами умирающих и криками раненых – доказательство того, что любовь всё ещё способна утверждать своё могущество в самых неблагоприятных обстоятельствах. У прекрасной невесты было всего одно платье, и, конечно, не слишком новое, с обтрепанными краями потёртого бархатного лифа, но тем привлекательнее она казалась маленькому лейтенанту-стрелку. Её деревушки больше не существовало, а большинство жителей, плача и стеная, отправилось в Ялту на английском корабле, в то время как новобрачные обрели новый дом под защитой французских окопов.

А теперь короткая прогулка по Балаклаве. Словами не передать всей её грязи, вони, ужаса от зловонных госпиталей, похорон, от мёртвых и умирающих, от переплетенья узких переулков, кишащих турками и англичанами, от ее шумных лавок и разрушенных домов, от массовых могил на каждом шагу.

Поэты, описывающие чуму, от египтян до Боккаччо, Дефо и Мольтке, остаются жалкими любителями в своих самых ужасающих повествованиях по сравнению с теми сценами, которые предстают перед нами в первые полчаса пребывания в Балаклаве. Турки превратили каждый её переулок в выгребную яму, полную по колено грязи, смешанной с тряпками, обрывками одежды, едой, телами людей и животных.

А что это за стоны, хрипы, молитвы, вопли и крики за этой рваной парусиной, которая вместо двери защищает вход в старый покосившийся сарай! Это турецкий госпиталь. Хватит ли у вас смелости приподнять занавес? Один взгляд внутрь, и вы внезапно увидите, как тут спасают турок. Там они лежат плотными кучами, мёртвые и живые, одни бок о бок с другими. Воздух, тяжёлый от разложения и неустанных молитв пророку, находит скудные пути к выходу отсюда сквозь продуваемые щели сарая, и душит тех, кто не привык к нему с первого вздоха.

Бесчисленное множество всё ещё живых стонет, молится и корчится среди мёртвых, но все они задыхаются и умирают – все, все они. Никто не выживает в этой живой братской могиле, потому что ни врач, ни лекарство, ни утешение, ни один атом здорового воздуха не могут туда попасть. Затем всех их выносят на грубых носилках. Опухшие, окровавленные, изуродованные и отчасти полуразложившиеся лица длинных рядов мертвецов на плечах скелетообразных, бледных, чернобородых живых смотрят в небо потухшими глазами – истовая молитва великому Аллаху, его пророку и… английской аристократии, которая так умеет вести войну за них.

За городом смыли кровь, стекавшую из носов и ртов трупов, влили туда немного масла, прочитали молитву и насыпали сверху земли на три дюйма. Так были похоронены тысячи. Но тонкий слой земли не спасал от эпидемий, так что в конце концов английское командование отдало строгий приказ хоронить мертвых как можно глубже. Холера и госпитальная лихорадка непрерывно уносили больше тысяч со времен Варны, чем русские смогли уничтожить своими ружьями и пушками. С 28 ноября каждое утро из грязного английского лагеря вытаскивают тех, кто выжил после холеры. И что делается для защиты от эпидемии? Ничего. А что будет делаться? Ничего.

А для тех, кто мог бы найти преувеличение в наших очерках, да будет известно, что здесь нет ни одного слова, которое не исходило бы от очевидцев с места, и не было бы подтверждено фактами.

Вот ещё несколько абзацев, переведённых из «Таймс», которая до сих пор поддерживала нынешнее английское правительство:

«Великая армия своими обвинительными письмами в прессу безжалостно изобличает свое командование, поскольку пытается спасти свое существование. Эти письма единогласно свидетельствуют о полной дезорганизации в нашей армии, о страшной опасности ее разгрома, которой её подвергли не русские, а правящая и командующая английская аристократия. Лорда Реглана /3/ не видели ни разу со времён Инкерманского сражения /4/. Армия на половинном пайке; некоторые полки вообще не получали продовольствия в течение двух дней, в то время как тысячи тонн сена и овса недавно вынесло на берег или сгнили под дождём. Нет защиты от дождя, холода, голода, ран и болезней. Число храбрых солдат, погибших таким образом, ужасает. Некоторые лежат погребёнными в грязи, вместе с трупами 4.000 павших лошадей, по которым с ужасом ступают ещё живые…»

******************
ПЕРЕВОД С НЕМ.ЯЗЫКА
ТАТЬЯНЫ КОЛИВАЙ
******************

ПРИМЕЧАНИЯ

1. На изображении представлена картина "Тонкая красная линия" (The Thin Red Line) художника Роберта Гибба (1845–1932), изображающая знаменитый эпизод Балаклавского сражения (25 октября 1854 г.) во время Крымской войны. 93-й Хайлендский полк (Горцы Сазерленда) Британской армии, выстроившись в две шеренги, отражает атаку русской кавалерии.

2. И.В.Гете, поэма «Герман и Доротея» (1796-1797гг.)

3. Фельдмаршал Фицрой Джеймс Генри Сомерсет, 1-й барон Реглан (Fitzroy James Henry Somerset; 1788 — 1855), был офицером британской армии. Он стал командующим британских войск, отправленных в Крым в 1854 году: его главной целью была защита Константинополя, и ему также было приказано осуществить осаду русского порта Севастополь. Несмотря на успех в битве при Инкермане, плохо скоординированное наступление союзников на Севастополь в июне 1855 г. было полным провалом. Реглан умер позже в том же месяце от дизентерии и «депрессии».

4. Инкерманское сражение — сражение, произошедшее 24 октября (5 ноября) 1854 года юго-восточнее Севастополя во время Крымской войны.