Савитри. Шри Ауробиндо

Шри Ауробиндо.
Савитри.



Часть 3. Книга 11.
Книга вечно длящегося Дня

Песнь первая
Вечный День: выбор души

И высшее осуществление
Изумительное солнце вниз с небес экстаза смотрело
На миры блаженства бессмертного, дом совершенства,
Магические просторы развертывающиеся улыбки Вечного,
Пленяющие его тайные пульсы восторга.
Бога вечно длящийся день ее окружал,
Показались владения вечного света,
Наполнявшего всю Природу Абсолютного радостью.
Ее тело дрожало в касании вечности,
К источникам бесконечности ее душа близко стояла.
Она жила в конечных передних фронтах бесконечности, новых
Извечно для вечного зрения.
Вечность множила свой обширный взгляд на себя,
Переводя свою нескончаемую радость и мощь
В восторг, который души, играя со Временем, могли разделить
В грандиозности, всегда новорожденные из неизвестных глубин,
В силы, что прыгали с неизвестных высот, бессмертные,
В страстные удары сердца неумирающей любви,
В сцены сладости, что никогда не могут поблекнуть.
Бессмертная для восхищенного сердца и глаз,
В ясных сводах покоя прозрачного,
Из безбрежных грез безоблачных небес Чуда скользила
Вниз пучина сапфира; солнечный свет глаза навещал,
Которые переносили без боли луч абсолютный
И видели бессмертные прозрачности формы.
Туман и сумерки были из того воздуха изгнаны,
Ночь была невозможна в таких небесах лучезарных.
Прочные в груди необъятности
Были видны духовные шири, высоко рожденные
Из спокойной красоты созидательной радости;
Воплощенные мысли к сладостным просторам приковывали,
Чтобы радовать некую беззаботность мира божественного,
Они отвечали глубокому требованию бесконечного смысла
И его нужде в формах, чтобы его трепет приютить бестелесный.
Марш сил вселенских во Времени,
Гармоничный порядок обширностей самости
В цикличной симметрии и планах ритмичных
Нес шумное веселье восторга космического,
Бесконечные фигуры духа в вещах,
Спланированных художником, что пригрезил миры;
Всей красоты здесь, всего чуда,
Всего запутанного разнообразия Времени
Вечность субстанцией была и источником;
Не из пластичного тумана Материи сделанные,
Они предлагали намек их глубин
И великий ряд их сил раскрывали.
Возникшие под тройным мистическим небом
Семь бессмертных земель были зримы величественные:
Дома благословенных, освобожденных от смерти и сна,
Куда горе никогда прийти не может, никакое страдание,
Долетевшее из миров, себя потерявших и ищущих,
Не могло нарушить Небесной природы тишину неизменную
И могучую позу спокойствия вечного,
Положение экстаза незыблемого.
Лежали равнины, что казались широкого сна Бога просторами,
Крылья мысли поднимались к огромному покою небес,
Затерянному в голубых глубинах бессмертия.
Измененная земная природа ощущала дыхание мира.
Воздух казался океаном блаженства
Или ложем неведомого духовного отдыха,
Безбрежным спокойствием, поглощавшем все звуки
В безмолвие полного счастья;
Даже Материя несла духовное касание близкое,
Все трепетало с имманентностью одного божества.
Нижняя из этих земель была все же небом,
Переводящим на великолепие божественных вещей
Яркость и красоту земных сцен.
Вечные горы, гребень над мерцающим гребнем,
Чьи линии, словно выгравированные на сапфирной плите
И обрамленные каймой блестящего небесного полдня,
Взбирались, как ступени храмовые, и с их вершин
Уходящей в бескрайнюю высь медитации слышалось снизу
Приближение голубого паломнического множества,
Доносился великий нарастающий голос
Далеко путешествующего гимна вечных морей.
Поющие толпы по горным склонам скользили
Мимо ароматных ветвей во вздохах цветов,
Спеша через сладости прыжками пирующими;
Журчащие реки блаженства
Рябились божественно, медовоголосые желания,
Кружа их сестер, водовороты восторга,
Затем ширясь в шаге журчащего тихо раздумья,
Вниз по многобликим устьям мечты
Вступали шепча в озера жидкого мира.
Удерживаясь на грани экстаза бесчувственного
И храня вечное равновесие мысли,
Сидели изваянные души, грезящие реками звука,
В неизменных позах мраморной неги.
Вокруг нее жили дети дня Бога
В невыразимом блаженстве,
В счастье, никогда не утрачиваемом, в безмятежном покое бессмертия,
Довольной вечности блаженное множество.
Вокруг народы бессмертные говорили и двигались,
Души светлой, божественной радости,
Лица красоты совершенной, члены отлитого в форму Луча;
В городах, вырезанных, как геммы, из камня сознательного,
На чудесных пастбищах и на побережьях сверкающих
Яркие фигуры были видны, племена светлые вечности.
Над ней задающие ритм божества сферы вращали,
Вознесенные мобильные фиксированности, здесь слепо разыскиваемые
Наших звезд блуждающими орбитами огромными.
Экстатичные голоса ударяли по струнам слуха,
Каждое движение находило музыку целиком своей собственной;
С неувядающих веток песни птиц трепетали,
Их оперений цвета были выхвачены
Из радуги крыльев фантазии.






Лежали равнины, что казались широкого сна Бога просторами,
Крылья мысли поднимались к огромному покою небес,
Затерянному в голубых глубинах бессмертия.
Измененная земная природа ощущала дыхание мира.
Воздух казался океаном блаженства
Или ложем неведомого духовного отдыха,
Безбрежным спокойствием, поглощавшем все звуки
В безмолвие полного счастья;
Даже Материя несла духовное касание близкое,
Все трепетало с имманентностью одного божества.
Нижняя из этих земель была все же небом,
Переводящим на великолепие божественных вещей
Яркость и красоту земных сцен.
Вечные горы, гребень над мерцающим гребнем,
Чьи линии, словно выгравированные на сапфирной плите
И обрамленные каймой блестящего небесного полдня,
Взбирались, как ступени храмовые, и с их вершин
Уходящей в бескрайнюю высь медитации слышалось снизу
Приближение голубого паломнического множества,
Доносился великий нарастающий голос
Далеко путешествующего гимна вечных морей.
Поющие толпы по горным склонам скользили
Мимо ароматных ветвей во вздохах цветов,
Спеша через сладости прыжками пирующими;
Журчащие реки блаженства
Рябились божественно, медовоголосые желания,
Кружа их сестер, водовороты восторга,
Затем ширясь в шаге журчащего тихо раздумья,
Вниз по многобликим устьям мечты
Вступали шепча в озера жидкого мира.
Удерживаясь на грани экстаза бесчувственного
И храня вечное равновесие мысли,
Сидели изваянные души, грезящие реками звука,
В неизменных позах мраморной неги.
Вокруг нее жили дети дня Бога
В невыразимом блаженстве,
В счастье, никогда не утрачиваемом, в безмятежном покое бессмертия,
Довольной вечности блаженное множество.
Вокруг народы бессмертные говорили и двигались,
Души светлой, божественной радости,
Лица красоты совершенной, члены отлитого в форму Луча;
В городах, вырезанных, как геммы, из камня сознательного,
На чудесных пастбищах и на побережьях сверкающих
Яркие фигуры были видны, племена светлые вечности.
Над ней задающие ритм божества сферы вращали,
Вознесенные мобильные фиксированности, здесь слепо разыскиваемые
Наших звезд блуждающими орбитами огромными.
Экстатичные голоса ударяли по струнам слуха,
Каждое движение находило музыку целиком своей собственной;
С неувядающих веток песни птиц трепетали,
Их оперений цвета были выхвачены
Из радуги крыльев фантазии.
Бессмертный аромат наполнял бриз дрожащий.
В рощах, что казались недрами движущимися, колышущимися глубинами,
Неувядающей весны миллионы детей
Цвели, чистые бесчисленные звезды восторга раскрашенного,
Укрытые в убежище своих изумрудных небес:
Феерические цветочные массы глядели глазами смеющимися.
Радужное море, танцующий хаос
Увековечивал под вечно бодрствующим взором Небес
Толпящееся лепестковое зарево удивительных красок,
Что плывут под занавешенными веками грезы.
Бессмертные гармонии ее слух наполняли;
Великое спонтанное произношение высот
На титанических крыльях ритмичного величия несомое,
Из какого-то глубокого духовного сердца звука изливало
Напряжения, трепещущие тайной богов.
Дух счастливо в ветре скитался,
Дух размышлял в листьях и в камне;
Голоса мыслящих инструментов сознательных
По краю тишины блуждали живому,
И из какого-то глубокого языка вещей бессловесного
Неизмеримые, невыразимые гимны взлетали,
Переводя на звуки Неведомое.
Альпинист на незримой лестнице звуков,
Музыка стремилась не по тем немногим ступенькам старающимся,
Что в скоротечных струнах блуждают,
Но изменяла свои вечно новые неисчислимые ноты
В непредвиденного открытия страсть
И свои прежние незабытые экстазы хранила
Растущим сокровищем в мистическом сердце.
Сознание, что стремилось сквозь каждый крик
Неисследованного желания и притягательности,
Находило и снова неудовлетворенные глубины искало,
Словно в неком глубоком тайном сердце охотясь,
Чтобы некое утерянное или упущенное блаженство найти.
В тех далеко летящих симфониях она могла слышать,
Прорываясь сквозь колдовства восхищенного чувства,
Божественной души лирический вояж,
Среди пены и смеха ее челн манящий
Очарованием островов невинной Цирцеи,
Приключениями прекрасными и безопасными
В странах, где Чудо-сирена свои соблазны поет
С ритмичных утесов в вечно вспененных морях.
В гармонии первозданного зрения
От нашего ограничивающего луча мысли избавленная
И от нежелания наших ослепленных сердец
Обнять Божество в каком бы то ни было облике,
Она безошибочно и ясно видела всю Природу чудесную.
Наполненные всеобщим пиром прекрасного
Фибры ее существа тянулись дрожа
И требовали глубокого объединения со своими внешними самостями,
И из струн сердца, сделанных чистыми, чтоб уловить все тона,
Тонкие прикасания Неба извлекали без устали
Более живые восторги, чем вынести жизнь земли может.
Что на земле было б страданием, здесь блаженством феерическим было.
Все что здесь есть лишь страстный намек и оттенок мистический,
Внутренним пророком предсказанный, что постигает
В чувственных вещах дух восторга,
Превратилось в большую сладость, чем сейчас быть может пригрежена.
Могучие символы, стресса которых боится земля,
Трепеща, ибо она не может понять
И должна их хранить тусклыми в величественных и странных формах,
Были здесь основным лексиконом бесконечного разума,
Переводящим вечного блаженства язык.
Здесь восторг был делом обычным;
Очарования, плененный трепет которых,
Наше человеческое удовольствие, есть нитка оброненная,
Лежат, символичные формы, беззаботный орнамент,
На богатой парче платья Бога вышитый.
Все, что несло форму, было домами пригреженными,
Куда проникал разум, чтобы глубокую физическую радость измерить;
Сердце было факелом, засвеченным от бесконечности,
Члены были дрожащей густотою души.
То были предместья, владения первые,
Необъятные, но наименьшие и наименее ценные,
Самые слабые экстазы бессмертных богов.
Выше ее видение плыло и знало,
Допущенное сквозь большие сапфирные ворота открытые
По ту сторону в широту света,
Это были лишь роскошные декоративные двери
В миры более благородные, более счастливо прекрасные.
Нескончаемый стремился подъем тех небес;
Царство за царством воспринимал ее взор воспаряющий.
Затем на том, что казалось восхождения венцом,
Где конечное и бесконечное были едины,
Освобожденная, она увидела места могучих бессмертных,
Что живут для небесной радости и правят
Немеркнущего Луча регионами средними.
Великие фигуры божеств сидели в бессмертных рядах,
Нерожденный взор к ней склоняли
Сквозь прозрачность хрустального пламени.
В красоте тел, линиями восторга написанных,
Образы источающей блаженство чарующей сладости,
Ноги, блестящие на солнечнокаменных площадях разума,
Виночерпии Неба разносили кругом вино Вечного;
Путаница светлых тел, движимых душ,
Чертящих близкий и сплетенный восторг,
Гармоничная поступь живых, соединенных навеки
В страстном единстве мистической радости,
Словно лучи солнца, живыми и божественными сделанные,
Золотогрудые богини Апсары
В рощах, залитых серебряном диском блаженства,
Что плывет сквозь светлую сапфирную грезу,
В освещенных золотыми членами облаках одеяний,
И мерцающие шаги, по феерическим травам ступающие,
Девственные движения вакхических невинностей,
Которые свой разгул принимают за танец Бога,
Кружились, соединенные на пиршествах сердца, залитых луною.
Непогрешимые художники форм безупречных,
Магические строители звука и ритмических слов,
Ветроволосые Гандхарвы пели
Оды, что формируют вселенскую мысль,
Строки, что срывают вуаль с лица Божества,
Ритмы, что несут моря мудрости звуки.
Фигуры бессмертные и светлые лики,
Наши великие предки в тех великолепиях двигались;
Безграничные в силе и светом исполненные,
Они наслаждались чувством всего, ради чего мы стараемся.
Провидцы высокие, поэты возвышенные видели вечные мысли,
Что, с высот путешественники, к нам прибывают,
Деформированные нашими поисками, искаженные одевающим разумом,
Как боги, обезображенные острой болью рождения,
Великие слова ловили, что здесь – лишь слабые звуки,
Схваченные смертного языка трудным восторгом.
Силы, что спотыкаются, и грешат, были богами, спокойными, гордыми.
Там, как молния, полыхая славой и пламенем,
Плавясь в волнах симпатии и видения,
Ударенная как лира, что пульсирует для блаженства других,
Влекомая канатами экстазов неведомых,
Ее человеческая природа была в обмороке от восторга небес;
Она замечала объятия, земле недозволенные, и ощущала
Вечные глаза свободной от вуали любви,
Поднималась все выше, достигала за уровнем уровень,
За пределы того, что произнести может язык и разум пригрезить:
Бесконечного размаха миры венчали суматоху Природы.

И каждая мысль была сладко пылающим богом.
Воздух был светящимся чувством, звук – голосом,
Свет солнца – зрением души, лунный свет – ее грезой.
На живой основе бессловесного покоя широкой
Все было могучей и светлой радостью.
В те высоты взлетал ее дух,
Как взмывающая птица, что, незримая, поднимается,
Оглашая подъем своего сердца трепещущего
Мелодией в паузе сомкнутых крыльев,
Что вылетает дрожа в ее последнем крике довольном,
И она замолкает, излив свою душу,
Избавившись от бремени восторга на сердце.
Переживание по красочной груди радости поднималось
К недосягаемым сферам в духовном полете.
Там Время как одно с Вечностью жило;
Необъятное блаженство соединялось с прекрасным покоем.