Игорь Царёв. Апокалипсис. Рус. Бел

На седьмом ли, на пятом небе ли,
Не о стол кулаком, а по столу,
Не жалея казённой мебели,
Что-то Бог объяснял апостолу,
Горячился, теряя выдержку,
Не стесняя себя цензурою,
А апостол стоял навытяжку,
И покорно потел тонзурою.

Он за нас отдувался, Каинов,
Не ища в этом левой выгоды.
А Господь, сняв с него окалину,
На крутые пошёл оргвыводы,
И от грешной Тверской до Сокола
Птичий гомон стих в палисадниках,
Над лукавой Москвой зацокало,
И явились четыре всадника.

В этот вечер, приняв по разу, мы
Состязались с дружком в иронии,
А пока расслабляли разумы,
Апокалипсис проворонили.
Все понять не могли – живые ли?
Даже спорили с кем-то в «Опеле»:
То ли черти нам душу выели,
То ли мы её просто пропили.

А вокруг, не ползком, так волоком,
Не одна беда, сразу ворохом.
Но язык прикусил Царь-колокол,
И в Царь-пушке ни грамма пороха...
Только мне ли бояться адского?
Кочегарил пять лет в Капотне я,
И в общаге жил на Вернадского –
Тоже, та ещё преисподняя!

Тьма сгущается над подъездами,
Буква нашей судьбы – «и-краткая».
Не пугал бы ты, Отче, безднами,
И без этого жизнь не сладкая.
Может быть, и не так я верую,
Без креста хожу под одеждою,
Но назвал одну дочку Верою,
А другую зову Надеждою.

 

Апакаліпсіс

Ці на сёмым, ці на пятым небе,
Не аб стол кулаком, а па стале,
Не шкадуючы казённай мэблі,
Штосьці Бог тлумачыў начале,
Гарачыўся, губляючы вытрымку,
Не сцясняючы сябе цэнзураю,
А апостал стаяў навыцяжку,
І пакорліва пацеў танзураю.

Ён за нас аддзімаўся, Каинов,
Не шукаючы ў гэтым левай выгады.
А Бог, зняўшы з яго акаліну,
На стромкія пайшоў аргвывады,
І ад грэшнай Цвярской да Сокала
Птушыны гоман змоўк у кветніках,
Над хітрай Масквой зацокала,
І з'явіліся чатыры вершніка.

У гэты вечар, прыняўшы па разе, мы
Змагаліся з сябруком у іроніі,
А пакуль паслаблялі розумы,
Апакаліпсіс праваронілі.
Усё зразумець не маглі – ці жывыя?
Нават спрачаліся з кімсьці ў «Опелі»:
Ці то чэрці нам душу выелі,
Ці то мы яе проста пропілі.

А вакол, не паўзком, так поцягам,
Не адна бяда, адразу кучай.
Але мова прыкусіла Цар-звон,
І ў Цар-гармаце ні грама пораху...
Ці толькі мне баяцца пякельнага?
Качагарыў пяць гадоў у Капотне я,
І ў інтэрнаце жыл на Вернадского –
Таксама, тая яшчэ апраметная!

Цемра згушчаецца над пад'ездамі,
Літара нашага лёсу – «і-кароткая».
Не палохаў бы ты, Ойча, безданямі,
І без гэтага жыццё не салодкае.
Можа быць, і не так я веру,
Без крыжа хаджу пад адзежаю,
Але назваў адну дачку Вераю,
А іншую клічу Надзеяю.

   Перевёл Максим Троянович