Мой дед Фома Иванович. Автобиографическое

Хорошо у нас на Рязанщине! Благодать! Всё есть: и леса, и поля, и реки, и родники чистые да звонкие, и люди честные да открытые, добрые да отзывчивые. А главное — трудолюбивые.
Трудолюбие у нас не отнять, с молоком матери всасываем, как говорится, с самых что ни на есть пелёнок. Неустанная тяга к труду становится главной чертой нашего характера. Еще ходить не научились толком, а уже козу пасём, поим кошку молоком, собаку хлебом кормим, уже на хозяйстве. Так сказать, тренируем руку будущего хозяина или хозяйки, свою способность ответственно заботиться о живности и о своём доме.
Вот, например, я вспоминаю своего деда, рязанского колхозника, тракториста Фому Ивановича Журавку, фронтовика, орденоносца, весёлого русского человека. Большого трудолюбия был Фома Иванович. Сколько же в нём было и силы, и задора, неуёмного энтузиазма, что хватило бы, наверное, на всех жителей Земли.
 Ходил дед Фома всегда в передавиках. Бывало, весной пахал он поле на тракторе, с ранней зари и до позднего закатного лучика. Приезжал домой уже в сумерках и валился с ног от усталости.
 Помню, мальчонкой я всегда с нетерпением ждал его с работы, выбегал за околицу, смотрел на дорогу, прислушивался, не тарахтит ли его мотоцикл, на котором он обычно ездил. И когда я видел далеко на горизонте движущуюся точку, то знал, что это едет дед. Я начинал радоваться, прыгать на месте, как попрыгунчик, весело кричать и махать руками, приветствовать его. И вот он уже проносится мимо, потом вдруг резко останавливается, я подбегаю к нему, он легко подхватывает меня, сажает впереди себя на бак мотоцикла, и мы с ним на большой скорости едем до ворот нашего дома. Сумерки сгущаются, ветер дует в лицо и теребит мои волосы. Я блаженно улыбаюсь от удовольствия и чувствую себя безмерно счастливым.
 После ужина дед обычно садился на диван, закрывал глаза и дремал. Все знали, что лучше его в это время не беспокоить. Бабушка в своих шерстяных носках ходила мягко, по-кошачьи, к губам приставляла палец и шептала: «Тсс! Фома Иванович отдыхает…» Она почему-то всегда его звала по имени и отчеству.
 Но мне нужно было его внимание, чтобы он поиграл со мной. Я подходил к нему, хватал своими ручонками за его сильные рабочие пальцы и, хныкая, требовательно тряс их. «Дед Фома, давай поиграем… Ну давай…» — настойчиво канючил я.
Дед сидел неподвижно с закрытыми глазами, устало улыбался моим просьбам и только машинально кивал мне. Через некоторое время, погладив меня по голове, ложился на диван и засыпал.
 В моём детстве дед был ещё достаточно молодой и сильный. Внешне коренастый, жилистый, небольшого росточка, ходил бодрой, размашистой походкой моряка. Папироска в зубах, небольшая проседь на висках, серые весёлые глаза. Он носил свою любимую серую кепочку-восьмиугольник, которую редко снимал, и, как мне помнится, часто надевал светло-коричневую нейлоновую рубашку с засученными рукавами.
 Дед любил пошутить, посмеяться, знал много шуток-прибауток, мог развеселить абсолютно любого человека, даже самого хмурого и злобного. Был Фома Иванович человеком лучезарным.
 Ещё помню, как идём мы с ним по деревне летним солнечным утром, знакомые, которые встречаются нам, кивают, здороваются. Дед подходит то к одним людям, то к другим, то к третьим, кому-то что-то рассказывает — смеётся, кому-то что-то жестикулируя горячо объясняет. В общем, он всегда был в гуще житейского общения.
 Я очень любил его голос, особенно когда он пел. А пел дед удивительно хорошо, мелодично, распевая гласные, округло, низким бархатистым голосом. Конечно же, петь он нигде не учился, был самородком, а певческий дар достался ему от матери, которая пела так прекрасно, как никто во всей округе.
 Мне вспоминаются праздники разных лет, застолья и посиделки, где Фома Иванович пел. Под аккомпанемент баяна его пение делалось до слёз замечательным. Мне нравилось быть рядом и, замирая, слушать. Особенно нравилось, как он поёт романс «Клён ты мой опавший» на стихи Сергея Есенина. По-своему, конечно, исполнял дед романс, немного изменяя интонации, но звучало это очень завораживающе.
 После его пения стояла тишина, все молчали, многие смахивали слезу, а потом кто-нибудь, с волнением, произносил:
— Ну и талантлив же ты, Фома Иванович, тебе бы в большом театре петь… Уважил ты нас, спасибо, мил человек…

________________________________________

Художник - Воробьева Ирина Николаевна